Перековка судьбы (СИ) - Колючий Александр

«Слишком много песка. Не пластичная. В брак».

Второй образец, из более глубокого серого слоя, согнулся, но его поверхность пошла сеткой мелких, некрасивых трещин.

«Уже лучше, но всё ещё не то. „Тощая“. Не хватит связующих свойств».

Тихон смотрел на мои манипуляции, как на детскую забаву. Но следующая моя проверка заставила его в ужасе отшатнуться. Я взял крошечный комочек третьей, самой бледной и маслянистой на вид глины, которую откопал почти в метре от поверхности, и без колебаний положил в рот, начав тереть его между передними зубами.

— Господин, что вы делаете, отравитесь! — вскрикнул старик.

— Это лучший способ проверить наличие песка, Тихон, — сплюнув на землю, ответил я. — Этот почти не скрипит. То, что нужно.

Старик посмотрел на меня так, будто я только что с аппетитом съел горсть земли, окончательно убедившись в моём помешательстве. А я ликовал. Я нашёл её. Бледно-серая, почти белая глина. На ощупь она была гладкой, мылкой, маслянистой. Кольцо из неё согнулось идеально, без единой трещинки.

«Каолинит, — выдохнул я. — Или что-то очень близкое по составу. Чистый, высококачественный каолинит. Бинго!»

Мы потратили остаток утра, как одержимые, выкапывая и складывая в мешки эту драгоценную серую грязь. Для Тихона это была просто глина. Для меня — стратегический ресурс, основа всей моей будущей промышленности.

По дороге обратно, когда мы, кряхтя и пошатываясь под тяжестью мешков с драгоценной серой глиной, шли по лесной тропе, в моей голове формировался следующий этап плана. Я мог бы просто вылепить из этой глины кирпичи и высушить их у огня. Это было бы уже на порядок лучше, чем та труха, что осталась в горне. Но это было бы неэффективно. Компромисс. А я, как показала практика, компромиссов не любил.

«Сушка просто удалит воду, — размышлял я. — Но чтобы глина превратилась в настоящую, прочную керамику, чтобы в ней прошли все необходимые фазовые переходы, её нужно обжечь. При высокой, контролируемой температуре. Мне нужна печь. Настоящая печь».

— Тихон, — спросил я, останавливаясь, чтобы перевести дух. — А кто в деревне лучший мастер по глине? Кто горшки делает?

— Гончар Семён, — не задумываясь, ответил старик, тоже тяжело дыша. — На самом краю поселения живёт. Старый, ворчливый, как медведь-шатун, но горшки у него крепкие, звенят, не лопаются. Вся округа у него посуду берёт.

— У него есть печь для обжига? — уточнил я.

— А как же, — кивнул Тихон. — Большая, из камня сложена. Он ею дюже гордится.

«Так. У него есть технология, которой нет у меня. Значит, нужно получить к ней доступ. Бартер. Но что я могу предложить старому, ворчливому ремесленнику?» — эта мысль не давала мне покоя всю оставшуюся дорогу.

Мы не пошли домой. Сложив мешки с глиной в укромном месте в лесу, мы направились прямиком к дому гончара.

Мастерская Семёна располагалась на самом краю поселения. Небольшая, но крепкая избушка, а рядом — большой навес, под которым стоял гончарный круг и длинные стеллажи, уставленные десятками сохнущих горшков, кринок и мисок всех размеров. В стороне, как приземистый, толстый идол, стояла его гордость — купольная печь для обжига, сложенная из дикого камня и обмазанная глиной. Из её трубы вился тонкий, ленивый дымок.

Сам Семён, старик с руками, по локоть измазанными глиной, и седой бородой, в которой, казалось, застряли осколки всех его неудачных творений, сидел на низкой скамье и счищал с готового горшка какие-то неровности. Он поднял на нас свои выцветшие, подозрительные глаза и не проявил ни капли радости.

— Чего надобно, боярич? — спросил он, и в его голосе слышался скрип несмазанного гончарного круга. — Горшков купить? Так у тебя, сказывают, денег нет.

Я решил не играть в благородство. К этому человеку нужно было подходить не как господин, а как равный. Как ремесленник к ремесленнику.

— Доброго дня, мастер, — сказал я, подходя ближе. — Я пришёл не за горшками. Я пришёл за советом и, возможно, за сделкой.

