Но Тихомира он не очень-то убедил. Призрак терпеливо выслушал его, не перебивая, однако несогласно покачал головой, когда тот закончил.
— Где беценеки проходят, там никаких разбойников не остается, — возразил он. — Намедни там битва большая была, и хотя пришлось Истиславу к Суздалю отступить, но и он беценека потрепал изрядно, часть войска его рассеял. Не все за Истиславом в погоню смогли пуститься. Думается мне, что многие отряды где-то поблизости остались, и теперь грабежом занимаются в окрестных поселениях… Так что ты, Кушак, когда назад из храма Зеркального в Лисий Нос отправишься, то поезжай с оглядкой. Нас с тобой уже не будет, один ты останешься. И даже если Настасью Алексеевну уговоришь вместе в обратный путь ехать, то проку от этого выйдет немного. Беценеки по одну не нападают. И даже по двое-трое не нападают. Они скопом наваливаются, и давят, давят, давят, покуда всю силушку не выдавят из богатыря нашего…
Вскоре дорога сузилась, двигаться в шеренгу стало несподручно, и мы разбились на пары. Впереди шли Кушак с Настей, а за ними — мы с Тихомиром. Настя с Кушаком о чем-то вполголоса спорили, но я старался не прислушиваться. И без того было ясно, что Настя мотает богатырю душу за то, что тот позволил Марьице вселиться в себя. А Кушак и не знал, как возразить на ее обвинения. К спорам с женщинами он был явно не приучен. Да тут еще любовь у него приключилась, а спорить с тем, в кого влюблен — вообще последнее дело. В таком споре ты заранее обречен на проигрыш.
Через пару часов пути дорога вывела нас к густому лесу. Огромные мрачные ели так высоко задрали здесь свои макушки, что солнце до сих пор не продралось сквозь них, и лучи его лишь изредка тонкими полосами пересекали нам путь.
Судя по всему, дорогой этой пользовались не особо часто. То и дело ее преграждали упавшие деревья, и не было это происками местных разбойников, которых мы до сих пор не встретили, а падали деревья от старости и гнили, поразившей их стволы. Через куцые стволики наши лошади попросту перешагивали, а вот перед густыми и разлапистыми приходилось спешиваться и оттаскивать в сторону. И только потом мы дальше продолжали свой путь.
Зверья здесь хватало, и было оно какое-то непуганое. Местные жирные зайцы не перебегали дорогу, а неспешно переходили ее, по-утиному переваливаясь. Один раз прямо перед нами из чащи вышел здоровенный лось с окровавленными рогами и с интересом уставился на наших лошадей. Никакой агрессии он не проявлял, но и страха в нем не было. Он чувствовал себя здесь хозяином, и было ему любопытно, что это за гости такие пожаловали в его владения.
А как-то среди ближайших деревьев по левую руку раздался такой страшный треск, что мы все замерли в оцепенении, а лошади так и шарахнулись в сторону — насилу Кушак успел подхватить выпавшую из седла Настю.
Мы с Кушаком немедленно обнажили мечи, приготовившись встречать по меньшей мере медведя, но из чащи так никто и не вышел. Некоторое время оттуда доносилось громкое дыхание, иногда прерываемое легкой хрипотцой, но потом ветви снова затрещали, захрустели, и кто бы там ни был, но он снова удалился вглубь леса, так и оставшись неопознанным.
Тихомир спрыгнул с лошади и, оставляя за собой размытые фантомы, подошел к самому краю дороги. Крутя головой то так, то эдак, попытался что-то рассмотреть за ветвями. Потом пробормотал негромко какое-то ругательство и шагнул в самую чащу. Отсутствовал он недолго, и уже вскоре вернулся столь же бесшумно, как и исчез. Ни ветка при этом не дрогнула, и даже сучок не хрустнул. Один из быстро таящих фантомов повис на ветвях, а мгновение спустя осыпался голубыми хлопьями.
Тихомир подошел ко мне, протянул руку и разжал ладонь. На ней лежал клок длинной белой шерсти. Кушак с Настей тоже глянули с интересом. Кушак недоуменно пожал плечами.
— Впервые такое вижу, — сказал он. — Шерсть белая, как у овцы, но прямая и грубая… — Он взял ее и понюхал. — Странно. Не припомню я такого зверя лесного, чтобы шерсть подобную имел.
