Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Он запахнул плащ и заговорщицким тоном сказал:

— Ну вот мы и разогрелись. Так, может, завалялась у тебя где-то свободная унирема?

Сбоку почудилось движение, а в следующую секунду на плечо Олиса опустилась тяжёлая рука владельца «Графской розы». Беладар склонился к жулику и проникновенно произнёс ему прямо в ухо:

— Я кого предупреждал, что не потерплю здесь общипываний?

— Помилуй, господин, о чём ты? Я всё утро развлекал твоих гостей, и никто даже не пикнул, что его обдурили. Разве не ты перетряхнул всю мою сумку в поисках печёных заров? И разве не ты выжал из меня клятву всемилостивой Айемсии, чтоб я играл честно?

— Знаю я клятвы вашей братии. Сегодня в одном городе, через неделю — в другом, новое имя, новая жизнь. Ни чести, ни совести; потерянное племя.

Глаза Олиса сверкнули. Он ухватил кисть Беладара и с усилием оторвал от себя, после чего воззрился на трактирщика и серьёзно сказал:

— Я клятвами богам не разбрасываюсь.

Беладар в ответ хмыкнул и обратился ко мне:

— Таз с тёплой водой готов.

Я поблагодарил его и вытащил монету. Трактирщик покачал головой и направился к стойке.

— Давай сыграем, — сказал я Олису, ничуть не сомневаюсь, что расстанусь с униремой буквально через минуту, — Какие из комбинаций остались?

— Единство и ладья Эзурия.

— Пусть будет Единство.

— Тогда моя, значит, ладья.

Какими бы трюками ни пользовался Олис для того, чтобы я выбрасывал правильные значения до этого, сейчас он точно не станет помогать мне. А если бы он и собирался, подстроить так, чтобы я выбросил шесть троек и не заметил вмешательства, невозможно. Ладья Эзурия — это комбинация из двух шестерок, двух пятёрок и двух четвёрок, дающая пятьдесят одно очко. Даже она выглядит вероятнее выпадения Единства, то есть в честной борьбе шансов у Олиса тоже больше. Я осознанно шёл на не выгодные для себя условия, поскольку выигрывать и не собирался.

А потому крайне удивился, когда обнаружил на последнем броске три точки на верхней грани у всех шести костей. Олис присвистнул, забирая у меня стакан. Он ладью не выбросил, но ничуть не опечалился, хотя развязка нашего знакомства не должна была прийтись ему по вкусу. Он достал унирему из внутреннего кармана, положил её на стол и придвинул ко мне.

— Триединые улыбаются тебе, Такуми, — и, словно иллюстрируя слова, оскалил ряд неровных зубов. Поднялся, сграбастал кости и стакан, зевнул, поёжился и вместо прощания махнул рукой. Я слышал, как он насвистывает немузыкальный мотивчик, выходя из зала во двор.

Спрятав деньги, я отправился на поиски обещанной горячей воды. Внезапная удача грела сердце, и оттого перспективы казались лучше, чем они были на деле.

Глава 34

С тех пор как я попал в другой мир, меня одна за другой преследовали неудачи. Они липли ко мне, как стайка беспризорников, выжидая малейшей ошибки, чтобы навалиться гурьбой. И раз за разом меня спасала Вероника — спасала, стоически стиснув зубы и прищурив рубиновые глаза.

Но увести поезд мысли по привычным рельсам бесполезного раскаяния помешал локоть, вонзившийся в бок. Я охнул, достаточно громко, чтобы сопение рядом на мгновение прервалось. Внутренности сдавило холодом: неужели проснулась?

Но секунда шла за секундой, и вскоре размеренное посапывание возобновилось. А вот холод никуда не ушёл — по правде говоря, он и раньше был повсюду. В сердце, а хуже того — в комнате. Ветхое дырявое одеяло, которое я выпросил у трактирщика, плохо защищало от его проворных пальцев. Я попробовал свернуться так, чтобы сберечь драгоценные остатки тепла, и очутился в опасной близости от края кровати, которая задумывалась как двухместная только с тем условием, чтобы занимавшие её лежали в обнимку. Естественно, в нашем случае об объятиях не шло и речи.

Разум ехидно подбросил ухмылку Беладара, которого я попросил о втором одеяле.

— Пламени любви уже не хватает, чтобы согреть тела ночью?

