Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Ответом ему стало какое-то нечленораздельное недовольное мычание. Забывший про свои кошмары Макс расслабленно прикрыл глаза: его вновь клонило в сон.

— Не следует тебе столько пить… Ложись, ложись.

Мычание усилилось, но недовольство из него постепенно пропало. Знакомые звуки убаюкивали: мама раньше тоже ворчала на старшего сына, когда пыталась с ним сладить.

— Отпусти, будь добр, ты мне волосы вырвешь… Закрывай глаза.

Сквозь полудрёму Максим услышал, как затихла возня. Теперь на втором этаже было тихо и спокойно. Инородное чувство заботы прокатилось по коже и мягко вдавило его в постель, матрас вновь стал приятным на ощупь, а комната — безопасной, и никаких страшных снов больше не предвиделось. И хотя парень знал, что это не его по-отечески гладят по голове, а только доносится до нутра отзвук чужого тепла, стало приятно и вместе с тем тоскливо.

Ощущения точь-в-точь как те, когда его перед сном гладила по волосам мама…

Как же сильно он хотел вернуться домой.

— Проснись и пой.

Не шибко-то отдохнувший магистр, застывший в дверях с мрачным лицом, стал первым, что увидел Макс, поднявшись с подушки — не самое, надо отметить, жизнеутверждающее зрелище. Взъерошенные волосы, ещё ярче потемневшие круги под глазами, впавшие до неузнаваемости щёки — к гадалке не ходи: полночи провёл в попытках утихомирить бесноватого королевича, особливо подверженного воздействию гравитации.

— Ещё раз проспишь — будет штраф, — ровно заметил колдун и по-английски удалился.

Вместо зубной щётки в доме магистра пользовались нитью — причём не той, что привычна практически любому жителю Земли, а какой-то особенной, удивительно прочной и (к неудовольствию Макса, привыкшего к подчёркнутой и даже слегка излишней брезгливости, подпитываемой промышленностью родного мира) многоразовой. Полировать зубы кашицей из листьев мяты, молока и пыли из каких-то кристаллов с ничего парню не говорящим названием поначалу было делом непривычным, но вскоре выяснилось, что на дёсны и полость рта оригинальный состав в целом воздействует невероятно благосклонно: теперь он лучше понимал, какими манипуляциями наставник добивался искрящейся белизны своих клыков. На замену мылу пришла, к слову, та же самая кристаллическая пыль: её чародей научился варить с жиром и маслом и даже замешивал в состав какие-то, как он сам это называл, «эссенции» из фруктов и цветов — и пускай Максим прежде в жизни бы не обратил на это внимание, то, как изменилась его кожа всего за несколько жалких дней, не могло не броситься в глаза даже среднестатистическому молодому человеку неполных двадцати лет, в гробу видавшему даже мысли о косметических процедурах. Быть может, не последним фактором, повлиявшим на подобные перемены во внимательности, стали полностью исчезнувшие с поверхности его тела прыщики.

Утренние процедуры никогда ещё не были так важны, как сегодня. Холодная вода из чана освежила и зарядила посильнее кофе, а стоило вылить всего чашку жидкого льда на голову и шею — и последняя сонливость исчезла без следа. Чистая одежда встретила его на крючках в шкафу. На какое-то время благоухания ручного мыла и эффекта от обливания хватит, а дальше придётся придумывать новые методы ободрения.

За кухонным столом, стараясь не уснуть, сидел, подперев голову кулаком, Айгольд — и сладко-сладко зевал. Выглядел он безобидным как младенец: розовощёкий, с торчащими во все стороны локонами из золота и опухшими покрасневшими веками. Мастер с грохотом опустил перед ним тарелку с кашей, принц, вздрогнув, ненадолго пришёл в себя, с очень недовольным видом окинул взглядом пищу и лениво поморщился.

— Приятного аппетита и ступай отсыпаться на софу, нечего свои сонные флюиды тут распространять, — велел чародей безапелляционно. — А ты, Макс, за мной.

