При жизни они определенно были воинами — их кольчуги, остроконечные шлемы и мечи с топорами на поясах намекали именно на это. Но к войску Истиславову они вряд ли имели какое-то отношение. Узкие, чуть раскосые глаза и коренастое телосложение говорили о том, что были они скорее противниками князя Истислава. А то, что души их не упокоились, как полагается приличным душам обычных людей, а приняли призрачный облик, означало, что в прижизненном своем воплощении эти двое были магами. Такую уж особенность имели чародеи в мире Серой Руси: после смерти души их не отправлялись в ад или рай, в зависимости от совершенных при жизни грехов и принесенного покаяния, а надлежало им явиться в Зеркальный храм, чтобы оставшаяся после их смерти магическая сила воссоединилась с общей энергией местного магического поля. Это и было окончательной гибелью мага, его бесповоротной кончиной.
Оставался лишь открытым вопрос, что произойдет с призраком, если он по какой-то причине не пожелает явиться в Зеркальный храм, или же какие-то независящие от него обстоятельства не позволят ему сделать этого. Но ответа на сей вопрос я пока не знал. Да и нужен ли он мне — этот ответ? Что бы там ни было, а как-то повлиять на мою собственную судьбу в этом мире он не мог ни коем образом…
Пусть и укрывались мы с Кушаком за еловой лапой, но призраки нас сразу почуяли. Остановились на пересечении дорог, замерли на мгновение, а потом одновременно повернули головы в нашу сторону. И хотя мы были прикрыты густой хвоей, но у меня не возникло ни малейшего сомнения, что они нас видят. Так же как видят и притаившихся за стволом поваленного дерева Тихомира и Настю.
Не находя причины и дальше скрываться, мы с Кушаком вышли из-за еловой лапы и остановились на обочине. Кушак потрясал зажатым в обеих руках оружием, готовый в любой момент кинуться в схватку. И только тот факт, что сражаться с призраками — затея не самая разумная, удерживал его на месте.
Я же просто с интересом рассматривал этих необычных всадников. По какой-то причине я сейчас видел силовые линии местного магического поля, которые свивались над головами призраков в замысловатые узоры. Они слабо светились и дрожали, похожие на струны гитары после завершающего аккорда. Линии эти были белыми и очень тонкими, и мне подумалось даже, что они сильно напоминают мне волосы Катерины.
Призраки не казались готовыми к нападению, да и не было у них на то причины. Призрак беценека — это уже не сам беценек. И если на первых порах какие-то чувства и воспоминания в призраке еще сильны, еще способны поддерживать в нем невидимую связь с прежней личностью, но вся эта память очень быстро тает, расплывается, исчезает. И уже скоро не остается от нее ничего, лишь некие смутные образы и ощущения.
Призраки обменялись друг с другом фразами на незнакомом мне птичьем языке, потом равнодушно отвернулись и тронули своих лошадей. Те послушно двинулись вперед, но вовсе не по дороге. Они пересекли ее, протиснулись промеж елей и вскорости исчезли из вида. Только мохнатые лапы поколыхались еще немного и замерли.
— Фух-х! — Кушак сунул за пояс топор и утер со лба пот. — Кажись, пронесло на это раз. Нам повезло, что эти беценеки были убиты некоторое время назад. Скорее всего в битве с Истиславом. Связи с прежней личиной у них уже почти разрушились, и они теперь не проявляют особой злобы на русский люд. Сейчас они, так же как и мы, направляются в Зеркальный храм. Но если бы они были убиты недавно, то наверняка напали бы на нас.
— Двое против двоих — мы бы сдюжили, — ответил я. Без особой уверенности, впрочем.
Кушак хмыкнул, качая головой.
— Ты когда-нибудь сражался с призраками, Ляксей? — поинтересовался он.
Я честно признался:
— Не доводилось. С демонами, бывало, зацеплялся, но то ведь скорее необычные звери, нежели призраки. Как же можно сражаться с призраком, если он и тела-то не имеет?
— В том-то и дело, что не имеет! Как же его убить-то, если и мечом ткнуть некуда? Как же ему голову с плеч срубить, если шея у него что воздух — такая же неосязаемая?
— Что верно — то верно, — вздохнул я. — Пытаться убить уже и без того мертвое — то еще занятие. Это как воду в решете таскать.
