Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Допускаю… Но, как я уже упомянул, — Давид интеллигентно покашлял, маскируя растерянность, — Я тщательно размышлял над всеми этими… событиями. И сделанные выводы в корне изменили моё отношение к своему… поражению. И к тебе. Быть может, решение господина магистра отправить меня на променад и приказ тебе сопроводить меня этим вечером — знак самого Провидения, посланный, чтобы решить возникший между нами… конфликт. По крайней мере, я надеюсь, что ты дашь мне шанс объясниться, Максимус. И даже смею допустить, пускай это и самонадеянно, что, быть может, мне удастся загладить ужасное первое о себе впечатление.

Походу, сейчас начнётся очередное выступление, — смекнул Макс и машинально напрягся. — Главное, чтобы до коленопреклонения не дошло.

— Сначала ответь на вопрос, — притормозил его жестом парень, старательно подбирая слова, чтобы убить двух зайцев: продемонстрировать своё отношение ко всему этому фарсу, дать понять, что решительно настроен держать удар, и при этом подарить разговору шанс. На случай, если Агнеотис, что очень вряд ли, всё-таки не мудак. — Зачем тебе это всё?

Давид едва различимо дёрнул кончиками пальцев, растопыренных от напряжения на колене.

— Прости?

— Часов десять назад ты называл меня бескультурной грязью и паразитом, чел, а объяснять мне что-либо считал позором. После чего якобы весь день думу думал и теперь хочешь «объясниться»? Ты меня настолько за идиота держишь?

— Если ты позволишь мне объя…

— Сначала ты ответишь на вопрос, — жёстче перебил Макс. — В жизни не поверю, что тебя терзали муки совести. Зачем тебе со мной… — он прорычал что-то невнятное, — С детского садика ещё не люблю это слово, но всё-таки. Зачем с человеком, который тебе никто, мириться?

Вряд ли студент готовился к такому повороту. Вернее, он подготовился бы, если бы оценил интеллектуальные способности собеседника объективно — как, например, обязательно бы сделал, пойди он на подобную встречу с другим представителем дворянства, образованным и привыкшим докапываться до сути въедливыми уточнениями. Большинство людей, в особенности низкого происхождения, удовлетворялись словами раскаяния — более того, гордились, что выбили их из представителя элитарной прослойки, и гордость затмевала им разум и напрочь выметала из головы остатки критического мышления.

Максимус к большинству, как выяснилось, не относился. Ставка не сыграла. И теперь Давид был вынужден предпринять слабую попытку усидеть на двух стульях: не ударить в грязь лицом и не уронить своего достоинства — и при этом не солгать чрезмерно проницательному Путнику, чтобы не потерять то немногое, что осталось от его в адрес Давида уважения.

— Мне… — школяр выдохнул, осознавая, что с обоих этих стульев вот-вот сползёт на пол. — Мне это необходимо.

— Почему?

— Поскольку, пускай ты в это и не веришь отчего-то, совесть меня действительно терзала.

— «Отчего-то», — ворчливо передразнил парень, отворачиваясь. — Действительно, чё это я.

— Мне неведомо, к чему в своём измерении привык ты, Максимус, но в моём мире для чистокровного мага срываться подобным образом на окружающих и говорить всё, что придёт в голову от злости — одна из вершин варварства, — отвернулся и Агнеотис. — Своим недостойным поведением я опорочил честь своего рода, оставил у Путника скверное впечатление об Эпиркерке, Эпиршире и Цельде, нарушил правила дворянского Кодекса — разумеется, сей факт всерьёз тревожит меня. Выскажи я нечто подобное другому дворянину, он вызвал бы меня на дуэль — и у меня не хватило бы дерзости защищаться… Стало ли причиной моего скверного поведения внутреннее предчувствие собственной безнаказанности? Если так, это окончательное уничтожение последних крупиц моей чести.

Макс, подняв брови, шумно выдохнул и беспокойно потёр ладонями по коленкам. Агнеотис, похоже, страдал серьёзными проблемами с головой.

— Ты отметил верно и прозорливо: я ищу примирения. Поскольку только после того, как найду его, смогу простить себя сам и забыть сей позорный эпизод своей жизни. Надеюсь, такой ответ тебя удовлетворил.

