Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Ну, тут ты прав, — без особого желания признал Максим, и его слова вновь выбили Давида из равновесия своей прямолинейностью. — Ни о каком достоинстве тогда и речи не шло, конечно.

— О-однако… сегодня утром ты проявил истинное мужество и благородство, изобразив прощение моему поведению, чтобы не порочить мою честь перед Кцолом сильнее, чем её опорочил я сам… И теперь я вижу как никогда ясно, что на деле ты меня, разумеется, не простил.

Агнеотис смущённо улыбнулся и вдруг, поймав себя на этой улыбке, отвёл сосредоточенный взгляд и замолчал. Первоначальная задумка незаметно для него самого стала оборачиваться совсем не тем, чего планировал добиться Давид: вскрытие гнойников его души и откровенность должны были расслабить и умаслить Путника, но вместо этого удивительно легче становилось ему самому, хотя никогда прежде школяр не замечал за собой склонности вот так рассказывать первому встречному о своих грехах и при том ещё и достигать таким образом… внутреннего удовлетворения?

— Раз уж у нас откровенный разговор, — Макс недовольно повёл плечом: непривычная слуху простого парня с Автозаводской улицы речь, которую он только что имел удовольствие прослушать, его слегка коробила, — Не простил. А даже если через какое-то время прощу, вряд ли когда-нибудь забуду.

— Об этом я просить не смею, — понуро и понимающе покивал Давид. — Единственное, что сейчас имеет значение для меня, Максимус — шанс объясниться: я не посмею настойчиво предлагать дружбу, ибо осознаю, что успел за время нашего непродолжительного знакомства показать самые непростительные и порочные стороны своей личности — завистливость и вспыльчивость, которым не место в характере чистокровного мага и дворянина.

Ещё бы ты в друзья набивался!

— Однако я понимаю и то, что мне сперва необходимо рассказать обо всём от начала и до конца. Быть может, если ты выслушаешь причины моего отвратительного поведения — и я, конечно же, не хочу оправдаться, лишь стремлюсь… закрыть некоторые белые пятна, — быть может, тогда ты сможешь хотя бы простить меня от чистого сердца, и начало нашего знакомства не будет более тяготить меня.

— Переходи к сути, пожалуйста, — нервно зачесался Максим.

— Да, конечно… Конечно. Дело в том, что, полагаю, ты не знаком ещё с дворянством Эпиршира и имеешь пока весьма смутное представление о наших принципах и правилах — равно как и правилах мещанства и других сословий, к одному из которых причислен каждый гражданин нашего королевства. А именно на этих представлениях выращены абсолютно все дворяне и именно эти представления сыграли со мной злую шутку в день нашей первой встречи — и, к слову будет сказано, сыграли не менее злую шутку с тобой, когда Жан Манценер подверг тебя заклятию…

— О, да, — Путник рефлекторно прикоснулся пальцами к затылку, но тут же почувствовал острое покалывание в раненой проклятым браслетом руке и опустил её обратно на колено. — Смешная шутка вышла, обхохочешься.

— И я, и Жан стали жертвами собственной недальновидности, Максимус, — Давид слегка наклонил голову на бок: реакцию собеседника на болевые ощущения в ладони он заметил сразу и теперь следил за его действиями с особенным вниманием. — Нас с раннего детства обучали строжайшим стандартам поведения, этикета и, уж прости, внешнего облачения — по одному лишь кафтану любой дворянин сможет безошибочно определить, каким состоянием владеет и к какому сословию относится его носитель. Сидеть же посреди улицы на тротуаре в сознании дворянина могут только бездомные и нищие люди, люди низшего сорта — и то, что и я, и Жан обратили на сие проявление больше внимания, чем на всё остальное, и по одному этому фактору сложили о тебе определённое мнение, было непозволительной ошибкой. Я искренне сожалею об этой ошибке — и, уверен, Жан сожалеет не меньше.

— Ещё бы, — не удержался от язвительной реплики Макс, — Люди вообще быстро учатся раскаянию, когда им кто-нибудь ломает нос.

— Весьма… точное умозаключение, — тем не менее, Агнеотис поморщился. — Хотя и довольно… жёсткое.

