Пока я размышлял, как ей помочь — ведь найти женское седло здесь вряд ли было возможно — Тихомир, недолго думая, завязал ей юбки узлом между ног и усадил на лошадь.
— Вам удобно, княжна? — поинтересовался. — Вы сделали правильный выбор. Это добрая лошадь, когда-то она принадлежала вашему брату Ратмиру. Уверен, что он и сам покоится где-то неподалеку…
Тихомир как в воду глядел. Обогнув заросли можжевельника, он увидел того самого воина со стрелой в горе. Он так и лежал, схватившись за стрелу двумя руками, только еж из его шлема уже куда-то убежал. Тихомир торопливо перекрестился.
— Настигла его стрела вражеская! — зашептал он громко. — Не успел отступить вместе с остальным войском… Похоронить бы его по-человечески надобно. Негоже зверью оставлять, растащат его по кускам. Вот к завтрему уже и растащат.
Я подумал, что у зверья местного нынче будет славный пир, да не на один день. С помощью меча Тихомира я срезал дерн в стороне от древесных корней, углубил яму на полтора аршина и перенес в нее тело убитого воина. Руки у него успели закоченеть, и я с трудом оторвал их от стрелы и кое-как уложил на груди. Постояли втроем над могилой, а потом забросали ее выкопанной землей. Нарезанный на пласты дерн я уложил поверх получившегося холмика. В изголовье положили шлем, а в ноги воткнули крест, изготовленный из двух веток и скрепленный обрезком веревки, найденной в одном из вещевых мешков на Настиной лошади.
Еще раз перекрестившись на прощание, мы тронулись в путь. Идти через поле боя, полное убитых и раненных, никто не пожелал, но путь наш лежал на север, и хотели мы того или нет, но поле следовало перейти, чтобы оставить его за спиной и двигаться дальше. Огибать его лесом было неудобно — неизвестно еще какой крюк пришлось бы для этого сделать. Да и заплутать недолго в незнакомом-то лесу.
Поэтому мы пошли самым краем поля, по кромке гигантского «блюда», которое его образовывало. Воронья становилось все больше, всевозможного зверья из леса тоже повыходило немало. На нас они, впрочем, внимания не обращали — их интересовала более простая добыча, коей полным-полно было на том поле.
Мы с Настей то и дело поглядывали на своего странного спутника, ехавшего в задумчивости, которую скорее можно было бы назвать печалью. Лошадь его не пугалась и не шарахалась, а шагала совершенно спокойно, словно для нее подобные всадники были привычным делом.
Но сам Тихомир в седле смотрелся достаточно странно. В ярком солнечном свете, сияющем в синем небе этой незнакомой земли, называемой Серой Русью, он смотрелся как человек, с головой погруженный в прозрачную воду игривого ручья — и виден вроде бы полностью, совершенно отчетливо, но в то же время образ его был размыт, пробегала по нему то и дело мелкая рябь. Порой лучи солнца пронизывали его насквозь, и тогда через него, как через бутылочное стекло, с разной степенью отчетливости можно было различить некоторые предметы: деревья, камни, человеческие и лошадиные трупы.
Некоторое время у меня язык не поворачивался спросить его о самом главном, но когда наше молчание стало невыносимым, я все же поинтересовался:
— Уважаемый Тихомир, ты не возражаешь, если я задам один вопрос?
— Спрашивай, Алексей сын Федора, — разрешил призрак, всматриваясь при этом вдаль.
— Я прибыл издалека и не знаком с вашими традициями. И потому, если мои слова покажутся тебе нелепыми или обидными, прошу меня понять… Тем не менее, я несколько удивлен видеть тебя в таком виде. А сам же ты, похоже, нисколько не поразился, когда твой дух покинул тело, и ты стал… привидением. Неужели ты знал, что так оно случится?
К моему удивлению, Тихомир рассмеялся.
— Я долго ждал, пока ты задашь мне этот вопрос! — ответил он. — И даже стал бояться, что ты уже никогда меня об этом не спросишь… Из каких земель ты прибыл в Серую Русь, Алексей сын Федора?
— Из города Святого Петра, — немного подумав, отозвался я.
