Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Когда последняя мумия осталась позади, я позволил себе облегчённо выдохнуть. Нервы были взвинчены до предела, и соседство с мертвецами им отнюдь не шло на пользу. Вероника расходилась и могла передвигаться практически без моей поддержки.

Может быть, нам удастся выбраться из монастыря без приключений.

Не успела промелькнуть мысль, как в глубине пещер раздался взрыв. Я замер с нелепо открытым ртом. В грудь ударил воздушный поток.

А потом раздались крики. Кричали в другой стороне — не испуганно, не в гневе. В крике слышались боль и отчаяние. Так кричал тот, кто умирал.

— Что, вашу ж триединую братию в дышло, происходит? — выпалил я, от неожиданности повторив одну из присказок Владминара. Ужас захлестнул меня, и я чуть не потерял сознание.

Коридоры заполнялись воплями. Откуда-то доносились звуки схватки.

— Бежим!

И Вероника резво припустила по проходу, обнажённая, шатающаяся на бегу, как пьяный матрос на палубе в разгар шторма. Не обращая внимания на угрей, что свили гнездо в животе, я бросился следом за ней. Никаких выяснений. Выжить, стучало в черепе. Спастись, вырваться до того, как Веронику усадят обратно, а вместе с ней и меня. Уж запасной стул у них отыщется.

Справа открылась дверь, и в коридор выступили двое мужчин в рясах, поводя лампадками вокруг себя. Я сшиб одного из них с ног, приставил к его горлу кинжал.

— Раздевайся! — заорал я, — Раздевайся, пока не прирезал!

Боги, пусть у меня хватит воли выполнить угрозу, если он откажется подчиниться. Я не смел проявить слабость — не сейчас, когда ставки так высоки.

Вероника оглянулась, остановилась, привалившись к стене. Она тяжело дышала. Боец из неё никакой. Я почти ожидал, что мужчины бросятся на меня, вытащив из складок одежды клинки, и выпотрошат в два счёта.

Тот, кому я угрожал, торопливо распоясался. Его старое лицо побледнело, по нему стекал пот. Монах годился мне в деды — сухой, высокий и смертельно напуганный, он содрогался, и щёки его прочертили дорожки слёз. Да ведь никакой он не угольчатый, не маг — обычный старец, посвятивший жизнь служению богам.

— Ты тоже, — приказал я его товарищу, — И не забудь обувь.

Рубаха старца была Веронике великовата, а уж ряса висела на ней мешком. В стоптанные валенки пришлось набить нижнее бельё бедолаг, чтобы они не спадали. Я ограничился сутаной, забрал одну лампадку и вручил девушке.

— Возвращайтесь в келью, — потребовал я, напустив в голос железа, — И не смейте высовываться из неё, не то…

Я не договорил, ибо лучше всего пугала неопределённость — и потому что не собирался возвращаться, чтобы убить их. Они об этом, впрочем, не думали: мелко закивали, затараторили благодарности за то, что их пощадили. Чуть ли не бросились целовать мне сапоги. Я отогнал их взмахом кинжала. Взвизгнув, монахи отползли — нагие, жалкие, сломанные люди, которых такими сделал я.

Меня охватило презрение к себе, однако оно долго не продержалось. Его сменил первобытный, глубинный ужас. Земля ушла из-под ног. Я проваливался, проваливался в бездонную пропасть, в которой плескалась живая чернота, и чернота эта ненавидела меня. Мир поблек, из света, рождённого факелом, исчезли все краски. От страха я завопил, срывая связки, и упал на колени. Факел покатился по полу, оставляя горящий след.

Всё закончилось за десяток ударов сердца, однако каждое мгновение тянулось как вечность. Я, покачнувшись, поднялся и протянул руку Веронике, которая сидела, обняв ноги, и тряслась.

— Не может, не может, не может….

Я разомкнул губы, но не выдавил из себя ни звука. Девушка заметила меня, секунду моргала, точно припоминая, кто я такой. Схватилась за ладонь и встала.

— Это…

— Да.

Похожие чувства я испытывал, когда её порол Ал. Поблизости — прорыв тьмы.

— Почему мы ещё живы? — прошептала девушка, — Что происходит?

Она опять заскребла ошейник, игнорируя сорванные ногти. Я потянул её за собой.

— Мы выберемся отсюда.

