Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Догадалась о моём иномирном происхождении? Откровенно говоря, я не знал, буду ли огорчён, если меня раскроют. Эта тайна потеряла львиную долю былого лоска и по своей бесполезности могла соревноваться лишь со знанием земной космологии. И кроме того…

Кроме того, отповедь магички раздавила меня.

— … что ты действительно ловко сделанный голем, — продолжала Вероника, — выращенный в лаборатории, где тебе внедрили искусственную память.

— Такое вообще возможно⁈

— Никогда о таком не слышала, и даже в древних трактатах ни одного упоминания о чём-то подобном. Но мир полнится чудесами — если выбраться за пределы Мельты. Не исключено, что какой-нибудь могущественный волшебник, живущий тысячелетиями, изобрёл и мыслящего голема. И во всей это истории меня страшит одно: если это правда, тогда наши действия — с первого до последнего — не имеют ни капли смысла. Люди, живущие тысячелетиями, обладают скверной привычкой продумывать свои планы до мельчайших деталей и управлять людьми с такой же лёгкостью, с какой ты впутываешь нас в очередную историю. Что, если твоя манера влипать в самую большую кучу навоза в округе — это следствие невидимой руки, которая держит тебя, как марионетку, и двигает невидимые механизмы в нужную ей сторону?

От такой перспективы в желудок словно гвоздь вонзился. Воспоминания о родном доме — это не более чем фантазия какого-то полубессмертного мага? Абсурдность этого предположения вызывала горячий протест, но в душе заскрёбся червячок сомнения. Могу ли я быть уверен в себе? Мозги превратились в клубок сомнений, подспудного страха и малоубедительных утешений.

— Шучу, — сказала Вероника, — Никто не способен прожить тысячи лет, кроме Владыки… наверное, — Впервые в её голос прокралась неуверенность, когда она упоминала своего повелителя, — А даже если бы прожил, то создать голема, который бы требовал сна и еды, а также истекал бы кровью, как обычный смертный, не по силам никому. Да и обычный голем — это фантазия, которой грезила пара полусумасшедших стариков, исписывая книги вздорными гипотезами и нерабочими формулами. Кем бы ты ни был раньше, теперь ты собственность Владыки, не больше и не меньше. И распоряжаться твоим будущим имеет право только он.

— Рад слышать, — проговорил я, изо всех сил давя внезапную злость. Не Вероника виновата в моей мнительности и склонности драматизировать. А вот в чём её можно обвинить, так это в нежелании делиться планами. С другой стороны, её приучили думать, что окружающие — это либо полезные инструменты, которым положено ровно столько, сколько хватает для выполнения задачи, либо враги. Трудности воспитания в дикой среде.

— Закрой глаза и постарайся уснуть, — посоветовала Вероника, — Нам понадобятся силы, если мы столкнёмся с угольчатыми.

Я открыл рот, но прежде чем вопрос покинул губы, магичка со вздохом пояснила:

— Церковные убийцы. Обучены противостоять тьме. Работают тройками и официально зовут себя Благими Трилистниками. Странная закономерность: мерзавцы вечно стараются обелить себя святостью, или правотой идеалов, или ещё как-то побрызгать духами на дерьмо, и чем отвратительнее ублюдок, тем старательнее он будет рядить себя в одежды праведника. Угольчатые несут благость на кончиках кинжалов прямо в сердца врагов церкви. И порой мертвецы становятся поклонниками тьмы задним числом.

— Отсюда угольчатый — угол как кинжал?

— И чёрное, как уголь, нутро, — хмыкнула Вероника.

Словно отмечая конец беседы, старая кровать заскрипела: магичка растянулась на ней и беспечно подняла ногу, натягивая одеяло. Ей-то холод был будто нипочём; смешное притворство, если вспомнить, как совсем недавно она умирала от смеси лихорадки и отравления тьмой.