— Ещё раз повторяю: я не сторонник насилия, — нахмурился Путник, повернувшись к нему в полкорпуса. — Мне просто очень сильно не нравятся оборзевшие пацаны, не умеющие отвечать за свои слова. Господи боже, я разговариваю как Стёпа… Слушай: этот твой Жан сначала прилюдно меня несколько раз весьма витиевато оскорбил — на ровном месте, на секунду, я ему вообще ничего плохого не сделал. Что-то там про «зловонный язык» и «жалких червей» — не так уж далеко от тебя ушёл, кстати. Потом приказал на колени перед ним встать — за одно это я имел право ему в жбан вдарить — и просить хрен пойми за что прощение. А потом едва не расплавил мне мозги этим своим… заклятием, как ты выразился. Хотя, напоминаю, я ему ничего не сделал. Мне как надо было отреагировать, по-твоему?

От ответа Давид предсказуемо воздержался.

— То, что он схлопотал по лицу, — Максим, впрочем, и не нуждался в его участии в этой части диалога, — Было закономерным результатом его, как ты выразился, ошибки. А если учесть, что я нанёс ему гораздо меньше вреда, чем он нанёс мне, пусть скажет спасибо — и пусть только попробует ещё раз прислать своего папашу разбираться.

— Господин Далан… приходил к тебе? — удивлённо приподнял брови студент: только теперь, в этом положении, бросилось в глаза, насколько идеальной они и ровной были формы.

Как у Дашки, — не смог не отметить Макс и сразу переключился на свои кроссовки.

— Не ко мне, про меня он тогда ещё не знал. К Захарии приходил.

Агнеотис ограничился лаконичным, но крайне многозначительным «ох».

— Ну вот да. Аккуратно поинтересовался, не Захария ли тот «Путник», который его сынишку отметелил… Надо было видеть лицо Мастера в тот момент, конечно.

— Смею предположить, господин магистр от души повеселился? — неуверенно произнёс школяр, с опаской заглянув собеседнику в глаза.

— Не знаю, повеселился ли, но Далану этому он культурно и доступно объяснил, кто прав, а кто виноват. Ещё и пристыдил… хотя в последнем не уверен, мог неправильно понять. И хотя ясно, почему его отец пришёл сам разбираться — мой, наверное, тоже бы в стороне не остался — но такое заступничество Жану, знаешь ли, очков репутации в моих глазах не прибавило.

— Нарушение физической неприкосновенности дворянина — весьма тяжёлое преступление, в особенности для мещанского и крестьянского сословий, — вздохнул Давид. — Но даже если несовершеннолетнего дворянина покалечил равный ему по чину, взрослые члены семьи пострадавшего обязаны провести разбирательство и выяснить все обстоятельства дела. Если бы не заступничество господина магистра, господин Далан без особенных затруднений мог довести ваше дело до суда.

Макс сначала хотел рассмеяться — шутка показалась ему удачной. Но одного взгляда на непроницаемое выражение лица Агнеотиса хватило, чтобы из смешной шутки услышанная информация трансформировалась в абсурдную правду.

— Ты серьёзно? — на всякий случай решил всё же уточнить Путник и, получив в ответ кивок, раздражённо вскинул неповреждённую руку в сторону площади сразу за несуществующей калиткой чародейского забора, туда, где совсем недавно схлестнулся с местной аристократией в лице лопоухого Жана: — Из-за простой уличной драки?

— Ежели в обыкновенную уличную драку вовлечены лица дворянского сословия, это становится преступлением, приравниваемым по тяжести к уголовному, — ещё серьёзнее заверил его школяр. — Пойми, Максимус, дворянство, к коему отношусь я и к коему относится Жан, играет крайне важную роль в Эпиршире: мы государственно-образующая основа общества, хранители порядка, мира и Кодекса. Наша неприкосновенность для выходцев из других сословий неоспорима. Это… довольно непросто объяснить человеку, не знакомому с нашей культурой.

— Ну, я так понял, для дворянина Цельды нет ничего невозможного, — с сарказмом заметил Путник, выпрямляясь: настроение располагало ещё немного подёргать Давида за нервы, но уже не так чтобы очень сильно и злобно.