— Леший это, — сухо ответил Тихомир. — Изучает. Думаю, не увидел он в нас угрозы для своего леса, вот и отпустил.
— А если увидел? — спросил я.
Просто так спросил, из любопытства. В леших я не особо верил.
— А если увидел, — невозмутимо ответил Тихомир, — то уже не выйти нам из леса никогда. День за днем плутать тут будем, ночь за ночью, покуда травы и деревья не высосут из нас всю силушку. Потом еще зверь лесной довершит это дело, а болота затянут наши останки, и их уже никто никогда не найдет.
— Такое и без лешего случается, — с усмешкой заметила Настя.
— Случается, — охотно согласился Тихомир. — А потому здесь следует быть вдвойне осторожнее. В лесах этих никогда заранее не знаешь, что ждет тебя за поворотом дороги. Самый тихий шорох может обернуться злобным зверем, а то и лешаком. А уж если лешака встретил — жди беды.
— Хватит уже нас пугать! — без особой уверенности возмутилась Настя. — Заладил как попугай: зверь лесной, лешаки… И без тебя знаем, что в лесу опасно!
Какое-то время мы двигались молча — с четверть часа, а может и побольше. Потом дорогу нам в очередной раз перегородило поваленное дерево, и перескочить через него или же обойти вкруг не представлялось возможным.
Пришлось нам с Кушаком снова спешиться и вдвоем ухватиться за ствол. Но толстые ветви упирались в землю и мешались, так что пришлось Кушаку вооружиться топориком и — тюк-тюк-тюк — пообрубать лишнее, чтобы сподручнее было тянуть. Но как только Кушак опустил топор, я снова услышал «тюк-тюк-тюк», но в этот раз со стороны леса, в значительном отдалении.
Но это не был стук топора, и он не прерывался, а звучал монотонно: тюк, тюк, тюк, тюк.
— Чего задумался, Лексей⁈ — весело прикрикнул на меня Кушак. — Беремся за ствол и тащим. Нам и отодвинуть-то его всего малость нужно, чтобы проход открыть. Хватайся!
Но я, не глядя на него, приставил к губам палец и медленно помотал головой. Потом пальцем потыкал в сторону чащи: там! Кушак сразу же перестал улыбаться и уставился в самую гущу сцепившихся ветвями деревьев. Прислушался.
— Похоже, верховые, — шепотом сказал он немного погодя. — Приближаются. Должно быть, там где-то дорога…
Я вытащил шпагу, подумал немного и достал еще и меч из-за спины. Кушак плюнул в левую ладонь, перекинул в нее топорик и тоже извлек из ножен меч. Мы прошли вперед шагов двадцать, и только когда увидели, что слева к нашей дороге примыкает еще одна, то сразу остановились.
Кушак сделал знак Насте с Тихомиром укрыться за поваленным деревом, и мы отошли к обочине.
— Судя по шагам, там двое конных, — шепотом сказал Кушак. — Если приблизятся, то рубим сперва лошадей, а потом добиваем всадников. Ты знаешь, Ляксей, как правильно убить лошадь?
Я не знал. Не доводилось мне участвовать в конных сражениях и губить несчастных животных.
— Тогда и не пытайся, — махнул рукой Кушак. — Не ровен час, затопчут тебя. С лошадьми я сам разберусь, а ты уж верховых на себя возьми. Как только наземь грохнуться, так сразу и руби их в капусту.
— Как же так — в капусту? — удивился я. — А ежели и не виноваты они не в чем? Ежели не за что их рубить-то?
— Господь сам разберется, было за что или нет, имелась на них вина или же не было ее. А если мы с тобой разбираться зачнем что да как, тогда не мы их, а они нас в капусту порубят. Потом помолятся и дальше поедут, а косточки наши зверье вмиг по лесу растащит.
Кушак дело говорил. Вдоль обочины мы скользнули к примыкающей дороге и остановились всего в нескольких шагах от перекрестка. Замерли, укрывшись за низко свесившейся еловой лапой. И в то же мгновение из-за поворота показалось двое конных.
Это были призраки. Нет, лошади, на которых они сидели были самыми настоящими, живыми животными. Но всадники совершенно точно являли из себя призраков, охваченных таким же легким голубоватым свечением, какое порой бывало и у Тихомира. Если хорошенько приглядеться, то сквозь них можно было увидеть деревья с той стороны дороги.
