Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

— Болит? — спросила она наконец.

— Так, побаливает. Как и всегда, девочка моя.

— Покажись реамптору, — в стотысячный, пожалуй, раз предложила она, решив пропустить мимо ушей оскорбительное для взрослой особы обращение. Иногда можно позволять близким людям вольности.

— Пока я жив, эти стервятники и близко ко мне не подберутся. И твой дед тоже страдал сердечными болями, однако ж дожил до преклонного возраста, как и прадед. Эти приступы — проклятье облечённых властью. Уверен, подобная боль преследует каждого, кому приходится принимать важные решения, от которых зависят многие судьбы.

— Пустые страдания не сделают из тебя святого.

— Верно. Но твоему деду реампторы не помогли, а вот денег из него выманили немало. И ещё церковь…

— Это которая вздумала покуситься на наши земли? Которая решила без спросу вторгнуться в баронство и навести свои порядки? — Оливия отстранилась и недовольно выпятила губы, — Выкажи слабину, и эти псы раздерут баронство на части. И кому ты пожалуешься? Королю при смерти или дер Сигмунту, который разве что задницы не целует кругу кардиналов и Бельмуту? Уделяя внимание недовольству священников, лишь пробуждаешь в них голод.

— Ты прямо как твоя мать.

— Нет. Она предпочитала направлять тебя из тени, а я хочу править открыто.

Фредерик горько усмехнулся и сдвинул кустистые брови, отчего морщины на лбу стали отчётливее. Это состарило его на десяток лет.

— Я не самая хрупкая ширма в королевстве, но её уберечь не сумел. Политика — не женское дело, Оливия, и никогда им не станет. Не всякий мужчина выдержит это давление. Девушку же растопчут и не заметят. Я не желаю тебе такой судьбы.

— Потому всучишь меня какому-нибудь идиоту в захолустье, чтобы я провела остаток своих дней в обществе гусей и свиней?

— Я найду умного жениха, который не позволит вертеть им, как тебе вздумается. Это станет лучшим гарантом твоей безопасности. И, поверь, сослать тебя в захолустье — последнее, о чём я мечтаю.

— И ты думаешь, что любой из братьев справится с ролью барона лучше меня? Лучше той, кто готовился к этой роли всю сознательную жизнь?

— Меня никогда не приводила в восторг идея Медиссы дать тебе полноценное мужское образование. И сегодня я укрепился в мысли, что это была ошибка. Нельзя было потакать ей.

— И что бы изменилось, будь я мужчиной? — фыркнула Оливия, — Я бы набросилась на разбойников с рапирой и заколола их в череде фехтовальных поединков один на один?

— Как минимум ты бы не вспыхивала при виде треугольника. Истинный правитель обязан держать голову холодной, иначе неизбежны ошибки, за которые придётся расплачиваться — не только ему, но и всем, кто за ним следует. Осторожность и умение находить общий язык с кем угодно — вот ключевые навыки, которых тебе недостаёт.

— Узнаю болтовню Зиновьера! — всплеснула руками Оливия, — Хоть раз попробуй говорить не чужими словами, отец!

— А если не попробую, ты приведёшь подходящую цитату из недавно прочтённой книги? — помрачнел Фредерик, — Опыт мёртвых людей не спасёт тебя от реальных проблем. А вот мнение верного человека всегда пригодится.

Оливия вспомнила, как один из разбойников, по виду главный, принялся распускать верёвку, на которой держались его штаны. Вспомнила пустые глаза Донны, чья голова держалась на тонкой полоске кожи и мяса. Её замутило, низ живота обожгло остаточной болью. Обломки детства, разрушенного сегодня, грозились замуровать её под собой.

— Я не отступлюсь, — сказала она как можно твёрже и услышала, что голос предательски дрогнул.

— Я тоже, — Фредерик ссутулился, словно на плечи ему давила тяжкая ноша, — И даже если у тебя решимости больше, я всё-таки правитель Приама. Моё слово всегда будет последним.

— Если бы ты любил меня, как своих проклятых кошек…

— Я люблю тебя куда сильнее. И не позволю избрать тропу, от которой отказалась Медисса, куда более зрелая и рассудительная женщина.

Оливия отступила на пару шагов и изобразила реверанс.