— Я хочу… хочу помочь, — хрипло произнёс я в пустоту, не уверенный, что она не сделает вид, будто не слышит меня, — Правда хочу, но не могу найти способа. Я блуждаю в темноте без единой догадки, без единого просвета, и всё вокруг стремится показать, что я — самый непонятливый, самый дремучий, самый тупой человек в округе. Ошибка наслаивается на ошибку, и получается, — волна гнева в груди требовала выхода и нашла его в несчастном одеяле, перекрученном с такой яростью, что, будь на его месте шея человека, он заработал бы переломы в нескольких местах, — получается, что я делаю только хуже. Но вечно поступать так нельзя. Нельзя вечно взваливать бремя бесполезного попутчика на тех, кто поблизости, и рассчитывать на то, что они исправят любую дурость. Если я продолжу бродить в неизвестности, то рано или поздно наткнусь на что-то, с чем не справишься даже ты. Мне нужны знания. Хотя бы общее понимание того, куда мы движемся. Хотя бы общие черты нашей цели. Я не могу вечно плестись в хвосте. Прошу… помоги мне помочь тебе. Расскажи о своих планах.

Мне надоело чувствовать себя слабым, пусть я таковым и был. Надоело жгучее переплетение вины, страха, разочарования и злости, сдавливающее горло всякий раз, когда речь заходила о Владыке, или моих неуклюжих попытках сделать лучше, или политическом болоте, которое затянуло меня в центр трясины. На всей Мельте не сыскать человека, более миролюбивого и доброжелательного, чем я, и куда миролюбие и доброжелательность завели меня? Прямиком к ножам убийц, которые якобы чтили свет!

Алый взгляд Вероники пронзил меня насквозь, и потребовалось выскрести все тайники души в поисках мужества, чтобы не опустить голову. Легко догадаться, о чём она размышляла. Если магичка поделится замыслами со мной и впоследствии меня поймают, то наверняка быстро вытянут всё необходимое. Сейчас же ей фактически выставили ультиматум, не желая более быть ослом на верёвочке, которого ведут на базар. Не проще ли убить назойливого дурака прямо здесь и покончить с неприятностями, которые вечно сопровождают его? Едва ли перспектива получить ещё одного мага перевешивала теоретические риски.

Стиснув зубы, чтобы не стучать ими, я ждал приговора или хотя бы резкой отповеди, напоминания, что я не более чем груз, из которого при должной сноровке можно выковать орудие для армии Владыки. А у груза права голоса нет. Как и права требовать что-либо.

— Хорошо, — кивнула Вероника, — Хуже всё равно уже не будет. Только не пожалей сам, что вызвался разделить ношу.

Волна облегчения, нахлынувшая на тело, была так сильна, что на миг потемнело в глазах. Стук крови в ушах оглушал. Следующие пару секунд речь Вероники представлялась то ли писком, то ли назойливым жужжанием, и в себя я пришёл, только когда мне чувствительно врезали под рёбра.

Я согнулся в три погибели — акробатическое достижение для той позы, в которой до этого лежал. Распахнул рот, как выброшенная на берег рыбёшка, чтобы заглотить холодного воздуха. Рассерженная отсутствием внимания к ней магичка хмурилась, а её ладонь, ребром которой она врезала мне, находилась в опасной близости от моего бока. Одеяло Вероники сползло до середины живота, что девушка преспокойно игнорировала. Вполне в её духе.

Зябко передёрнув плечами, я поглубже укутался в видавший виды плащ, купленный у Беладара. Над городом нависало хмурое небо, покрытое опухолями туч. Когда-то меня пугали две луны этого мира — их парность напоминала, что я не на Земле. Теперь я желал их света. Серые очертания зданий выплывали из сумрака, как остовы давно умерших гигантских животных. Маленький факел, который держала Вероника, едва разгонял темноту, но его хватало, чтобы породить многочисленные тени, роившиеся вокруг нас, как потревоженные пчёлы вокруг медведя. Иногда среди стоптанной земли улицы Эстидака выплывал островок брусчатки. Копыта ящероконя выбивали из неё звон — чересчур громкий среди царившей тишины, на мой вкус.

За каждым поворотом чудился враг. Угрожающая темнота подворотен скрывала в себе засады церковников. Редкие патрули стражи, казалось, знали, кто мы такие, и многозначительно рассматривали нас. Сердце испуганно сжималось в груди в ожидании их грозного окрика с требованием сложить оружие. Звенящее безмолвие полнилось призраками обнажаемых мечей и предсмертных криков.