Шмыга резким движением села и внезапно вцепилась зубами воеводе в шею. Тот страшно взвыл, подскочил и отшвырнул прочь разъяренную нечисть. Сыпля проклятьями, принялся растирать укушенную шею.
А Марица долго не думала. Повернувшись ко мне, она дико заверещала и напрыгнула на меня сверху, и так быстро все это произошло, что я сделать ничего не успел. Она схватила мена за отвороты камзола с такой силой, что я не мог оторвать ее от себя, как ни старался. К тому же мне все время приходилось уворачиваться от ее зубов, которые раз за разом плотоядно лязгали прямо у моего горла. Клац! Клац!
— Вам помочь? — внезапно услышал я над собой спокойный услужливый голос.
Скосив глаза, я увидел Тихомира, стоящего рядом в непринужденной, очень умиротворенной позе. Так стоят, например, на бульваре, когда повстречают там старинного приятеля и заведут с ним душевную неторопливую беседу.
— Если вас это не затруднит, я буду вам крайне признателен… — просипел я, в очередной раз увернувшись от зубов Марицы.
Она по-звериному рычала и клацала зубами, и Тихомира за своей спиной не замечала. А может и заметила, но ей было все равно, кто там стоит и что собирается делать. Я почему-то подумал, что Тихомир сейчас выхватит свой меч и снесет шмыге голову, или хотя бы попытается это сделать. Но все произошло совсем иначе.
Тихомир подошел к шмыге со спины, остановился над ней и закрыл глаза. Он так простоял всего одно мгновение, но за это время по телу его пробежала мутная рябь, контуры расплылись, стали каким-то невнятными, размытыми, а над головой засверкали голубые искры, меж которых проскакивали такие же голубые крошечные молнии.
Затем Тихомир, не открывая глаз, присел и вдруг вошел прямиков в Марьицу. В этот самый момент я уворачивался от ее зубов, и лицо ее оказалось совсем рядом с моим. Белоснежно-белые глаза ее неожиданно ярко сверкнули, затем потускнели, и в них вдруг появились зрачки! Настоящие человеческие зрачки. И смотрели они прямо на меня, но без всякого остервенения, без злобы или голода.
И я понял, что теперь узнаю эти глаза. Потому что это были глаза Тихомира.
Шмыга притихла, она больше не дергалась. Выпустив отвороты моего камзола, она поднялась с меня и отошла в сторону. Постояла в неподвижности несколько мгновений, очень медленно, словно бы нехотя, осматриваясь. Взгляд ее на миг замер на воеводе, задержался на отбежавшей за соседнюю могилу Насте, потом остановился на Беляке, который уже успел прийти в себя и теперь стоял на четвереньках, пытаясь привести себя в вертикальное положение. Затем она уставилась на Кушака, который уже выбрался из могилы, и стоял у самого ее края, опираясь на лопату. Шмыга сразу же направилась к нему.
По-моему, Кушак немного струхнул. Он встрепенулся, отпрянул и, выдернув из земли лопату, взял ее наперевес и направил на Марьицу.
— Но-но! — сказал он громко. — Ты это… Кыш!
Но Марьица не обратила на него никакого внимания. Невозмутимо обойдя его, словно он был деревом или же каким-то каменным валуном, возникшим на ее пути, она подошла к земляным ступеням, ведущим в ее могилу. И остановилась на самой верхней из них. Повернулась к Кушаку и вдруг махнула рукой.
В первое мгновение мне показалось, что она хочет его ударить. Но их разделяло не менее десятка шагов, и этот удар никак не мог бы достигнуть цели. А потом я увидел, что в руке Марьица сжимает светящийся голубым призрачный меч Тихомира. Она покрутила им в воздухе, выписав красивые кренделя. Меч оставлял в воздухе искрящийся след, и, хотя он очень быстро таял, все же голубоватая дымка от него еще некоторое время оставалась висеть в воздухе.
Марьица с размаха воткнула меч в кучу земли, вырытой из ее могилы.
— Вот, — сказала она голосом Тихомира. — «Сверкающий меч богатырский»… Это он самый и есть…
И по ступеням сошла в могилу. Все, кто оставался наверху, немедленно подошли к самому ее краю. Даже Настя, хотя вид ее при этом все еще был напуганный. Впрочем, было от чего.
Марьица между тем спустилась на самое дно могилы, шагнула в гроб и села в нем, поджав ноги. Задрала голову вверх, глядя на Кушака.
