Остановившись в проходе, человек коротко кивнул всем нам одновременно, потом пальцем указал на Тихомира, потупил взор и немного освободил проход. Тихомир тут же шагнул через порог, и калитка за ним бесшумно закрылась. Черный провал исчез, в глаза тут же хлынул слепящий блеск. Алебарды стражей снова с шорохом скрестились.
— Здесь каждому свой черед, — пояснил Кушак чуть слышно. — Вот сейчас от Марьицы избавлюсь, а потом и сам растворюсь в вековой тьме. Закончен мой путь и в Яви и Нави. А в Прави мне и делать нечего, поскольку я не чародей даже… Уж прости ты меня, Настасья Ляксеевна, что я замуж тебя взять наобещал, да обещание своего не сдержал. Не от меня то зависело.
На Настю Кушак при этом не смотрел, а не мигая уставился прямо в ворота перед собой. Лицо у него было серое и неподвижное. Кушак прощался с жизнью, смирившись уже с тем, что остались у него считанные мгновения до того момента, когда он перестанет осознавать себя, ощущать, утратит способность мыслить и помнить. Наверное, только сейчас он окончательно понял: момент настал.
Настя ласково погладила его по плечу, потом положила ладошки ему на щеки и повернула его широкое лицо к себе. Чмокнула в губы.
— Ты за меня не беспокойся, Кушачок, — сказала она. — Ты все правильно сделал. И жил правильно, и умер правильно… Все у тебя хорошо. А я не пропаду, ты не волнуйся! Такие как я запросто не пропадают…
Я вспомнил, как она закончила земной путь в своем мире и покачал головой. Но вслух ничего не сказал. И тут калитка снова распахнулась, алебарды раздвинулись, и в проеме вновь появился тот самый лысый человек в черной рясе. Он указал на Кушака. Тот сразу же болезненно зажмурился, и так стоял несколько мгновений, что-то неслышно шепча. Должно быть, молился.
Потом распахнул глаза, прощально глянул на нас с Настей и громко сказал:
— Прощевайте, братцы. Хорошие вы люди…
И с натужной улыбкой на лице шагнул в темноту проема. Калитка за ним закрылась. Я перекрестился.
— Что — страшно тебе, мсье Сумароков? — спросила Настя, увидев мой жест.
— Да неуютно как-то, — ответил я.
— Думаешь, что и мы сейчас канем во тьму вечную?
— Надеюсь на лучшее.
— Это правильно, это хорошо. Надеяться всегда нужно. Не для того же мы здесь очутились, чтобы сгинуть бесславно и безвестно.
— Вот и я так полагаю…
Потом мы стояли в молчании, глядя на скрещенные перед собой алебарды. Я думал о предстоящем ритуале, а также о том, что произойдет следом за ним. Собственно, именно этот момент волновал меня более всего, сам же ритуал был мне мало интересен. Да и много времени он, судя по всему, не занимал. У жрецов Зеркального храма хватало забот, чтобы растягивать удовольствие, возясь со всяким там заезжими молодцами. А вот то, что случится после…
Светлейший князь Черкасский уверял, что знания откроются мне сами собой, и я буду точно знать, что следует делать дальше. Что ж, только на это и надежда. Потому что сейчас я вообще ничего не понимал и не представлял своих дальнейших действий. Вообще. Нисколечко. Да тут еще Настя пихнула меня своим острым локтем и спросила:
— Чего притих… мсье Сумароков? Не хочешь мне рассказать о своих дальнейших планах?
Я помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом тяжело вздохнул.
— Я даже не знаю, что и сказать. Честно. Мне известно не больше твоего. Если верить тому, что мне рассказывали, то после ритуала в Зеркальном храме я стану очень мощным магом, которых еще называют «белыми». Мне станет подвластна любая магия и все заклинания во Вселенной. Даже Немое Заклинание, которое способно изменить структуру силовых линий магического поля моего мира и тем самым лишить силы всех магов, населяющих его. Останется только один чародей — я сам…
— Ого! — сказала Настя. — Я с тобой дружу, Сумароков! Прости — мсье Сумароков…
— Да прекрати ты! — цыкнул я на нее.
— Ты первый начал!
— Ничего я не начинал.
— Ну и как ты поступишь? — спросила Настя немного погодя. — Уничтожишь всю магию в своем мире? Решишься на это?
