Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

За несколько секунд сгнили овощи, ровными рядами выложенные в ящиках.

Как в замедленной съёмке Макс видел, что чародей набирает в грудь воздух. В этот же момент крепкая хватка Айгольда потянула юношу назад, в недра лавки, и он попятился, догадываясь смутно, почему не может оторвать взгляд от вертикальных зрачков, уставившихся ему строго в глаза. Чувствуя себя зайцем в смертельных объятьях змеиных колец, он осознал, что парализован, что не может дышать, что сейчас Айгольд — единственный, кто способен толкать его прочь от кухни, потому что собственных ресурсов катастрофически не хватает, потому что вот-вот бомба взорвётся, и все, кто не успел спрятаться, окажутся…

— Спроси у Хэдгольда.

Голос колдуна ему больше не принадлежал.

Стол под спокойно лежащими ладонями чародея треснул, как яичная скорлупа, и лопнул, расшвыривая щепки по углам. Дубовые доски рухнули на пол, погребая под собой ящик с медовухой, почти одновременно раздалось несколько хлопков — это бутылочное стекло взрывалось, выплёскивая алкоголь. Принц схватил Макса за локоть и резко толкнул за один из стеллажей, после чего забился за стойку с доспехом — побелевшее лицо, обращённое к источнику опасности, сияло в полумраке как у призрака. Магистр Хаоса поднялся на ноги и медленно подошёл к ближайшему комоду, после чего равнодушно, без капли сожалений или сомнений рывком опрокинул его на пол — бешеный рёв ветра, подцепивший и усиливший звуки разрушений, прокатился по особняку, взвивая к потолку рассыпавшиеся из полок специи и курительные смеси. Затем со стен были сорваны полки — посуда билась до последнего блюдца, усыпая кухню горами черепков. Чем дальше заходил чародей в своём стремлении уничтожить всё, до чего мог дотянуться, тем больше ярости проступало на его безучастном лице: переворачивая мебель, топчась по осколкам босыми ногами, раня себя и даже этого не замечая, полосуя когтями по доскам и шкафам, он всё глубже и быстрее погружался в процесс, всё ярче начинал получать от этого извращённое удовольствие, как если бы выпускал на волю то, что давно забил и от чего давно пытался откреститься. Следом досталось стульям — их швыряли в стены словно пластиковые, словно они ничего ровным счётом не весили: бычья, совершенно точно нечеловеческая сила, невесть откуда бравшаяся в тщедушном теле, не оставляла мебели ни единого шанса уцелеть, и когда с кухней было покончено, парень увидел: Чудовище, проснувшееся после долгого и безрадостного сна, размялось и теперь движется к целям поинтереснее.

Айгольд крепко сжал плечо Путника и жестом велел сидеть смирно. Максим предполагал, что они останутся в укрытии и будут послушно ждать, пока Захария не выпустит пар и не успокоится — на красивом аристократичном лице, обрамлённом золотыми вихрами, лежала тень того же ужаса, который испытывал Макс. Этот план ему пришёлся по душе, потому что парень понятия не имел, куда бежать и кого звать на помощь, и присутствие ещё одного человека его сильно подбадривало. Вот только, игнорируя голос рассудка, сам королевич, видимо, обезумел от страха или окончательно опьянел и потерял остатки инстинкта самосохранения — ничем иным не удалось бы объяснить тот факт, что, одними губами проговорив: «Не показывайся», он на полусогнутых вылез в проход между рядами брони и оружия и плавно двинулся навстречу торнадо. Осколки, осколки и ещё раз осколки — мерцающая пыль из стекла, фарфора, керамики и дерева на неописуемой скорости вращалась вокруг потемневшей фигуры. Хаос, растекавшийся по полу мазутными пятнами, словно грязь или слизь, оставлял на камне брызги, подтёки и лужи — из каждой из капель, обронённых на пол, сочился космический дым.

Королевич случайно задел и пнул носком ботинка скатившуюся с рабочего стола чернильницу. Чародей обернулся на звук — полностью чёрные, его глаза вцепились во встречный взгляд намертво.

— Свали нахрен, — по-кошачьи прошипел колдун, оскалившись.