Кушак вдруг вздрогнул, выпучил глаза, и лицо его приобрело какое-то детское выражение. Сперва я не сообразил, что это может означать, но потом смекнул: это Марьица вышла из забытия.
— Это не помешало вам убить меня во второй раз! — сказал Кушак высоким голосом. — Несчастной девице меч в грудь по самую рукоять воткнули, к земле сырой пригвоздили, ироды!
И тут же, поучительным тоном, он возразил девке внутри себя:
— Ты была не призраком, а самым что ни на есть подвижным мертвяком! Шмыгой проворной, которая не прочь отведать человечинки! Потому и пригвоздили тебя к земле… А теперь помолчи, девка глупая, когда мужи бывалые о делах важных беседу беседуют!
К нам подошли Тихомир с Настей, ведя своих лошадей в поводу. Должно быть, Тихомир услышал наш разговор, потому что сходу сообщил:
— Простому смертному нелегко расправиться с призраком, если он не маг, конечно, и не обучен специально подобным деяниям. А вот призрак вполне способен доставить человеку неприятности. И убить его сможет, ежели нужда взбредет. Если бы они на вас напали — беда могла бы случиться. И я не смог бы вам помочь, ведь мой призрачный меч покоится в могиле дочери кузнеца. И другого оружия у меня не осталось.
— А весело у вас тут, — заметила Настя. Несмотря на то, что она старалась выглядеть спокойной, щека у нее нервно подергивалась. — Не соскучишься! То шмыги шмыгают, то призраки по лесу шастают… Кстати, если они тоже в Зеркальный храм направляются, то может и нам за ними следует идти?
Она подошла к краю дороги, как раз к тому месту, где только что исчезли в чаще лесной призраки беценеков. Но теперь там даже следов не осталось, и ветви деревьев уже не шевелились. Даже хруста сучьев под копытами скакунов слышно не было. Наверное, они успели отойти достаточно далеко.
Тихомир подошел к Насте, поднял руку и провел ею прямо по еловой лапе — вправо-влево, вправо-влево — но она при этом даже не шелохнулась. Обрывки голубого свечения остались висеть на иголках, но очень быстро истаяли.
— Идти в Зеркальный храм напрямки — плохая затея. Только бестелесному созданию она по плечу. Я думаю, что и коней своих они вскорости потеряют. Утопнут они в болоте каком-нибудь, или ноги в овраге переломают, и дальше призраки направятся уже пешим порядком. Впрочем, их это не страшит. С каждым мгновением они будут все ближе к Зеркальному храму, и это будет давать им силу. Направляйся я в Зеркальный храм в одиночку, то поступил бы точно так же. И возможно, я уже был бы там. И сила моя соединилась бы с силой тысяч других чародеев, а вскоре влилась бы в какого-то нового человека.
Я тоже подошел к ним, и хотел дружески похлопать Тихомира по плечу, но рука моя прошла через его тело насквозь, без всяких усилий, почти не задержавшись. Было такое ощущение, что я провел рукой в тазу с теплой водой. Но Тихомир все же почувствовал мой жест, взглядом проследил за рукой и кивнул.
— Мне все тяжелее становится удерживать себя во плоти, — пояснил он. — Близость Зеркального храма будет придавать мне силы, но если мы изрядно задержимся в пути, то их может и не хватить.
— И что тогда? — задал я вопрос, который уже давно меня волновал. — Что случится с призраком чародея, который не пожелает после гибели своего тела отправиться в Зеркальный храм? Что с ним станется?
Тихомир слабо улыбнулся и вдруг воспарил над землей. Он приподнялся на целую сажень, потом перекинул ногу через шею лошади (хотя, на мой взгляд, в этом и не было особой необходимости) и очень мягко опустился в седло.
— Если призрак чародея в положенное время не явится в Зеркальный храм, — ответил он, — то оболочка его развоплотится, а неупокоенная душа будет испытывать такие страшные муки, в сравнении с какими страдания в аду покажутся детским развлечением. Такие души часто вселяются в различную нечисть. Но и там они не смогут обрести покой, и вынуждены вечно метаться по миру, пытаясь хоть как-то облегчить свои ежеминутные страдания. Но этого уже не случится никогда. Именно поэтому каждый чародей в нашем мире после своей смерти так торопится в Зеркальный храм!
