Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Какого диявола вы тут устроили? — Оскар, едва пришедший в себя не то от наглости своих работников, не то от красочного падения здоровенного мужика плашмя, подошёл почему-то именно к пожилой женщине. — Что происходит, я вас спрашиваю?!

— Пусти сынка моего, — игнорируя существование хозяина и не прекращая рыдать, взмолилась она, обращаясь к чародею. — Пощади, не губи, всеми богами заклинаю!..

— Нечего меня богами пугать.

Аж волосы дыбом встали на загривке, настолько агрессивно прошипел Захария. Воздух вокруг него задрожал и потемнел, словно злобная аура внезапно стала видимой глазу.

— Пуганый уже.

Пас рукой в сторону поверженного противника — и густой плотный туман, в который успел превратиться брошенный сгусток, испарился с тела мужика и растворился в пространстве, словно его и не было никогда. Правда, спазмы так просто не прошли, и ему потребовалось ещё какое-то время, чтобы, сев на месте, вернуть хотя бы частичный контроль.

— Вы меня что, не слышите, я не вразумлю? — не чувствуя в пролеске прежней власти, которую чувствовал над ними на территории кожевенного производства, Оскар, краснея, переводил взгляд с одного лица на другое и вдруг, не вытерпев, гаркнул: — Отвечайте немедленно!

Оклик словно привёл рабочих в чувство: они вспомнили, кто перед ними и как с ним требуется общаться, и потупили взгляды. Но чародей спешил покинуть их общество: оставив в покое бедную женщину и её отпрыска, он прищурился сосредоточенно, повёл хищно носом по воздуху и шумно вдохнул, принюхиваясь. Учуяв что-то, он замер, даже вечно подвижные и беспокойные глаза остекленели и словно ослепли, и этот изменившийся, новый Захария — по-прежнему нервный, раздражённый, но вдобавок непривычно для Макса притихший, застывший — произвёл на молодого Путника, пожалуй, самое яркое впечатление из всех.

Макс увидел, что даже этот человек способен на сочувствие. И даже он способен на скорбь.

— Глупость человеческая да не узнает границ, — тихий голос прогремел над их головами, заставив замолчать. — Поздно.

В этом «поздно» было всё. То, что он не умел, разучился выражать, что пытался не чувствовать, что и выразить было нечем, поскольку нет на свете слов, способных описать этот краткий миг, когда всё становится очевидно — с какой интонацией ни произнеси, ударит как церковный колокол над самым ухом, как выстрел пушки, как атомный взрыв.

Первым догадался Оскар. До других ещё не дошло.

— Как же?.. — растерянный, часто моргая и вытягивая лицо невесть зачем поднявшейся ко рту рукой, выдавил он. — Г-господин магистр, вы что же…

— Сделаю что смогу. Но на чудо не надейтесь.

— Мы же… Вот шли же сюда…

— За мной.

Смерть, оставившая где-то свою Лошадь, но не переставшая быть от этого Всадником, ринулась в хижину. Она перешагнула через ещё не оправившегося крестьянина, как через мешок картошки или поваленное дерево, толкнула тощей ладонью скрипучую дверь и нырнула во мрак покосившегося домика — изнутри ударило сыростью, каждый Её шаг гулко отдавался стуком сапог по дощатому полу. Остальные знали — Смерть зовёт не их, а нового Путника, нагруженного чародейским барахлом, и расступились, уже зная, но ещё не осознавая этого, почему им вдруг стало так тесно в груди и так темно. Максим, окончательно убедившись в том, что эта поездка — одно из самых скверных событий за последнее время, на ватных ногах двинулся к смердящему гнилью дверному проёму — из мрака доносился непрекращающийся тихий женский стон. Кто бы там ни был, она скулила как раздавленная автомобилем и агонизирующая в луже собственной крови собака, взвизгивая надрывно от боли и шока.

Почему этого не было слышно снаружи? — как-то тупо стукнуло Максима вопросом, когда он перешагнул через порог.

Глаза привыкли к темноте до неприличия быстро. Скудное — да что уж там, почти отсутствующее убранство хижины ярко свидетельствовало о том, что здесь давно уже никто не живёт. У правой стены стоял стол, на столе — лохань с кровавой водой и грязные тряпки; у левой стены — скамья; у дальней — лежанка. Там, завёрнутая в нечто, что крестьяне называли простынями, лежала бледная и словно светящаяся в темноте женская фигурка и стояла над ней чёрная Смерть.