— Поторопись, — сказала она по-прежнему голосом Тихомира. — Время идет. Обычно при свете дня покойница не может принять облик чудовища, которого мы видели ночью в Соломянке. Но если это все же случится, нам уже ни за что ее не одолеть.
Безусловно, так оно и было. Говоря откровенно, мы не могли утихомирить эту шмыгу, даже когда она находилась в человеческом облике, а уж если покойница обернется тем самым чудищем, то наше дело вообще табак. В том смысле, что конец нам всем. Похоже, сил и дальше биться с этой проворной мертвячкой уже не осталось ни у кого.
Марьица улеглась в гробу, приняв прежнюю позу и сложив на груди руки. Закрыла глаза. По телу ее тот тут, то там пробегали голубые искорки. Кое-где иногда выступало наружу призрачное, почти прозрачное тело самого Тихомира.
Недолго думая, Кушак выдернул из кучи земли меч мертвого чародея, стряхнул с него земляные крошки и спустился в могилу. Встал над телом Марьицы, широко растопырив ноги. Приставил к груди острие чародейского меча и взглянул на воеводу, стоящего у края могилы.
— Зачинать, Добруня Васильевич? — спросил он.
И тогда Добруня дозволительно махнул ему рукой.
— Зачинай, братец…
Глава 22
«Навья нов» и отдых перед дорогой дальней
Получив дозволение своего командира, Кушак одним движением вогнал меч в Марьицу по самую рукоятку. Не было слышно ни стука пробиваемого дня гроба, ни скрипа земли под ним. Все было мягко и почти бесшумно. Ш-ш-ших — и только крепкая ухватистая рукоять торчит из груди покойницы.
— Навья нов! — во весь голос произнес воевода. — Навья нов! Навья нов, мать твою растак!
Настя, стоящая у изножья могилы, зажмурилась и раскинула в стороны руки. Уж не знаю, почему она решила, что это поможет ей сподручнее принять в себя душу Марьицы, но возможно в этом и был какой-то смысл. Мол, принимаю тебя с распростертыми объятьями, душа неупокоенная. Так что, не взыщи, коли что не так.
А Марьица в гробу вдруг коротко вздрогнула.
— Ой! — сказал Кушак и выпрямился.
— Ну? — спросил Беляк, который стоял рядом со мной и с интересом взирал на все происходящее. — Я что-то не понял… У нас получилось или нет?
— Понятия не имею, — качая головой, отозвался я. — Настасья Алексеевна, ты как? Чувствуешь что-нибудь?
Настя тут же открыла глаза и забегала ими во все стороны. Потом остановила взгляд на мне.
— Не знаю, — ответила она. — А что я должна чувствовать?
— Марьица сейчас в тебе или нет? — напрямую спросил я.
— Нету ее в ней! — громко отозвался из могилы Кушак.
Он протянул руку вниз, из тела покойницы тут же высунулась искрящаяся рука Тихомира, и они крепко ухватились друг за друга. Тихомир рывком поднялся на ноги. Кушак хлопнул его по плечу и первым выбрался из могилы. Тихомир, скользя над самой землей, проследовал за ним.
— Нету ее в ней, — повторил Кушак, когда выбрался из могилы.
Он стряхнул с ладоней землю, обтер их о штаны и с каким-то виноватым видом посмотрел на Настю.
— Почему ты так решил? — не понял я. — Ведь у нас, кажется, все получилось.
— Получилось, — не стал спорить Кушак.
— Ну⁈ — воскликнул я. — Так где же сейчас Марьица⁈
Кушак снова виновато глянул на Настю, потом на воеводу, на меня, и уже после этого уставился куда-то в небо.
— Братец, ты меня пугаешь! — качая головой, сказал Добруня Васильевич. — Говори уж как есть, а потом и думать будет, что с этим делать.
Кушак стукнул себя кулаком в грудь.
— Здесь она, — признался он.
— Где? — не поняла Настя.
— Во мне. Внутри. Как только Добруня Василич в третий раз заклинание произнес, так она в меня и вошла… Сидит сейчас там, командует…
Сказав это, Кушак перекрестился.
Все в недоумении молчали. Настя медленно подошла к нему, взяла пальцами за обе щеки и покрутила ему голову туда-сюда, пристально глядя в глаза. Резко дунула на него. Кушак зажмурился, но вырываться не стал.
