Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

И всё-таки, изменения становились заметными. Капли росы на неестественно-зелёной лужайке чародейского дома росли с каждой ночью всё крупнее и всё ярче мерцали в утренней розовой поволоке, всё неторопливее с улиц исчезали молочные следы тумана… всё чаще из приоткрытых на ночь окон и со стремительно набивающихся народом улиц по утрам доносился глухой и хриплый кашель простуженных работяг. Плавно и заискивающе, но неумолимо и неотвратимо на столицу надвигалась пора сезонных заболеваний и не менее сезонных хлопот: всё больше и выше поднималось над городом ночью чёрно-серых столбов едкого дыма из овальных каменных труб.

Разносимый ветром запах угля и горящего дерева, приятный и нежный, совсем скоро станет неотъемлемой частью любой прогулки по улице — Макс понимал это задним умом, не особенно глубоко вдаваясь в подробности. Центральное отопление, городская канализационная система, электро- и водоснабжение — об этих и многих других привычных удобствах ему следовало начать забывать потихоньку, и податливый мозг, единственной целью которого всегда было сохранение своего владельца в безопасности и психическом благополучии, послушно размазал фокус внимания, не дал толком задуматься, откуда же дым и зачем жечь дрова в многоквартирных домах. Так бы и стоял парень, прислонившись бедром к белоснежной оградке и скрестив на груди в задумчивости руки, если бы не мысль, возникшая из ниоткуда и озвученная голосом Стёпы:

«Загрязнение воздуха твёрдыми частицами — самое опасное из всех видов загрязнения».

До боли, до рези в глазах знакомая интонация — смесь брезгливости, пренебрежения и серьёзной озадаченности: брат говорил таким тоном о вещах, глубоко его волновавших, но недостаточно интересных для окружения, и всякий раз, когда товарищи по дурости отмахивались небрежно, убеждая друг друга, мол, не такая уж это и проблема — изменение климата, их негласный лидер по-особенному бледнел губами, тонкими и крепко-накрепко сжатыми, настолько напряжёнными, что ещё чуть-чуть, и тонкая кожа лопнула бы от натяжения. В такие моменты товарищи с избыточной дуростью вдруг резко умнели и замолкали, переглядывались вопросительно, как пересмешники передавая друг другу не озвученный вопрос: «Что я сделал-то?». Но предположения выдвигать не осмеливались — вдруг не угадают.

А ведь и правда, — поднявшийся с кровати, но не проснувшийся, Макс уставился на медленно засыпающий дымоход так, словно не на него глядел предыдущие три минуты в упор, — угольная сажа, дым, пепел — это ж не шутки. А углекислый газ, вызывающий кислотные дожди? Парниковый эффект, в котором этот газ играет основную роль? Болезни дыхательных путей, респираторные заболевания? Это же всё — результаты горения древесины. В Цельде ещё не придумали защиту окружающей среды?

Мягко вдавливаясь во влажную землю, надрывая сталью подков траву, широкие копыта на длинных мускулистых ногах чародейского жеребца размеренно поднесли грациозное гибкое тело из шоколада и золота к несуществующей калитке. Юноша обернулся, чтобы тут же отпрянуть — профиль узкой лошадиной головы, слегка римский, покатый, оказался в опасной близости от его шеи. Мягко и шумно выдохнув горячий воздух большими тонкими ноздрями прямо Максиму в лицо, Дрозд приподнял морду, коснулся подвижной верхней губой его порозовевшей от беспокойства за собственную сохранность щеки — Макс не сумел отстраниться из-за сковавшего его страха — и, словно погладив шершавым закруглённым носом чужое лицо, отвернулся к своему хозяину с самым безмятежным видом, на который только была способна морда животного. Нежное приветствие не осталось незамеченным — Захария одобрительно хмыкнул.