— Угу. Вполне. Наговорить гадостей наговорил, а вот отвечать по всей строгости вашего этого Кодекса дворянского не хочешь.

Юноши замолчали. Давид при этом ещё немного зубами поскрипел, правда, однако сдержался и не опустился на уровень бессмысленных и жалких оправданий, не попытался нивелировать жёсткую оценку собственной мотивации, за что Макс ему, конечно, очко в копилку репутации пусть и нехотя, но занёс.

— Зря я надеялся спокойно отдохнуть… Ладно. Раз это настолько важно, давай обсудим, — наконец сдался парень. — Но сначала вот что я тебе скажу: утром ты был в шаге от того, чтобы получить по морде. И хотя я не боксёр и профессионально калечить не умею, зарядил бы тебе так, что мало бы не показалось, вот просто поверь. Так что запомни раз и навсегда: ещё хоть раз со мной в таком тоне заговоришь, я тебе челюсть сломаю. Усёк?

Агнеотис кивнул. Лицо Жана, залитое кровью, с рассечённой кожей на переносице, со сдвинутым в бок носом и двумя наливающимися под глазами бардовыми фингалами он запомнил надолго — им посчастливилось пересечься на улице как раз в тот момент, когда Давид возвращался с занятий, а его побитого сокурсника под белы рученьки отгружали домой городские стражники.

— Я вообще-то не сторонник насилия, — добавил, поджав губы, Максим и тут же поднял весьма жёсткий взгляд на школяра. — Но если обстоятельства вынуждают, стесняться не буду.

— Я понимаю, Максимус. Смею заверить: впредь ничего подобного не произойдёт, клянусь тебе.

— Угу… Посмотрим.

Парню потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, как с точно такой же интонацией и той же компоновкой слов на его заверение безукоризненно соблюдать правила дома отреагировал колдун.

Интересно, он тогда так же сомневался, как я сейчас? Скорее всего. Когда сталкиваешься с подобными обещаниями, начинаешь лучше понимать тех, кому сам что-то гарантировал.

— Как… — Давид вновь тактично покашлял. — Как я уже сказал, моё поведение было… неподобающим. Ты гость в нашем мире, Максимус, а хозяева всегда должны принимать гостей радушно и от всего сердца. Мне жаль, что я с этой задачей не справился. И хотя моя ошибка непростительна, я намерен предпринять попытку сгладить неприятное впечатление о себе — и даже смею надеяться, что ты сможешь однажды принять моё раскаяние. Как бы ни было мне тяжело говорить об этом, я вынужден признать, что был ослеплён… — он прикусил губу. — Да. Ты и здесь показал прозорливость. Был ослеплён завистью. Это правда. И хотя сейчас ты, смею предположить, задаёшься вопросом, неужели это не было для меня очевидно с самого начала…

Честно говоря, мне вообще пофиг.

— Ответ «нет». Не было, — голос школяра зазвучал твёрже. — Мне неведомо, помнишь ли ты, но наша первая встреча состоялась за день до того, как господин магистр признал тебя своим подмастерьем. Для меня… день нашей первой встречи был особенно неприятен по той причине, что я в очередной раз приходил к нему на поклон и в очередной раз получил отказ — гораздо более суровый и жестокий, чем прежде. Уже тогда я подозревал, чем может быть вызвана эта особенная жёсткость, уже тогда всерьёз обеспокоился, но… Ты сидел на дороге, обнимая свою несуразную поклажу, на жалком свёртке одежды, твой взгляд сверлил дом господина магистра с ненавистью и нетерпением…

— Нормальная толстовка, — буркнул Макс, насупившись. — Чего сразу жалкая-то…

— …которых не может испытывать человек образованный и достойный, а после стражники уволокли тебя на моих глазах в казематы, и я малодушно понадеялся: этого окажется достаточно, чтобы господин магистр отверг твою странную кандидатуру. Чтобы снова допустил вероятность взять на службу меня и присмотрелся внимательнее. Это… очередное низменное чувство в коллекции, за которое мне искренне неловко, стало первым в веренице низменных чувств, связанных с твоим появлением. В тот день я ошибочно посчитал человека на тротуаре неважным, произошедшим из низшего сословия, не имеющим ни культуры, ни чести, без рода и достоинства.