Когда с молитвами было покончено, Беляк поплевал на ладони, взялся за лопату и оповестил всех:
— Пока могила свежая, она копается легко!
И принялся рыть с таким усердием, что уже скоро погрузился в могилу по колено. Выдернув из земли крест, Кушак убрал его в сторону и сменил Беляка за лопатой. А вскоре из могилы послышались глухие удары железом по дереву. Кушак оповестил снизу:
— Есть, Добруня Василич, отрыл! Чего делать-то теперь?
Я с осторожностью заглянул в могилу. Кушак стоял на присыпанной землей крышке гроба, вопросительно взирая на воеводу. Добруня задумчиво прошелся вокруг могилы и пальцем указал на изголовье:
— Здесь ступени сделай, чтобы спускаться удобнее было. Гроб оттудова мы доставать не будем. Свияра сказала, что Марьице нужно меч богатырский в грудь воткнуть, по самую рукоятку. Но меч добрый нужен, чтобы и покойницу пронзил, и дно у гроба пробил, и в землю ушел докуда надобно…
Кушак пожал плечами и довольно быстро нарыл несколько ступеней, по которым можно было достаточно удобно спуститься в могилу. По этим ступеням туда и сошел воевода.
— Странно, — сказал он, осматривая крышку гроба. — Все гвозди вроде на месте. Как же шмыга вылазит отсюда, коли крышка приколочена?
— Так ведь не шмыга оттуда выходит, — пояснил я, — а душа Марьицы, на которую Свияра заклятье наложила. И уже здесь, среди могил, она оборачивается шмыгой. Так же она и обратно возвращается. Оболочка нечисти развоплощается над самой могилой, а душа не упокоенная уходит обратно под землю.
— Как бы наши души тут тоже под землю не ушли, — недовольно пробормотал Кушак. — Не по нутру мне такое колдовство. Давайте уже скорее с этим кончать, братцы. А то боязно мне как-то.
Шибко размахнуться длинной лопатой в могиле было сложно, а потому крышку кое-как подцепили ножом. Гвозди со скрипом полезли из дерева. Кушак задом спятился на ступени, пальцами подцепил крышку у изголовья и резко рванул ее вверх. Земля полетела во все стороны. Кушак, мотая головой, принялся отплевываться.
— Беляк! — окликнул он. — Принимай крышку, ее туточки негде пристроить!
Беляк подхватил край крышки гроба и вытянул ее из могилы. Подавая ее наверх, Кушак оступился нечаянно, едва не рухнул в гроб, прямиком на тело лежащей там покойницы. Насилу удержался за осыпающиеся стенки могилы.
— Смотрите, братцы! — страшным шепотом сказал Беляк. — А покойница-то наша совсем как свежая! Даже не усохла вовсе!
И то верно — лежащая в гробу девушка почила, казалось, буквально намедни. Плоть ее нисколько не опала, кожа не иссохла и не почернела. Было девице лет семнадцать отроду, и выглядела она так, будто просто прилегла вздремнуть с устатку, но вскорости собиралась проснуться и вновь приступить к своим обычным делам.
— Красивая, — сказал Кушак, рассматривая покойницу. — И не скажешь даже, что это она шмыгой оборачивается.
— А ты поменьше засматривайся на чужих девок! — прикрикнула на него Настя. — Я такого терпеть не стану, так и знай!
Сама она заглядывать в могилу опасалась, держалась подальше от ее края.
— Так я ж без умысла всякого, свет ты мой ясный! — ответил ей Кушак из могилы. — Это ж не девка, а просто покойница. Шмыга к тому же…
— Что бы ты знал: все женщины — те еще шмыги! — ответствовала ему Настя. — Даже покойницы.
— Ну что там⁈ — прервал их препирательства воевода. — Каким мечом ее потчевать будешь? Своим или моим?
— Свой мне что-то жалко, — отозвался Кушак. — Его же здесь захоронить придется вместе со шмыгой. А это дедов меч еще, только рукоять на нем с той поры и переделывали.
— И то верно, — согласился Добруня. — Родовой меч хранить надобно. Сыну своему его потом передашь. Чай Настена нарожает тебе богатырей-то! — тут воевода хитро подмигнул Насте. Та торопливо замотала головой. — А мой меч в Суздале прошлым летом куплен, новый еще совсем. Смотри как сверкает! — воевода поднял над головой свой меч, и солнце многократно в нем отразилось, так что даже зажмуриться пришлось. — Свияра ясно сказала, что пригвоздить тело к земле требуется сверкающим мечом. Мой сверкает получше твоего. Значит, ему и оставаться в могиле. Держи…
И Добруня Васильевич, присев над могилой, протянул свой меч Кушаку. Тот принял его, заботливо погладил клинок, потом взялся за рукоять двумя руками и пристроил остриё к груди Марьицы, прямо под скрещенными руками.
