А потом Марьица внезапно смолкла. Только что голосила так, что мозги у всех готовы были выскочить через рот, а потом вдруг — щелк! — и блаженство. Конечно, Настя все еще продолжала визжать, но разве ж это может сравниться с тем криком, который издавала шмыга? В сравнении с ним, визг этот был похож на ласковую колыбельную, которую нежная мать поет своему дитятке на ночь.
Затем Марьица слегка присела, легким движением оттолкнулась от дна гроба и в мгновение ока оказалась наверху, прямо лицом к лицу с ошалевшим воеводой.
— Э-э-э… навья нов, — сказал он растерянно.
Марьица — худенькая, хрупкая девица при жизни своей, самой макушкой достающая огромному воеводе едва ли до плеч — небрежно махнула рукой, зацепив Добруню раскрытой ладонью, и воевода словно пушинка отлетел в сторону, грузно рухнув у соседней могилы.
Проводив его взглядом, Настя сразу замолчала. Мне стало слегка неуютно. Выхватив из ножен свою заговоренную шпагу, я схватил Настю за локоть и дернул назад, себе за спину.
Марьица же посмотрела на меч, который все еще сжимала в одной руке своей, и затем швырнула его в замершего в нескольких шагах от нее Беляка. Попади он в него острием, так и проткнул бы, наверное, насквозь, но клинок ударился плашмя. Беляк отшатнулся, оступился и упал наземь, с неприятным звуком ударившись затылком. Да так и остался лежать, не издав ни звука.
Я направил шпагу на покойницу и покачал головой.
— Отправляйся назад в могилу, — посоветовал я с хрипотцой. — Мертвец должен лежать в гробу!
Марьица взглянула на меня абсолютно белыми глазами, широко раскрыла рот и негромко зашипела. И вроде бы ничего угрожающего не было в этом звуке, но я непроизвольно отшатнулся. Спиной наткнулся на стоящую позади Настю, чуть не сбил ее с ног.
И тогда шмыга прыгнула. Это не было похоже на прыжок обычного человека, да и прыжок любой твари божьей это тоже не напоминало. Так скорее прыгают марионетки в театре на ярмарке. Раз — и кукла уже в воздухе. Два — и вот она уже приземлилась. Мягко и совершенно бесшумно. Всего в одном шаге от меня.
Но на самого меня она при этом не смотрела, как будто и не было меня вовсе. Конечно, направление взгляда ее белых глаз отследить было не так-то просто, но я был уверен, что смотрит она на Настю. Ведь не было поблизости никого другого.
Да и сама Настя, похоже, нисколько не сомневалась, что Марьица заинтересовалась именно ей. И потому попятилась, бормоча:
— Эй, ты чего? Тебе чего надо? Отстань от меня! Сумароков, сделай что-нибудь, чтобы она на меня так не пялилась!
И я сделал единственное, что мне сейчас пришло в голову. То есть, шагнул прямо к Марьице и с силой толкнул ее в грудь, намереваясь отправить обратно в могилу. Но у меня ничего не вышло. Покойница даже не шелохнулась — я словно вековое дерево пытался столкнуть с места, и от неожиданности сам чуть не упал. И сразу наотмашь ударил шпагой, метясь в шею. Конечно, шпагой шею не перерубить, голова с плеч не свалится, но хоть какой-то урон такой удар должен был нанести этой нечисти!
Ан нет, не тут-то было! Шпага воткнулась в шею, как в сухую ветку, и сразу же завязла — мне пришлось рвануть ее назад с изрядной силой, чтобы снова вытащить. Шмыга передернулась, как от чего-то неприятного, но вовсе не смертельного, и шлепнула меня ладошкой по уху.
Вот это удар, братцы! Всякие удары я получал в своей жизни, но это был всем ударам удар! Казалось бы, и легкий совсем, даже без оттяжки, и такой небрежный, словно она от комара отмахнулась. Но я при этом подлетел над землей, перевернулся через себя, а миг спустя понял, что лежу в десятке шагов от прежнего места своего пребывания в вывернутой несуразной позе. Примечательно, что голова моя осталась повернутой лицом к шмыге, и я вновь узрел ее в то же мгновение, как раскрыл глаза. И видел я, как Марьица, вытянув руки вперед, медленно приближается в Насте, а та испуганно пятится от нее, мелко отмахиваясь ладошками.
Потом она повернулась ко мне и истошно завопила:
— Сумароков, ты чего там разлегся⁈ Спасай меня скорее от этой девки!
И то верно. Не время сейчас лежать на травке и приходить в себя. Нужно действовать.