Острые клыки на фоне мертвенно-синих дёсен казались белее, чем были на самом деле. Приказ расслоился на три, но каждая из отдельных интонаций сквозила ненавистью. Максим, подчиняясь не столько распоряжению принца, сколько здравому смыслу, снова задвинул голову за стеллаж. В фильмах ужасов, которые он любил посматривать на Земле, таким образом обычно обрабатывали демонический голос, только если дома он пусть и вздрагивал, но понимал — по другую сторону экрана простые актёры, — то теперь это был ни черта не фильм. Здесь главный герой сцены насилия вполне спокойно может убить неосторожного зрителя.

— Это вряд ли, — как мог ровно ответил Айгольд, до белизны в костяшках сжимая кулаки за спиной. — Я явно нужнее здесь.

— Ты ещё не понял? — проклокотали голоса на разный лад. — Никому ты не нужен, ни здесь, ни где бы то ни было!

— Я знаю. Но я всё-таки останусь, пожалуй. Мне здесь нравится.

Невидимый взрыв бесшумно прогремел за чародейской спиной — то, что в силу своей тяжести не было поднято ветром, швырнуло во все стороны разом: остатки стола размолотило о стены внезапно вздувшимся как пузырь пространством отвратительной пародией на фейерверк.

— Надоедливый глупый ребёнок, — прорычал маг, поворачиваясь, — Ищешь место, куда можно приткнуться, забиться, где можно забыться. Отовсюду гонимый, никем не любимый — тебе нечего делать в моём доме. Ты здесь чужой, ты всегда и везде был чужим, убирайся!

Макс не до конца понимал, кто — или что — говорит губами Захарии: озвучивал ли он эти гадости осознанно, позволяя себе быть искренним хотя бы в моменты срыва, или не только не мог контролировать сказанное, но и даже остановить. Магистр производил впечатление одержимого, потерявшего способность управлять собой или хотя бы заткнуться, как если бы всё скверное, тёмное и злое, которым по воле судьбы ему довелось управлять — весь тот Хаос, гнетущий и бесконечный, пустой, бездушный и неудержимый — рвался наружу, в мир Цельды, используя мага как распахнутую дверь.

— В таком случае мы одинаковые, и здесь мне самое место, — невозмутимо заметил Айгольд, даже не думая отступать. — Ты не сможешь меня обидеть, Ария, мы оба знаем, что это не ты.

— Не смей сравнивать нас, щенок! — рявкнул Захария, и сквозь острые зубы ему на грудь вместо слюны цыкнула струйка чёрного мазута. Или, быть может, крови? Магия переполняла его, рвала изнутри, из тонких ноздрей упало несколько капель — что бы ни происходило, мрак поднимался в нём как вода поднимается на палубу повреждённого корабля. — Не смей даже на мгновение допустить, что ты, носящий лицо своего отца, знаешь, кто я такой! Ты, его плоть и кровь, его потомок и наследник — ты никогда и никому не станешь другом! Никогда не будешь здесь своим! Нигде не будешь своим! И если ты думаешь, что нужен нам — ты глубоко заблуждаешься, потому что нам не нужен никто!

Айгольд не двигался, только крепче сжал кулаки. Красивое лицо побледнело до белизны, Макс видел, как он дрожит, ощущал поднимающийся в принце гнев и сосущую боль. Чародей бил по уязвимым точкам, бил точно и без промаха, целенаправленно, безжалостно и жестоко, прекрасно зная, куда давит и к какой реакции это приведёт. Молодой Путник даже забыл о взлетающих в воздух осколках стекла и щепках дерева — это было несравненно страшнее, гаже и отвратительнее. Вспыли в памяти откровения Каглспара о бессердечности, злобе и беспощадности… И ярости, в которой колдун осушал реки, выкорчёвывал с корнями деревья, разрушал людские жизни… убивал их.

Одиночество. Отсутствие любви. Сходство с отцом. По всему прошёлся… почти.

— Я тебе не верю, — удивительно спокойно вдруг произнёс принц, поджав губы, и плавно, с дикими для сложившейся ситуации статью и благородством пошагал в сторону колдуна. Голос дрожал, в каждом слове сквозила горькая насмешка. — Я знаю, что это не ты. Твой Хаос вырвался на свободу, посмотри: он рушит всё, что ты создавал и чем дорожишь. Портит твой дом, отворачивает и настраивает против тебя людей. Я слишком давно тебя знаю, Ария, я приказываю взять себя в руки.