— С богом, — сказал воевода.
— Дави! — подстегнул Тихомир.
Он сидел на куче земли, поднятой из могилы, и с интересом наблюдал за всем происходящим.
— А слова-то какие говорить надобно? — спросил Кушак, задрав голову и щурясь от бьющего прямо в глаза солнца. — Запамятовал я. Помню только, что их трижды произнести следует.
— Слова я сам скажу, — ответил Добруня. — Ты, главное, посильнее дави, чтобы доску снизу пробить. Если с первого раза не получится, то потом шмыга может и не дать возможности такой.
— Это с чего ты так решил? — удивился Кушак.
— Подозрение у меня такое имеется. Кто же ее, шмыгу, знает, что там у нее на уме-то…
Кушак покивал, соглашаясь со словами воеводы. Он собрался наконец с духом, глубоко вдохнул, зажмурился и резко, с огромной силой, надавил на меч. Клинок прошел сквозь тонкое девичье тело как сквозь масло. Затем стукнулся о дно гроба, пробил его, погрузился в землю еще на пол аршина и только после этого завяз.
— Навья нов! — объявил во весь голос воевода. — Навья нов! Навья нов!
Кушак хотел надавить на меч еще раз, намереваясь вогнать его по самую рукоятку, но в тот же миг с телом Марьицы что-то случилось.
Глава 21
Неудержимая девичья мощь и «сверкающий меч богатырский»
Покойница вдруг начала дрожать. Сначала мелко, едва-едва, но постепенно дрожь усиливалась, так что несколько мгновений спустя она уже тряслась всем телом так, что руки и ноги ее подпрыгивали.
А потом она внезапно рванулась вперед-вверх. Воткнутый в землю меч удержал ее, и она вновь откинулась назад. Схватилась за рукоять меча и вырвала его из себя, насколько смогла. Потом ухватилась ниже и снова рванула вверх. Я увидел, как острые грани клинка оставили на ее ладонях длинные порезы. Плоть на них расступилась, но крови не было.
Кушак в ужасе отшатнулся от покойницы, попытался выскочить из могилы, но запнулся о ступени и упал лицом землю. Стремительно развернулся на спину. Быстро-быстро задергал ногами, упираясь пятками в землю, чтобы отползти подальше от гроба, но земля крошилась и рассыпалась, и он попросту барахтался на одном месте, напоминая купающегося в грязи хряка.
— Навья нов! — продолжал орать Добруня Васильевич наверху, брызжа слюной. — Навья нов!
Но было уже совершенно ясно, что заклинание это по какой-то причине не работает. То ли ошиблась знахарка Свияра, то ли кузнец Сваржич неправильно запомнил нужные слова.
А Марьица дернула меч в третий раз, вытащила его из себя окончательно и резко села в гробу. Быстро осмотрелась, увидела позади себя Кушака и по-змеиному зашипела на него, страшно оскалившись. Десны ее были такими же белыми, как и зубы. А потом она каким-то невероятным образом поднялась на ноги.
У обычного человека такого движения никогда не вышло бы. Только что она сидела в гробу, вытянув ноги, но вот вдруг качнулась вперед — и оказалась стоящей, с мечом в руке и зияющей раной в груди.
— Бей ее, Добруня Василич, бей! — орал Кушак, продолжая барахтаться на ступенях и все еще не в силах подняться на ноги. — Чую я, не к добру она очухалась!
Марьица резко задрала голову. Отрывистыми, какими-то куриными движениями заворочала шеей, поочередно глянув на каждого, кто находил над ее могилой, а потом тоже закричала. Это был тот самый рвущий душу детский крик, который мы уже слышали этой ночью в Соломянке. Но рвал он не только душу. На этот раз шмыга кричала столь близко от нас, что разорваться у нас готовы были сами головы, и все мы как по команде зажали уши, пытаясь хоть немного облегчить эту нестерпимую боль. А Настя, так та тоже принялась визжать не хуже шмыги, и визгом этим, мне кажется, привлекла к себе ее внимание.