— Моя невеста ещё не до конца восстановилась, чтобы…

— Ничто так не лечит, как хороший крепкий трах.

Позволив себе внутренне усомниться в таком нестандартном способе и убедившись, что эти сомнения не отразились на лице, я получил самое паршивое одеяло во всём Эстидаке вместе с заверениями, что другого найти не удалось. Вероятно, Баладару надоела та лапша, которую с завидной регулярностью пытались повесить ему на уши, даже не стараясь придать ей правдоподобный вид. В этой ветоши будто воплотилась его месть — надо признать, мелочная и грубая. Но сейчас, изо всех сил сдерживая стучащие зубы, я готов был согласиться, что эффективности ей не занимать.

И так, сантиметр за сантиметром, я прижимался к Веронике, поскольку от неё шло тепло — не лихорадочный жар, сопровождающий болезнь, а уютное тепло человеческого тела. А поскольку места для манёвров было маловато, в конце концов я придвинулся к ней так, что наша близость балансировала на грани неприличного. Испуганными голубями разлетелись мысли, которые заставили позабыть о холоде: от них запылали щёки. Воображение упорно рисовало картины обнажённой Вероники, которую отделяло от меня только два одеяла, причём одно из них было им номинально.

Смесь стыда, смущения, возбуждения, злости на себя и страха вытолкнула наружу воспоминание о том, что мы оказались в заднице сугубо из-за моих действий: неуёмного желания спасти каждого встречного. В любой другой ситуации я бы оттолкнул неприятные мысли. Однако они здорово отвлекли от руки Вероники, которую она закинула мне на плечо, и я погрузился в них настолько, что неожиданно для себя прошептал:

— Прости.

И тут стоило бы задуматься, извиняюсь ли я за то, что уже долгое время служу не более чем обузой, или за то, что мне хотелось запустить ладонь под одеяло Вероники — потому что там намного теплее, а пальцы окоченели так, что почти не гнулись, — но тут магичка фыркнула. Уши и затылок точно кипятком обдало, и я поспешно отодвинулся. Повисла тишина, которая казалась гнетущей только мне.

— Лучше спи. Выходим перед рассветом.

— Почему так рано? Ты же говорила про утро!

— Потому что за нами охотятся, и нет смысла ждать, пока за нами явится половина окружных монастырей.

— Но баронесса…

— У неё забот и без того полон рот, чтобы ещё выгораживать нас. Правда, не уверена, что она это поняла, но вот её телохранитель сметливый парень.

— Ты говоришь о…

— Такуми, — Магичка приподнялась, и одеяло соскользнуло с шеи к груди. Разочарование от того, что я не обладаю ночным зрением, слиплось с опасением, что у Вероники-то оно было. Я отвернулся, — Ни один разбойник в здравом уме не станет нападать на богатую карету, в свите которой полно тяжеловооружённых засранцев. И уж тем более ни один бандит, надеющийся перезимовать не головой на пике, не нападёт на карету, на дверцах которой красуется герб правителя этих земель. Твою девку заказал кто-то сверху, кто-то, кому она как кость в горле. После того как тот усач вдолбит в её каменную макушку немного здравого смысла, её жизнь наполнится восхитительным бытом аристократии: бессонными ночами, пропитанными ожиданием наёмных убийц, паранойей и готовностью вцепиться в горло любому, кто покажется ей препятствием на пути к завтрашнему дню.

Это перекликалось с подозрениями, которые приходили мне в голову, когда мы ехали в карете.

— По крайней мере, она жива.

— Жива. Ты подарил ей будущее, в котором она либо станет жертвой чудовищ, плавающих в водах светского общества, либо выживет и сама станет чудовищем. Последнее маловероятно, но третьего варианта нет. Ты впутал Владыку в жалкие людские разборки, нарушил естественный ход вещей и обрёк девчонку на судьбу, по сравнению с которой пара часов насилия и топор промеж глаз — сущий пустяк.

Вероника вздохнула и, судя по движению одеяла, потянулась. Я не отрывал взгляда от дальней стены.

— Порой мне кажется, что твоё вопиющее невежество, незнание самых основ — оно не случайно. Как можно не знать о том, что что эльфы и вампиры реальны? Как можно смотреть на мир широко открытыми глазами — и не видеть ничего? Есть у меня подозрение…