Перековка судьбы (СИ) - Колючий Александр

Я повернулся к старику. Мой голос был спокойным, но твёрдым.

— Тихон, наша честь не в этом куске сукна и не в серебряных побрякушках. Наша честь — в имени Волконских. Прямо сейчас это имя означает «должник» и «неудачник». Я намерен сделать так, чтобы оно снова означало «мастер-кузнец», как во времена моего деда. Этот плащ не поможет мне в этом. Он будет просто лежать в сундуке и напоминать о том, что мы всё потеряли. А работающая кузница — сможет. Это не предательство памяти моего отца. Это единственный способ её искупить. Мы не продаём его память, Тихон. Мы трансформируем её. Из бесполезной ткани — в инструмент, который вернёт нам всё.

Тихон молчал. Он смотрел на меня долгим, печальным взглядом, а потом медленно, сгорбившись, кивнул. Он понял.

Мы снова отправились в поселение. На этот раз я аккуратно завернул плащ и кубок в простую тряпицу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Нашей целью была мастерская кожевника Тимофея. Она находилась на самом краю деревни, и уже за сто шагов до неё в нос ударил густой, кислый запах дубильных веществ и сырой кожи. На рамах во дворе были растянуты шкуры.

Сам Тимофей оказался хмурым, прагматичным и хитрым мужиком с цепким взглядом, который, казалось, мог на глаз определить сорт кожи и количество денег в твоём кошельке.

Я молча развернул перед ним наше «сокровище». Глаза кожевника, до этого сонные и безразличные, мгновенно загорелись хищным огоньком при виде качественного сукна и, главное, массивного серебра.

— Ну, — сказал он, делая вид, что ему не очень-то и интересно, и лениво потыкал пальцем в плащ. — Плащ старый, молью траченный… Сукно хорошее, конечно, не спорю. Застёжки… серебро, поди, но низкой пробы. Дам пять серебряных монет, и по рукам.

Я криво усмехнулся. Я, конечно, не ювелир, но вес серебра на глаз прикинуть мог.

«Пять монет? За почти полкило серебра? Ну да, конечно».

— Меня не интересуют деньги, мастер Тимофей, — сказал я вслух. — Меня интересует товар. Мне нужна самая большая и толстая бычья шкура, какая у вас есть. Идеальной выделки, обработанная жиром для водостойкости, чтобы не трескалась на морозе. За неё я отдам вам этот плащ и всё, что к нему прилагается.

Начался классический средневековый торг. Тимофей уверял меня, что такая шкура — это целое состояние. Я спокойно доказывал ему, что два литых серебряных волка и серебряный кубок стоят не меньше. Он жаловался на плохие времена, я — на свою горькую сиротскую долю. Мы торговались почти час.

В конце концов, кожевник, видя, что этого худого, бледного боярича не так-то просто обмануть, сдался. Он понял, что переплавить застёжки и кубок и продать чистое серебро будет для него выгоднее.

— Ладно, — крякнул он. — Твоя взяла. Будет тебе шкура. Но только шкура. Сдачи не будет.

Сделка была заключена.

Мы с Тихоном шли обратно в усадьбу. У нас больше не было последней фамильной реликвии. Не было символа нашего былого благородства. Но в моих руках был тяжёлый, пахнущий дёгтем и кожей свёрток. Грубый, некрасивый, но невероятно ценный материал.

Для меня этот свёрток был прекраснее любого плаща с серебряными волками.

Это были лёгкие для моей кузницы.

Жертва была принесена. Путь к первому огню был открыт.

Атмосфера в кузнице изменилась. После нашего визита к гончару и успешной сделки, уныние, висевшее в воздухе, окончательно рассеялось. Его место заняло деловитое, напряжённое ожидание. В углу, как стопка драгоценных слитков, лежали наши новые, обожжённые Семёном огнеупорные кирпичи. Они были плотными, сероватыми и звенели при постукивании — знак качества. Рядом, как спящий зверь, лежал тяжёлый, пахнущий дёгтем свёрток лучшей воловьей кожи, купленной ценой последнего символа былого величия моего рода. А на импровизированном столе из ящика и доски были разложены мои «чертежи» — карты нашего будущего.

Все компоненты были собраны. Все материалы были на месте. Теоретическая часть проекта «Возрождение» была завершена. Начиналось самое интересное — сборка.

