– Возможно, – ответил он. – Не знаю. Не будем задерживаться. Заметишь что-нибудь – скажи.
Остаток пути до дворца Ота выбирал самые широкие улицы, чтобы сразу засечь приближение чужаков. Он был готов, если придется, послать Маати за помощью, а самому задержать нападающих. Правда, такое сработало бы лишь с парой врагов, и то без ножей. Однако больше ничего не случилось, и Маати благополучно пожелал ему доброй ночи.
Когда Ота добрался к себе в барак, страх прошел, зато навалилась жуткая усталость. Он рухнул на койку и задернул полог. Его будто распластало на грубой холщовой постели. Однако, несмотря на утомление и убаюкивающий храп товарищей, сон все не шел. Ота в уме перебирал проблемы: кто-то за ними следил и, возможно, до сих пор следит за Маати; срок кабалы подходит к концу, а с рассветом он от усталости не сможет пойти на работу; Лиат до сих пор не знает о его прошлом. Как только он сосредоточивался на одной мысли, его тут же отвлекала другая и так далее. В этой путанице Ота сам не заметил, как заснул.
Лиат вышла от Марчата Вилсина прямая как струна, а внутри кипела от гнева. За всю дорогу до своей комнаты она ни на кого не посмотрела. И только там, захлопнув дверь и затворив ставни, Лиат села за стол и расплакалась.
Так нечестно! Она выворачивалась наизнанку – изучала этикет, водила подопечную на все назначения в отведенное время, участвовала в переговорах с поэтом, хотя тот фактически указал ей на дверь, а подвел ее… Итани. Итани!
Она сдернула с себя верхнее платье и, скомкав, швырнула на постель. Потом распахнула шкаф, подыскивая другое, получше. Чтобы выражало ее досаду.
«Едва ли это допустимо, – эхом звучал в голове голос Вилсина. – Подобные знакомства накануне сделки… Кто-то подумает, что мы выпрашиваем льготы после заключения договора».
Или что она – дура, которая самовольно послала дружка умаслить другую сторону, мысленно добавила Лиат. Что еще хуже, Итани – милый, нежный, улыбчивый Итани – ничего ей не сказал. Пока она работала ночами, воображая, как он сидит у себя в бараке и ждет, когда она к нему вернется, Итани, оказывается, ставил ей палки в колеса! Гулял с молодым поэтом и даже не подумал, как это будет выглядеть со стороны, чем для нее обернется!
И даже не сказал!..
Лиат вытащила строгое платье – красное с черным отливом, – натянула поверх нижнего и завязала пояс. Быстро расчесала и заплела волосы. Закончив приготовления, вздернула подбородок, подражая Амат Кяан, и отправилась в город.
Улицы еще бурлили, торговля далеко не окончилась. Солнце висело в восьми-девяти ладонях над горизонтом и давило на прохожих. Было душно, с побережья разило тиной. Итани наверняка еще работает, но она, Лиат, не будет ждать, пока злость уляжется. Нужно узнать, что он затеял. Вилсин-тя получит ответ на свои претензии, и очень скоро. Остался последний день до торга – последний шанс все исправить.
В бараке Лиат выяснила, что Итани не с остальными: поздно вернулся и сказался больным, когда Мухатия-тя пришел их собирать. Маленький хромоножка, что присматривал за койками в рабочее время, с откровенным злорадством поведал ей, как Мухатия рвал и метал.
Стало быть, Итани не боится испортить ни ее отношения с Вилсином-тя, ни собственные с Мухатией. Лиат поблагодарила мальчишку и спросила, склонившись в церемонной позе, где бы ей найти Итани-тя, коль скоро того нет на работе. Мальчишка пожал плечами и высыпал уйму названий чайных, бань и других заведений на побережье. Только через две ладони Лиат обнаружила Итани в какой-то дешевой бане и за все время ничуть не остыла.
Она ворвалась в баню, даже не сняв одежды. Разговоры, гудевшие среди высоких изразцовых стен, притихли. Мужчины и женщины провожали Лиат глазами, но она их не замечала. Делала вид, что не замечает – как поступила бы Амат. Итани расположился в боковой кабинке. Лиат прошла по короткому коридору из мокрого шероховатого камня, остановилась, сделала два глубоких вдоха, точно влажный солоноватый воздух мог придать ей сил, и толкнула дверь.