С массивным походным рюкзаком на плечах и в повседневной колдовской мантии неизменного тёмно-синего оттенка, он остановился в полуметре от границы своей территории, а верный разумный скакун — на полшага раньше. Не встречая сопротивления, колдун натянул на лошадь нечто, подозрительно напоминающее собачий намордник — правда, этот элемент снаряжения представлял собой почти что рыцарское забрало: стальной «ковш», удерживаемый на голове карабинами, полностью лишал Дрозда возможности открыть рот, и только наличие нескольких узких прорезей для воздуха отделяло устройство от статуса «орудие пыток». Когтистые пальцы магистра намертво затянули ремни намордника, прицепив его карабинами к кольцам…

— Впервые вижу узду без железа, — открытие впрыснуло в ещё не включившийся мозг немного бодрости, и Макс, наклонив на бок голову, изучил амуницию с вялым, но неподдельным интересом. — Имею в виду во рту, Мастер.

Словно только что узнав об отсутствии этой детали и удивившись, где это он мог её потерять, чародей проследил за чужим взглядом и попытался осмотреть то место, где должен находиться просунутый в лошадиный рот трензель или мундштук. Но стальной «ковш», закрывший морду, не свойственной металлу прозрачностью не отличался, так что ничего, кроме намордника, Захария не увидел. Очевидно, сам ещё не отошёл от сна.

— Это хакамора, — пояснил он с расстановкой, ворочая языком гораздо медленнее обыкновенного. Его интонации вновь ассоциировались с тягучей сладостью. И правда на ходу спит. Может, нам лучше вернуться домой и подремать ещё немного?.. — Обычно излишняя штука, но при выезде в город необходима.

Парень задержал взгляд на двух длинных стальных «бивнях», берущих начало у уголков лошадиного рта и дугами тянущихся на добрых десять сантиметров вниз — элементы сбруи до смешного напомнили ему подбородочные усы китайских драконов с древних гравюр. Элегантные кольца на концах этих дуг пустовали — на первый взгляд, никакого конструктивного значения они не несли… Но, очевидно, впечатление было обманчивым, иначе зачем даже в конструкции стального намордника предусмотрены пазы специально под них?

— Рычаги, — безошибочно определив, какую деталь изучает подмастерье на сей раз, добавил Захария. — Они… вместо удила, которое ты не нашёл, скажем так.

Словно иллюстрируя свои пояснения, Захария стянул перекинутый через шею Дрозда конец тонкого повода и пристегнул к одному из рычагов на крохотный карабинчик. Второй конец, как оказалось, уже давно был прищёлкнут с другой стороны головы — только сонный Максим этого не заметил.

— Это вроде… более мягкой альтернативы?

Юноша сам не заметил, как тепло улыбнулся. Подобная забота о домашнем животном не вписывалась в его представление о свойственных Захарии привычках: почему-то, и он вряд ли бы нашёл теперь выдерживающие критику аргументы в пользу этого убеждения, ему казалось, что неудобство лошади, связанное с наличием во рту железной перекладины, колдуна не беспокоит — более того, в воображении Макса он вряд ли даже задумывался когда-либо о подобных вещах, воспринимая конструкцию классической уздечки как неотвратимую и аксиоматическую данность…

— Нет, конечно.

Макс моргнул.

— Нет?

— Разумеется, нет.

— Но… Разве с железкой во рту лошадь не страдает больше, чем без неё?

Захария плавно покачал головой, скрыв слегка светящиеся в полумраке утра глаза за ресницами. В те редкие моменты, когда не отступившая ещё сонливость притупляла его истинный нрав, повадки и голос его становились непередаваемо приятными, почти убаюкивающими и провоцирующими у окружающих ничем не объяснимое расположение. Может быть, всё дело в какой-то особенной магии — магии, очаровывающей потенциальных обидчиков и тем самым оберегающей беззащитного владельца от непредвиденных атак?

— Страдание, как ты выразился, варьируется от случая к случаю, — с совершенно не соответствующей теме разговора нежной улыбкой произнёс чародей. — Удила давят на нижнюю челюсть и могут ударить по зубам, это правда — на хакаморе же лошадью управляют через так называемый храп, он же нос по-простому. Вот только храп гораздо чувствительнее рта.

— Значит, эта… хакамора доставляет животному ещё больше боли? — Макс нахмурился.

Дрозд, поджав мягкие губы, вдруг пристукнул по земле передним копытом и резко дёрнул головой вверх, направив возмущённый взгляд выпученного лимонно-жёлтого глаза строго на молодого Путника — ещё и зубами прищёлкнул, чтобы уж наверняка донести мысль.