— Ну что, Тихон, — сказал я, с энтузиазмом потирая руки. Я чувствовал себя так, как в своей прошлой жизни, когда в лабораторию наконец-то доставляли заказанное полгода назад уникальное оборудование. — Сегодня мы дадим нашей кузнице новые лёгкие и новое сердце. Сегодня мы будем творить. Ты будешь моими руками, а я — твоей головой. Согласен?

Старик посмотрел на сложные чертежи на досках, потом на меня. Его сомнения, которые он испытывал ещё неделю назад, давно улетучились. После истории с глиной он, кажется, был готов поверить, что я могу построить из этого хлама хоть летающий ковёр. В его глазах был не просто страх или любопытство. В них было благоговение.

— Как скажете, господин, — с поклоном ответил он. — Только командуйте.

«Идеальная рабочая связка, — с удовлетворением подумал я. — Я — главный инженер и конструктор. Он — опытный мастер-производственник с огромным практическим опытом. Вместе мы — целое конструкторское бюро. Наш маленький стартап готов к запуску основного производственного цикла».

Мы начали с лёгких. С мехов. Это была самая сложная с точки зрения механики часть проекта. Я развернул на полу свой главный чертёж двухкамерной системы, и мы с Тихоном приступили к работе.

На этом этапе наши роли распределились идеально. Я давал ему точные размеры и углы с чертежа, которые вымерял с помощью натянутой верёвки и угольника, сделанного из двух скреплённых дощечек. Тихон, кряхтя и удивляясь моим «боярским причудам» и требованиям к точности в «полногтя», с невероятным мастерством воплощал мои схемы в жизнь. В его руках старая пила и рубанок творили чудеса. Он выпиливал, строгал и подгонял деревянные детали каркаса для двух камер.

— Зачем эта доска должна быть именно под таким углом, господин? — спрашивал он, прилаживая очередной элемент. — Мой отец делал мехи, так он просто сколачивал ящик, и всё.

— Твой отец делал простые мехи, Тихон, — терпеливо объяснял я. — А мы делаем сложный механизм. Этот угол обеспечит правильный ход рычага и максимальную амплитуду сжатия. Это физика. Мы выжмем из каждого твоего движения максимум воздуха.

Когда деревянный каркас был готов, наступил самый ответственный момент — работа с кожей. Мы расстелили на полу драгоценную воловью шкуру. Она была огромной, плотной и пахла так, что слезились глаза. Одно неверное движение — и весь наш капитал, весь отцовский плащ, пойдёт насмарку.

Я лично, с помощью угля, разметил её по своим выкройкам, оставляя припуски на швы. Мы резали её в четыре руки, медленно и осторожно, острым ножом, который я предварительно заточил до состояния бритвы. Затем начался кропотливый процесс крепления кожи к деревянным рамам. Мы использовали мелкие кованые гвозди, шляпки которых я сам расплющил на наковальне, чтобы они не рвали кожу. Мы прошивали швы толстой вощёной дратвой, и каждый стежок я заставлял Тихона делать двойным. После этого мы тщательно промазывали каждый стык и шов густым, топлёным жиром для полной герметичности.

— Но зачем так плотно, господин? — снова недоумевал старик. — Немного воздуха будет выходить, так и что с того?

— С того, Тихон, что любая утечка — это потеря давления. Потеря эффективности. Мы тратим наши силы на то, чтобы качать воздух на улицу, а не в горн. Это как носить воду в дырявом ведре. Бессмысленно и глупо. Наш проект не терпит компромиссов.

Вершиной нашего инженерного искусства стали клапаны. Я вырезал из остатков плотной кожи несколько круглых лоскутов. С помощью шила проделал в них отверстия и прикрепил их над воздухозаборниками так, чтобы они могли свободно двигаться. В качестве утяжелителей я использовал маленькие, плоские, отшлифованные камни. Я продемонстрировал принцип работы Тихону, дунув в одно из отверстий. Клапан послушно поднялся, пропустив воздух, а когда я перестал дуть, под действием своего веса тут же захлопнулся.

Старик смотрел на это, как на настоящее колдовство. Кожаные лоскутки, которые «знали», когда впускать воздух, а когда нет. Для него это было чудом. Для меня — элементарной механикой.