— Да не знаю я! — резко ответил я едва ли не криком. — Я понятия не имею, что правильно, а что нет… Я не приучен думать о судьбах всего мира сразу. Светлейший привел мне немало причин в необходимости покончить с магией. Он желает, чтобы я сам стал императором Российским, а потом и вовсе правил всем миром…
— Ну ничего себе! — воскликнула Настя. — Слушай, а это хорошая идея! А для меня там никакой должности не найдется? Королевой какого-нибудь там… Занзибара? Нет, не хочу Занзибара! Хочу быть королевой Монако!
— Но ведь Монако — это княжество, — озадаченно сказал я.
— Значит, я буду королевой княжества! Ну какая тебе разница, Сумароков? Все равно тебе возразить никто не сможет.
Жмурясь, я замотала головой.
— Ты меня совсем с толку сбила. Я не уверен, что вообще хочу заниматься судьбами мира! Светлейший уверяет, что заниматься всем будет он сам, а я только должен буду проявлять свою силу, когда на то возникнет необходимость.
Настя хмыкнула. Потом хмыкнула еще раз, уже громче. И наконец расхохоталась, запрокинув назад голову.
— Ну надо же какой хитрец! Он хочет каштаны из огня твоими руками таскать. Он, значит, начнет творить все, что ему заблагорассудится, а твоей силой будет прикрываться? А виновным во всех его делишках назначат тебя — так получается?
— Ну-у-у… Получается так, — согласился я.
— Но ты же у нас не дурак? А, мсье Сумароков? Не дурак ведь?.. Ты чего молчишь⁈ — закричала она.
— А что мне тебе сказать⁈ — резко огрызнулся я. — Не по своей воле я здесь очутился, да и ты не по своему хотению за мной отправилась… Только став Белым магом я смогу вернуться и тебя отседова вытащить.
— Но ведь уничтожать магию для этого совсем не обязательно!
— Не обязательно.
— Вот и не трогай того, что и без тебя нормально работает! Ты же и сам не знаешь, что будет, если ты все сломаешь. Думай о последствиях, мсье ты долбаный! Всегда думай о последствиях! И не трогай то, что не тобой создано, понял⁈
— Да понял, не ори! — отмахнулся я. — Я и не собирался. Просто сомнения меня терзали. Теперь уже не терзают больше.
Я вдохнул еще воздуха, чтобы сообщить Насте, что вообще больше не собираюсь оставаться на государевой службе ни в каком качестве. Ни камер-юнкером, ни сыщиком, ни генерал-полицмейстером, ни даже самим государем-императором. И даже мировым диктатором быть не хочу. А хочу я предложить Като свои руку и сердце, и жить дальше так, как повелит господь, нисколько не заботясь о судьбах мира. Да подальше от всей этой суеты. И плевать я хотел на то, что там думает по этому поводу светлейший князь.
Воздуха-то я вдохнул, а вот сказать уже ничего не успел, потому что калитка перед нами вновь распахнулась. Алебарды с шорохом разъехались. Человек в рясе и крестом на лысине указал пальцем на меня, а затем отошел чуть в сторону, освобождая проход.
Я шагнул внутрь и покосился на человека в рясе. Тот поймал мой взгляд, чему-то кивнул и совсем уже было собрался затворить за нами калитку, но его остановил громкий Настин окрик:
— Эй, погоди! Мы так не договаривались!
Она рванула вслед за нами. Алебарды вновь скрестились, но она пригнулась и успела проскользнуть внутрь храма.
— Я с ним, — сказала Настя, ткнув пальцем мне в грудь. — Вместе мы, понял?
Лысый человек пристально смотрел на нее, и во взгляде его читалось глубочайшее удивление. Потом он с вопросом глянул на меня. Я кивнул. Человек сразу же отвернулся и быстро направился через круглый холл, в котором мы находились, к широкой лестнице, по спирали уходящей куда-то ввысь.
От ступеней веяло прохладой, а мраморные перила, за которые я взялся, чтобы удобнее было подниматься, и вовсе обожгли мне ладонь ледяным холодом. Лестница шла вверх вдоль стены, и холл постепенно удалялся от нас, становясь похожим на идеально круглый серый пятак. Мне подумалось, что он очень напоминает Бусое озеро. Удивительно, но было здесь достаточно светло, хотя я до сих пор не увидел ни одного окна, и ни одной люстры, которая могла бы освещать такое просторное помещение. Да что там люстра — ни одной свечи не было заметно, но свет тем не менее сюда проникал, и лился он откуда-то сверху, несколькими объемными потоками, в которых кружились частички пыли.