Я ничем не рисковал. Вряд ли здесь был город с названием Санкт-Петербург. Судя по всему, этот мир исходил из одного корня с нашим, и возможно когда-то мы были с ним одним целым. Но в какой-то момент в магическом поле случилась сильная флуктуация, и мир распался на две ветви. А может и на три. Или даже больше — на неисчислимое количество ветвей, каждая из которых зажила собственной жизнью. И если и суждено здесь было когда-нибудь появиться прекрасному городу Санкт-Петербургу, то случится это еще очень нескоро. Много столетий спустя.
А впрочем, что такое несколько столетий для Запределья? Ничто! Просто некая условность, придуманная людьми для отсчета собственного пребывания в этой Вселенной. Вселенной, в которой все возможные события происходят одновременно и постоянно…
— Ничего о нем не знаю, — ожидаемо признался Тихомир. — Должно быть, он находится где-то очень далеко, потому что я изъездил много земель, но никогда о таком не слыхал.
— Но ты же еще очень молод! — заметила Настя. — Когда же ты успел объездить много земель?
По тому, как она держалась в седле, было заметно, что ездить верхом ей доводилось не особо часто. Возможно даже, что сегодня это было впервые. Время от времени она начинала заваливаться то на один бок, то на другой, так что мне порой приходилось подводить своего вороного к ней вплотную и поправлять ее в седле.
Однажды я зазевался и не успел сделать это вовремя, и она в абсолютном молчании рухнула вниз — только ноги мелькнули. Каким-то чудом я умудрился схватить ее за платье едва ли не у самой земли, и одним рывком усадил обратно в седло. Она же только сдула со лба рыжую прядь и сказала невозмутимо в пятый раз:
— Спасибо.
Однако, постепенно я стал замечать, что она приспособилась-таки к своей лошади, и держаться стала на ней вполне сносно. Выглядела она настоящей красавицей. Я имею в виду лошадь, разумеется, эту серую красотку в белых яблоках. У самой же Анастасии свет-Алексеевны вид был такой себе… Весьма средний. Растрепанная, юбки между ног завязаны, волосы торчат, лицо кое-где все еще перепачкано, хотя я и пытался его оттирать. Когда доберемся до реки, нужно будет посоветовать ей хорошенько умыться.
— Я очень молод⁈ — весело воскликнул Тихомир в ответ на Настино замечание. — Как ты думаешь, княжна, сколько мне лет⁈
Настя всмотрелась в него, вытянув шею. Долго думала.
— Ну, не знаю, — сказала наконец. — Двадцать два?
Тихомир самодовольно захохотал, и даже лучиться начал при этом чуть голубоватым светом.
— Сто тридцать три! — торжественно объявил он. — По весне стукнуло, как снег сошел. А точный день я уж и сам не помню, потому как родителей своих не знал никогда, а те люди, что меня растили, так они по-разному говорили. Маги в нашей земле живут долго… если их, конечно, преднамеренно не пришибить!
— Так ты маг⁈ — вырвалось у меня непроизвольно.
Тихомир покосился на меня недоуменно.
— А, по-твоему, кто я? Удивляешь ты меня, Алексей Федоров сын! Простому человеку не дано после смертии привидением обращаться. Только маг способен сущность свою духовную переместить в бесплотную оболочку, сотканную из силовых линий магического поля!
Глава 12
Бесцветная магия и неустрашимые беценеки
В общем, Тихомир оказался магом. В нашем мире чародеи тоже являлись долгожителями, но никто точно и сказать не мог, сколько лет может прожить маг, если его нарочно не заколоть шпагой, не сжечь на костре и не отравить каким-нибудь сильнодействующими ядами.
На этот счет бытовали разные мнения. Кто-то называл число «сто пятьдесят» и вспоминал магистра Лемешева, который прожил сто сорок девять лет и помер, подавившись жареной телятиной. Но при этом забывалось почему-то, что Лемешев вообще был из рода долгожителей, и батюшка его благополучно прожил сто восемнадцать лет, даже не обладая никакими магическими свойствами. А дед магистра — тоже весьма далекий от магии человек, между прочим — дожил до ста одиннадцати.
Было и другое мнение. Некоторые считали, что теоретически чародей может прожить сколько угодно долго, если его оградить от всякого рода внешних факторов. Таких как убийства, ранения на дуэлях, отравления пищей, несчастные случаи на охоте и прочие неприятности, которые в обычной жизни случаются сплошь и рядом.