Юноша послушно кивнул и зачем-то согнулся в полупоклоне. Привычки такой за собой он никогда прежде не наблюдал, в родном мире подобные жесты не приветствовались, но этим утром мозг в обход сознания решил проявить побольше уважения — с перепугу ли после вчерашней вспышки ярости или ещё по какой причине, осталось за кадром. Колдун сделал вид, что не заметил — только уголки его губ слегка дёрнулись, порываясь растянуться в улыбке — и повёл своего подопечного на улицу, в уже знакомый сарай.

Вернее, намеревался повести — стоило им показаться на крыльце, как за забором заметно оживились зеваки (видно, кто-то настучал-таки, что в особняке ночевал наследник трона), и среди любопытных промелькнула парочка смутно знакомых юноше лиц. Макс, конечно же, без труда признал в одном из гостей Давида: пламенеющие рыжие волосы сложно не разглядеть в русо-каштановой массе. Если утро начнётся с присутствия Агнеотиса…

Что ж, будем надеяться, что он не станет предвестником ещё более поганых событий.

Студент махнул неуверенно рукой — его заметили оба Путника сразу — и неуверенно шагнул на территорию особняка. В глазах — тревога и трепет, за спиной — темноволосый приятель (Кцол, кажется… интересно, они всегда вместе ходят?), в руках — сминаемый в нервном порыве край форменного светло-синего плаща. Колдун, даже темпа не сбавив, поманил их рукой идти следом и пошлёпал босыми ступнями по дорожке к своим горячо любимым козам и курицам. В отличие от того утра, когда Макс расспрашивал про его виноградники, сегодня Захария, очевидно, не намеревался тратить ни секунды на пустую болтовню.

Студенты не решались обратиться к нему, пусть и по разным причинам. Кцол, насколько мог судить молодой Путник, к визитам в тёмно-синий особняк особенной заинтересованности не проявлял и явно не преследовал какой-либо цели пребывать здесь дольше, чем того требовали обстоятельства: с лёгким, ненавязчивым и вполне преодолимым любопытством он рассматривал мимолётными взглядами чародейскую территорию, больше любуясь уголком природы посреди столицы, чем действительно стремясь что-либо изучить, и, пожалуй, просто пользовался возможностью немного прогуляться в сени вековых дубов и запахах плодовых деревьев. Ему вполне было достаточно мотивации Агнеотиса, который-то как раз весьма рьяно рвался к магистру Хаоса в гости — оно и понятно: на кону стояла жизнь его матери. Противоречивые желания — «заговорить» и «не прерывать чародейские думы» — вынуждали несчастного школяра то нагонять Захарию почти вплотную, едва не наступая на чужие пятки, то в нерешительности сбавлять темп, но маг ловко игнорировал терзаемого сомнениями пришельца и стоически молчал.

Впрочем, почему «стоически» — Захария в принципе без дела не трепался, поэтому, вероятно, находил робость Давида весьма выгодной и полезной. Молчал и Максим, не до конца определившийся, какие чувства испытывает к непрошенным визитёрам — раздражение или всё-таки жалость, поскольку выглядели студенты и правда неважно.

— Господин магистр, — поджав губы, позвал наконец Давид, когда в очередной раз нагнал колдуна уже у двери в хлев. — По поводу моей просьбы…

— В данный момент, господин Агнеотис, я занят, насколько вы можете видеть, — спокойно прервал его маг. — Если проявите немного терпения, мы обсудим любой тревожащий вас вопрос. А пока, Максимус…

Он открыл сарай и жестом пригласил парня войти внутрь.

— …лови.

Из мягкого полумрака на замершего на пороге молодого Путника уставилось с десяток блестящих чёрных птичьих глаз.

Выполнять подобное задание при свидетелях — двух молодых волшебниках, ровесниках, один из которых буквально на днях пытался натравить на Макса городскую стражу и отзывался о нём весьма нелестно — могло оказаться… выражаясь мягко, слегка унизительным. В жизни не ловивший куриц голыми руками, молодой Путник наверняка станет посмешищем, носясь в перьях по всему сараю и падая в грязь, но делать нечего: пускай Захария и проявлял к подмастерью определённую снисходительность, нежелание жертвовать репутацией в качестве достойной причины отказа от задания бы не принял. Собравшись с духом, юноша неуверенно шагнул внутрь — чародейские питомцы, почуяв неладное, без истерики, но довольно проворно разбежались врассыпную.