Я вскочил. Вернее, я хотел вскочить, и даже встал на одно колено, но от столь резкого движения голова у меня закружилась, меня повело в сторону, и я снова упал. Впрочем, сразу поднялся, обнаружил, что все еще сжимаю в руке шпагу, и кинулся к шмыге, раскачиваясь.
Даже не знаю толком, чего я хотел добиться. Вряд ли у меня в этот момент в голове был какой-то план. Я просто делал то, о чем меня просили, но вот уверенности в благополучном исходе этого действа, у меня уже не было никакой.
Я подбежал к Насте, когда шмыга уже схватила ее за плечи и потянулась к ней, широко раззявив рот. Уж не знаю, сожрать ли она ее хотела, или же просто укусить, да и не думал я сейчас об этом. Я просто со всего размаха вогнал шпагу покойнице в бок, даже не ожидая, что у меня получится проткнуть ее настолько легко. Клинок сам скользнул в тонкое тело, прошил его насквозь, и я смог остановить свой выпад, только когда гарда уперлась в ребра Марьицы.
Та вздрогнула, отпустила Настины плечи и рывком повернула голову ко мне.
— У-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!
Пронзительный вопль, вырвавшийся из ее отрытого рта, заставил меня отшатнуться, вырвав вместе с тем клинок из ее тела. Вверх взметнулись неприятные на вид коричневые брызги. Шмыга рванулась ко мне, схватила за пояс и очень легко подбросила. Я даже опомниться не успел. Просто увидел, как земля стремительно отдалилась, а потом по спине, по лицу, по затылку захлестали ветки стоящего позади меня дерева, и земля вновь надвинулась. Очень быстро. Я рухнул прямо лицом в нее, даже не успев выставить перед собой руки.
Больно! Хорошо хоть зубы не повылетали, хотя и захрустели изрядно. Но во рту, тем не менее, сразу появился железистый вкус, и сплюнул я кровью. Глянул на руку — шпага в ней все еще зажата. Не потерял, значит, не выпустил, когда летел через ветви, невзвидя света. Да и меч за спиной все еще болтается.
А я хорош! Хоть и битый, но оружие при мне. А значит, можно продолжать бой…
Я вытащил еще и меч, чтобы чувствовать себя надежнее.
— Эй, нечисть поганая! — прохрипел я, глядя на приближающуюся ко мне Марьицу. — Ложись в могилу, пока я сам тебя в нее не уложил!
Покойница ничего, понятно дело, не ответила, да и в могилу отправляться не поторопилась. Подойдя, она снова попыталась ударить меня, но в этот раз я не позволил ей сделать этого. Пригнувшись, рубанул мечом ей по талии, и едва не выронил его, потому что он отскочил, как молоток от деревяшки. А Марьица резко выбросила руку вперед и схватила меня за горло.
Странно, но подумал я в этот миг следующее: «Интересно, она мне шею сломает или просто задушит?»
Но ни того ни другого не произошло. Воевода Добруня Васильевич набросился на Марьицу с левого бока, как коршун на мышь, сбил ее с ног, и мы все вместе покатились по траве. Марьица пальцев своих железных не разжала, шею мою не выпустила, и я лишь каким-то чудом остался с головой на плечах.
А когда же мы остановились у чьей-то просевшей могилы, воевода уселся на покойницу верхом и трижды саданул ей в лицо свои огромным богатырским кулачищем. Тук! Тук! Тук! Сухие такие удары, неприятные. Голова Марьицы так и вдавилась в околомогильную землю. Шею мою при этом она не выпустила, и с каждым ударом Добрыни только сильнее сжимала пальцы. Мне подумалось, что еще парочка ударов, и я благополучно потеряю сознание, и потому решился наконец выпустить из рук оба своих клинка. И сразу вцепился в сжимающие мое горло ледяные пальцы.
Каким-то невероятным усилием я смог разжать их и сразу же рванулся назад, с оглушительным хрипом вдыхая воздух. И пусть он был кладбищенский, тяжелый, с густой примесью духа мертвечины, но казался он мне сейчас слаще самых сладких ароматов. Просто потому, что позволял мне дышать. И жить дальше.
А воевода между тем ударил Марьицу еще дважды, и каждый раз она мелко вздрагивала всем телом. Но ударить в третий раз он не успел. Каким-то невероятным образом — я так и не понял, как именно это произошло — шмыга вдруг изменила положение своего тела. Только что лицо ее находилось напротив лица Добруни, но вот по всему телу ее прошло волнообразное движение — и она уже переместилась. Теперь напротив лица Добруни оказались ее худые ноги, а лицо — у него за спиной.