Если бы я испытывал хотя бы десятую часть уверенности, прозвучавшей в моём голосе, то посчитал бы себя храбрейшим человеком в мире. А ведь у меня зуб на зуб не попадал от испуга.

Проходы заполнились людьми. Они бежали наружу, и с ними неслись мы. Потревоженный муравейник погрузился в сумятицу. Вдалеке вопили, словно кого-то раздирали на части. Словно? Смерть бродила поблизости, собирая жатву.

Когда я завидел храм, то едва не рухнул без чувств. Пока жив.

Ни следа Дерека у ворот. Меня это не удивило. Разразившийся в монастыре хаос спутал все карты. Если в его мозгах сохранилась хоть капля сообразительности, он уже далеко от стен, спускается со скал. Я бы на его месте так и поступил.

У двери топтались монахи. Одному я двинул рукоятью кинжала в зубы, другие благоразумно отступили. Пока я возился с засовом, они встали полукругом, бормоча проклятья, за которые их явно не похвалили бы Триединые. Вероника наблюдала за ними, забрав у меня клинок.

Дверь подалась вовремя. Пространство слева от меня исказилось и будто бы свернулось. Встань я туда, меня бы перекрутило, как куклу в стиральной машине.

Мы ломанулись прочь от монастыря, а вдогонку полетели стрелы. Я запетлял, как сумасшедший заяц, прыгая по камням, а они порой лопались позади, стучали в спину щебнем. Неведомый заклинатель отставал всего на миг.

Дыхание давно сбилось, лёгкие сдавило тугим обручем, а в черепе будто звезда взорвалась. Каждый вдох сопровождался болью. Когда я оступился и растянулся на снегу, ноги отказались повиноваться. Тогда я пополз, пока не услышал усталое:

— Хватит. Мы оторвались. На время.

Я с усилием перевернулся на спину, отчего та загорелась болью в десятке мест, и увидел Веронику. Выглядела она, как живой мертвец.

— Стрелять вслед… У лучников нет чести.

Я попробовал улыбнуться ей, однако мышцы плохо слушались. Вышел жутковатый оскал, который я поспешил стереть с лица.

Живы ли остальные? Этого не выяснить, если только не вернуться в монастырь, а этого я не собирался делать ни при каких обстоятельствах. Значит… вниз, к лошадям. Хлипкая надежда, что Дерек, Пандора и Владминар ждут там, — вот всё, что нам оставалось.

Я фыркнул, уставившись в чёрные небеса. До рассвета далеко.

Паршивый был план.

Глава 51

Паршивый был план.

Эта мысль застряла в уголке сознания, будто заноза, и изводила Айру вот уже почти месяц. Треклятая девчонка перепугалась, когда стало известно о смерти короля, а уж после того, как с севера прилетели первые слухи, и вовсе отбилась от рук. Потребовала действовать немедленно, отбросила тщательно выстраиваемые планы, как подобраться к Фредерику без лишнего внимания и так, чтобы со стороны всё выглядело совершенно естественно.

С другой стороны, Селесте нужны были результаты. Она желала видеть эту дуру на своей стороне до того, как закончится траурный месяц. Айра оказалась между молотом и наковальней, позволила втянуть себя в авантюру — и где она теперь?

От ледяной воды в ручье сводило пальцы, однако Айра продолжала полоскать рубахи. Вернее, окунала их с такой яростью, словно вместо рубах топила Оливию — или Беллу, как та не уставала поправлять её. Недоумки-дворяне с их разными именами: личным, фортис (для высшего) и фебле (для низшего). Леону следовало бы вытравить до конца эту глупость, а не загонять её в подполье.

«Свяжешься с благородным — и будешь благодарна, если он сохранит тебе жизнь после того, как заставит сплясать под свою дудку», — так говаривал мастер Зохарий. Великая мудрость не спасла его от костра — и Айру от служения аристократам. Она так вцепилась в скользкий кусок мыла, будто на его месте была шея Беллы.

Побег из Эстидака запомнился чередой ярких, обрывочных картин. Вот Айра бежит по проходу, спотыкаясь, набивая синяки и ссадины; вот её, испуганную, готовую расплакаться от ярости и страха, встречает девочка из стаи Эдда, та самая воришка, которой она дала унирему; вот из её сбивчивых пояснений становится понятно, что по городу расползается, как пожар сухим летом, переполох.