Я развязал один из маленьких мешочков, которые мы прихватили с собой, и высыпал на ладонь немного нашей серой, маслянистой глины.

— Я нашёл хороший пласт. Думаю, тебе будет интересно.

Семён прекратил свою работу. Он с недоверием посмотрел на мою ладонь, затем взял щепотку глины. Растёр её между своими загрубевшими, мозолистыми пальцами. Понюхал. Его брови удивлённо поползли вверх.

— Хм. И где ж ты такую откопал, мил человек? — его тон немного смягчился. — Это не глина, это масло. Для тонкой работы, не для простых горшков.

— Мне нужно изготовить из неё особые кирпичи для кузнечного горна, — объяснил я. — Огнеупорные. Но чтобы они были по-настоящему крепкими, их нужно правильно обжечь. В настоящей печи. В твоей печи.

Гончар громко рассмеялся мне в лицо. Сухим, трескучим смехом.

— В моей печи? — он усмехнулся. — А ты, боярич, с умом. Обжиг — дело долгое, дров требует много. А чем ты платить будешь? Сказками про свой великий род? Они нынче не в цене.

Вот он, ключевой момент. Мой первый выход на рынок с деловым предложением.

— Денег у меня нет, — спокойно ответил я. — Но есть знания.

Я окинул взглядом его верстак. Он был завален простыми, рабочими инструментами. Я указал на одно из зубил, лежавшее в углу. Оно было сточенным, его боёк расплющен в уродливый гриб.

— Дай мне своё худшее зубило, — сказал я. — То, что уже не держит заточку и годится только на переплавку. Я починю его прямо здесь, в твоём горне. Сделаю его лучше, чем оно было новым. Если у меня получится — ты обожжёшь партию моих кирпичей. Если нет — я уйду и больше не буду тебя беспокоить.

Семён посмотрел на меня с изумлением. Такого ему ещё никто не предлагал. В его глазах читалась смесь скепсиса, любопытства и уверенности в моём провале. Этот наглый мальчишка, который и молота-то, поди, в руках не держал, собирается учить его, старого мастера, работать с металлом? Это была хорошая шутка.

— Валяй, колдун, — с кривой усмешкой сказал он, протягивая мне то самое, уродливое зубило. — Удиви меня.

Эта сцена была кульминацией. Я не просто должен был починить инструмент. Я должен был продать свои знания. Доказать свою ценность.

Я взял зубило. Оно было в ужасном состоянии. Сталь была «уставшей», полной внутренних напряжений от неправильной эксплуатации и многократных перегревов. Я подошёл к простому горну Семёна. Он был примитивен, но для моей задачи его хватало.

— Раздуй огонь, мастер, — попросил я.

Семён, усмехаясь, качнул рычаг своих мехов. Угли заалели.

Первым делом я провёл нормализацию. Я нагрел всё зубило целиком до ровного, вишнёво-красного цвета и вытащил его из огня, положив на землю, чтобы оно медленно остыло на воздухе.

— Зачем греешь, да не калишь? — с недоумением спросил Семён.

— Снимаю с металла «усталость», — ответил я. — Даю ему отдохнуть, чтобы он снова стал сильным.

Когда зубило остыло, я снова нагрел его и на наковальне Семёна несколькими точными ударами молота, который взял у Семёна, заново отковал рабочую кромку и боёк, придав им правильную, чуть выпуклую форму.

А затем началось «колдовство».

Я нагрел только рабочий конец зубила, около двух пальцев длиной, до точного, светло-вишнёвого цвета. Не ярче, не тусклее. И быстро окунул его в бочку с водой. Раздалось громкое шипение. Закалка.

— Ну, закалил. И что? — всё ещё скептически хмыкнул Семён. — Так всякий кузнец может. Твёрдое теперь, да хрупкое. Сломается от первого же удара.

— А вот теперь, мастер, смотри внимательно, — сказал я.

Я быстро зачистил закалённый кончик куском песчаника до яркого металлического блеска. А затем очень медленно и аккуратно снова поднёс его к краю огня, держа его не в пламени, а рядом.

И по блестящей поверхности стали побежали цвета.

Семён подался вперёд, его глаза расширились.

Сначала по металлу пробежал бледный, соломенно-жёлтый оттенок. Затем он потемнел, стал золотистым. Затем — насыщенным коричневым.