— Основной отдел, книга в синем переплёте, — приказал колдун, не оборачиваясь: обе руки ладонями вниз он выставил над больной, пальцы почернели словно сажей вымазанные. — Боковой карман, синий мешочек, красный кристалл размером с кулак, пошевеливайся.

Парень подчинился, ещё даже не до конца осознав, что происходит. Его тело двигалось само собой, двигалось быстро и послушно, как отлаженный до совершенства механизм.

— Камень клади на грудь, между…

— Понял, — даже собственный голос показался Максиму чужим; он и сообразил-то не сразу, что перебил наставника, причём весьма грубо, и только потом осознал, что на это Захария и рассчитывал.

— Книгу.

Она раскрылась сразу на нужной главе, чародею не пришлось перелистнуть ни страницы. Он сел на корточки, стараясь ни к чему не прикасаться, но Макс быстро смекнул, что дело не в брезгливости: стоило всмотреться повнимательнее, и он обнаружил к величайшему своему изумлению и отвращению, что пол, стены и даже потолок заброшенной хижины…

— Шевелятся, — выдохнул юноша, надеясь, что сможет закричать; вопль застрял в животе, наружу вырвался только истерический рваный вдох. — Они шевелятся.

— Пиявки, — пояснил Захария, вычитывая необходимые для работы с пациенткой строки, и поставил четыре пальца на камень строго над девичьим солнечным сплетением. — Поганые твари из мира, о котором тебе пока рано знать. Старайся не трогать.

— Как же… как же они здесь сидели? — поражаясь стойкости местных крестьян, вновь выдохнул Макс.

— Они их не видели. Такая красота… — вторая рука Захарии бесцеремонно задрала девушке юбку и, скользнув обжигающе-ледяной ящерицей под сарафан, улеглась на горячем и влажном от пота животе, — …доступна только тем, в ком много магии. Например, нам с тобой.

Охренеть, — наблюдая, как по чёрным когтям стекает на красный кристалл невесть откуда взявшаяся магическая смола, успел подумать Максим, — он ещё умудряется меня обучать!

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться: смола никакая не магическая — это чародей вскрыл себе запястье поперёк и обливает больную собственной кровью. Но даже испугаться не успел.

— Я от этого не умру. А ей, может, поможет.

— «Может»?

Наставник позволил себе отвлечься на мгновение и посмотрел подопечному в глаза. Холод портала оказался ничтожным по сравнению с тем, что ощутил от этого взгляда Макс.

— Чудес не бывает.

Парню стремительно становилось дурно. Копошащиеся тени полупрозрачных созданий, похожих на пиявок разве что цветом, рябили в глазах: они двигались непрерывно, перекатываясь друг по другу и мерцая как гладь озера ночью, совершенно бесшумно, но слой их жирных телец был настолько толстым, что почти доставал до щиколоток. Тонкие щупальца потусторонних спрутов, обхватывая ножки стола и скамьи, подтягивали продолговатые головы — чем бы они ни были, они стремились наверх, к потолку, где уже бурлила тошнотворная масса их более удачливых собратьев. Один, сорвавшись, упал на чародейское плечо — Захария сбросил его точным движением и никак больше не отреагировал, хотя, безусловно, испытывал не меньшее омерзение и не меньше подмастерья хотел бы покинуть хижину как можно скорее.

Девушка выла. Кристалл на её груди медленно становился светлее, как если бы внутри плавно загоралась, накаливаясь, крохотная лампочка; чем ярче горел камень, тем громче она стонала, тем хаотичнее становились рывки обессилевших рук.

— Вот ведь… — Захария оскалился. — Прав был Оскар, дело дрянь.

— Ч-что? — осознавая прекрасно, что ему не понравится ответ, спросил Макс.

— Foetus morbus, — цыкнул сквозь зубы колдун, и ток венозной крови усилился как по команде. — Трансплацентарное заражение будет самым близким термином, объясняющим ситуацию, хотя кого я обманываю, чёрт, там и плаценты-то нет…