Итани сидел в бассейне, как за столом, наклонившись вперед и глядя на водное зеркало в глубокой задумчивости. Когда Лиат хлопнула дверью, он поднял глаза. В них читалась усталость и готовность к разговору. Лиат начала с вопросительной, почти негодующей позы.
– Я сам хотел прийти, любимая.
– Неужели?
– Да.
Его взгляд снова уткнулся в водную гладь. Обнаженные плечи ссутулились. Лиат подошла к краю бассейна и воззрилась на Итани сверху вниз. Он не поднимал глаз.
– Нам нужно поговорить, любимая. Давно пора. Зря я столько тянул…
– О чем только ты думал, Итани? Что ты творишь? Вилсин-тя пол-ладони объяснял, как ты позоришь меня перед утхайемом. Что ты забыл у этого ученика поэта?
– Маати, – рассеянно поправил Итани. – Его зовут Маати.
Будь у Лиат что под рукой, она запустила бы этим ему в темечко. Ей осталось только досадливо крикнуть и топнуть ногой. Итани поднял голову. Его взгляд стал четче, словно он только что очнулся от сна. Потом он улыбнулся своей чарующей, открытой, теплой улыбкой.
– Итани, ты позоришь меня перед целым двором и…
– Как?
– Что «как»?
– Каким образом наши с Маати прогулки тебя позорят?
– Люди могут подумать, будто я добиваюсь поблажек после заключения договора, – отрезала она.
Итани жестом попросил пояснить.
– Разве между сбором урожая и заполнением контрактов такого не происходит? Я думал, Амат Кяан тебя для того и посылала разносить письма с оговорками.
Так и было; правда, ей это не пришло в голову, когда через стол сидел Вилсин и смотрел с душераздирающей укоризной. Обычно подписание договора не считалось препятствием в игре «кто больше выгадает».
– В этот раз все по-другому, – сказала она. – Речь касается хая. С ним так нельзя.
– Прости, милая, – ответил Итани. – Я не знал. Но мне и в голову не приходило портить тебе переговоры.
– Тогда что ты делал?
Итани зачерпнул ладонями воду и вылил себе на голову. Продолговатое лицо северянина стало безмятежно-спокойным, он глубоко вздохнул, кивнул сам себе, точно принимая какое-то решение, и ответил. Его голос прозвучал почти буднично:
– Я знаю Маати с детства. Мы познакомились в школе.
– В какой школе?
– В той, куда придворные посылают отторгнутых сыновей. Где из них делают поэтов.
Лиат нахмурилась. Итани поднял голову.
– И что же ты там делал? – спросила она. – Прислуживал? Ты никогда не рассказывал, что в детстве был слугой.
– Я сын хая Мати. Шестой сын. Меня тогда звали Ота Мати. Только после ухода я взял себе имя Итани, чтобы семья не смогла меня разыскать. Я бросил школу, отказался от клейма, поэтому жить под собственным именем было бы опасно.
Его улыбка померкла, взгляд уплыл в сторону. Лиат не шелохнулась – не могла. Чушь какая-то. Смех, да и только. И все-таки она не смеялась. Злость разом потухла, как свечное пламя на сильном ветру, а ей осталось лишь хватать ртом воздух. Итани не лгал – она это знала. В его глазах стояли слезы. Он издал смешок, похожий на кашель, и вытер глаза тыльной стороной кисти.
– Я никому этого не рассказывал, – произнес Итани. – До сих пор. До тебя.
– Ты… – начала Лиат и осеклась. Потом сглотнула и начала снова: – Ты шестой сын хая Мати?
– Я не сказал этого сразу, потому что плохо тебя знал. А потом было неловко, потому что скрыл. Но я тебя люблю. И доверяю. Честно. И хочу, чтобы ты была рядом. Ты простишь меня?
– Это… Ты не врешь, Тани?
– Нет, – ответил он. – Если хочешь, спроси у Маати. Он тоже знает.
Лиат не могла ничего ответить – мешал ком в горле. Итани встал и умоляюще протянул к ней руки. С него ручьем текла вода, в глазах стоял страх – боязнь того, что она уйдет. Лиат сползла в воду, к нему в объятия. Платье мгновенно промокло и камнем потянуло вниз, но ей было все равно. Она привлекла Итани к себе, прижалась, уткнулась в него лицом. По щекам у обоих текли слезы, но Лиат уже не различала, где чьи. Его руки обвили ее, приподняли – крепко, бережно, восхитительно.