— Ваша милость, — В горле застрял комок, она не могла выдавить больше ни слова. Оливия развернулась на каблуках и неспешно покинула приёмную, держа спину прямой, а подбородок — высокомерно задранным. В коридоре она ускорилась и к своим покоям практически прибежала. В них было темно и безлюдно, ни одной гувернантки. Как она и надеялась. Хоть иногда реальность совпадала с её мечтами.

Плотину сдерживаемых слёз прорвало, и Оливию охватила жгучая мука немилосердного облегчения. Напомнили о себе синяки, ушибы и ссадины, скрытые под платьем. Она сжала подол дрожащими руками и уткнулась лицом в колени, свернулась, как маленькая девочка, подперев дверь. Воспоминания набросились на неё со всех сторон. К бушующему океану эмоций добавилась ещё боль от предательства отца, окончательно примкнувшего к сомну людей, которые видели в ней бестолковую дурочку без малейшего потенциала. Её продадут, как корову на рынке. Они ничем не отличались от лесных бандитов: и те, и её окружение видели в ней товар, пригодный, чтобы его использовали и выбросили. Оливия всхлипнула, ощущая себя бесконечно одинокой. Вытерла натекшие на верхнюю губу сопли и, перекатившись на ковёр, тоненько завыла.

В дверь постучали.

— Госпожа? — Знакомые интонации. Вербер.

— Убирайся! — хотела выкрикнуть она, но вышел жалкий писк. Как и вся её жизнь — комариная песня.

Скрипнули петли, и Оливия почувствовала, что её поднимают с пола. Она заколотила кулачками по груди усача, попала по каменной челюсти и ойкнула от боли.

— Ты!.. Ты не слышал, что я приказала⁈ Выброшу и спущу собак! Мерзавец!.. Я-я-я…

Она захлебнулась в слезах. Вербер сел на кровать и стал укачивать её, не говоря ни слова. Тепло другого человека действовало до странности умиротворяюще. Его мерное дыхание успокаивало. Постепенно плечи Оливии перестали содрогаться. Её охватила усталость, настолько безмерная, что вытеснила всякий стыд. Последней мыслью Оливии, перед тем как провалиться в сон, стала молчаливая благодарность телохранителю.

Глава 32

— Она в одежде, — Генрих воззрился на Веронику. За моё отсутствие лучше ей не стало, напротив, она свернулась клубочком и ощутимо дрожала. В свете фонаря было видно, как посерела её кожа, точно истончившись до предела, губы страдальчески кривились, лицо покрывали бисеринки пота, — Почему?

Не говорить же ему, что я боялся стаскивать с девушки вещи. Что, если она очнулась бы на самом интересном месте? Едва ли её заинтересовали бы мои оправдания. А может, я нафантазировал её реакцию, и на самом деле магичка не нашла бы в ситуации ничего особенного. Скорее всего, так и есть, но преодолеть стыдливость и опасения не вышло.

— Я спешил изо всех сил, чтобы привести вас.

— Раздень, — сказал Генрих и принялся вытаскивать из своей сумки склянки, наполненные мутным содержимым, кристаллы, брызнувшие тысячью бликов, стоило им поймать танец пламени, какие-то травы и тонкие свечи из тёмного воска, — Догола.

Я покраснел. Вампир же, не обращая на меня ни малейшего внимания, зарылся в мешочек и, покопавшись на дне, извлёк кусочек мела. Затем он принюхался: хищно раздулись крылья крючковатого носа. И, со скрипом в сердце приходилось признать, даже этот полный угрозы жест располагал к себе. Если бы не инстинктивное отторжение, от которого резало в желудке, гипнотическое влияние Генриха превратило бы его в моего лучшего друга.

— Вся комната смердит тьмой.

Он повёл кистью свободной руки, словно отгонял назойливое насекомое, пальцы его загнулись, подобно птичьему клюву, и кончики их загорелись.

— М-мы же договаривались!..

— Подчищаю следы, — невозмутимо ответил Генрих, — иначе к утру здесь соберётся толпа служителей Айемсии, Векхцвайна и Сехта, которую привлечёт запах. А доблестному герою и его принцессе не нужны утомительные расспросы охотников за культистами, не так ли? Несомненно, вы поведаете о них позже, когда придёте в норму.

— Не о чем говорить, — сглотнул я, — они все мертвы.