Перековка судьбы (СИ) - Колючий Александр

Спустя три дня изнурительной, но невероятно увлекательной работы наши «лёгкие» были готовы. Они стояли посреди кузницы — большие, неуклюжие, пахнущие свежим деревом и дёгтем, но я смотрел на них с гордостью. Это был первый сложный механизм, который я создал в этом мире.

Пока промазанные жиром швы на мехах сохли, мы приступили к сердцу. К горну.

Первым делом — демонтаж. Мы вооружились ломами и молотами и начали яростно выламывать старую, осыпающуюся футеровку. Это была грязная, но на удивление приятная работа. С каждым выбитым, раскрошившимся кирпичом мы словно избавлялись от старых болезней, от наследия упадка и забвения. Вскоре от внутренней части горна осталась лишь голая, почерневшая каменная кладка.

Затем мы принялись за созидание. Я лично укладывал каждый из наших новых, серых, огнеупорных кирпичей. Использовал не простой раствор, а густую смесь из той же серой глины и мелкого песка. Я работал не спеша, выверяя каждый кирпич, каждую линию.

— Мы не просто кладём кирпичи, Тихон, — объяснял я старику, который не успевал подносить мне раствор. — Мы строим камеру сгорания для нашего реактора. И она должна быть идеальной. Смотри, я оставляю между кирпичами зазор толщиной в ноготь. Это термический зазор. Он не даст кирпичам лопнуть, когда они будут расширяться от жара.

Мы сформировали новый, более глубокий и компактный очаг. Заднюю стенку я выложил в виде плавной параболы, постоянно сверяясь с деревянным лекалом, которое вырезал накануне.

— Эта стенка будет работать как зеркало, — говорил я, любуясь своей работой. — Она соберёт всё тепло и сфокусирует его в одной точке. В рабочей зоне. Ни один луч жара не пропадёт зря.

Финальным штрихом была установка фурмы — сопла для подачи воздуха. Я долго вымерял угол её наклона, установив её так, чтобы поток воздуха создавал внутри нашего нового очага небольшой огненный вихрь. Это должно было обеспечить максимально эффективное сгорание угля.

Наступил вечер. Работа была окончена. Новые, мощные мехи стояли на своём месте, соединённые с новым, идеальным горном с помощью широкого кожаного рукава. Мы с Тихоном стояли перед своим творением. Мы были уставшие, перепачканные глиной и сажей с ног до головы. Но мы были готовы.

— Пора, — сказал я.

Я сам, с особым трепетом, уложил в новый горн первую партию сухих дубовых поленьев. Это была просто проба. Тестовый запуск системы. Я поджёг растопку от огнива. Когда огонь занялся, я кивнул Тихону.

— Ну, с богом. Давай, Тихон. Плавно. Дай ему вздохнуть.

Тихон с видимым волнением и благоговением нажал на длинный, гладкий рычаг мехов.

И вместо ожидаемого слабого «пых-пых» старой системы, из фурмы вырвался мощный, ровный, непрерывный поток воздуха. Раздался низкий, уверенный гул, который быстро перерос в рёв.

«ВУУУУУУУУУШ!»

Тлеющая растопка мгновенно вспыхнула. Дрова, которые в обычном костре долго бы разгорались, занялись почти мгновенно. Пламя, подхлёстнутое мощным, непрерывным дутьём, перестало быть просто пламенем. Оно превратилось в яростный, ревущий, с гулом уходящий в дымоход столб огня.

Жар от горна был таким, что нам пришлось отступить на несколько шагов. Вся кузница, ещё недавно тёмная, сырая и мёртвая, озарилась диким, пляшущим, живым светом. Тени метались по стенам, словно духи предков, привлечённые этим невиданным пламенем, слетелись посмотреть на возрождение своего святилища.

Я стоял, оглушённый рёвом огня, ослеплённый его светом. Я был измотан до предела. Но я был абсолютно, безгранично счастлив. Я посмотрел на Тихона. Лицо старого слуги было залито оранжевым светом. Его глаза были широко открыты, а в них отражалось бушующее пламя. В его взгляде был не страх и не удивление. В нём был священный трепет. Он видел чудо.

Мы не просто починили старьё. Мы создали с нуля нечто новое, совершенное.

Сердце кузницы забилось снова. И его рёв был песней нашей первой настоящей победы.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 10

Утро после нашего триумфального запуска горна было наполнено новым, почти забытым чувством. Осторожным оптимизмом. Я проснулся от боли во всех мышцах, но это была «хорошая» боль, боль от проделанной работы, а не отчаяния. Кузница больше не казалась мне гробницей. Она была живой. В её холодном воздухе всё ещё витал призрак вчерашнего жара. Она дышала. Она ждала.

Я стоял перед своим творением, любуясь тем, как ровно лежат новые огнеупорные кирпичи, и как мощно и надёжно выглядят новые кожаные мехи. Эйфория от успеха прошла, сменившись трезвым инженерным анализом. Система была собрана. Пора было проводить первые полевые испытания.

— Тихон, — позвал я старика, который с благоговением протирал тряпкой большой рычаг мехов. — Пора проверить наше сердце в деле. Разожги огонь, но не сильный. И принеси дров, самых сухих, какие найдёшь.

Старик, сияя от гордости, тут же бросился выполнять поручение. Через полчаса в горне весело потрескивало пламя. Я взял длинными клещами первый попавшийся кусок ржавого железа из нашей кучи «сырья» — кажется, это был обломок старой мотыги — и поместил его в огонь.

— А теперь, — скомандовал я, — давай воздух. На полную.

Тихон с энтузиазмом налёг на рычаг. Наши новые мехи взревели, и в горн ударил мощный, ровный поток воздуха. Пламя взметнулось вверх, превратившись в ревущий, яростный столб. Кусок железа начал быстро раскаляться. Он прошёл все стадии: от тёмно-красного до вишнёвого, а затем и до ярко-оранжевого. Я держал его в огне, ворочал, давая жару проникнуть в самую его суть.

Но дальше дело не шло.

Железо упрямо держало свой оранжевый цвет. Оно не становилось ярко-жёлтым, и уж тем более не достигало того ослепительно-белого свечения, которое необходимо для качественной ковки или, не дай бог, для сварки.

Я вытащил недогретый кусок металла и показал его Тихону.

— Видишь, Тихон? Огонь большой, рёв стоит на всю усадьбу, а толку мало. Это как громко кричать, но шёпотом.

«Как я и ожидал, — пронеслась в моей голове холодная мысль. — Дрова — отвратительное топливо. КПД — на уровне паровоза Черепановых. Вся полезная энергия уходит на испарение воды, которая содержится в древесине, и на сжигание бесчисленных смол и дёгтя. Пламя большое, шумное, но „пустое“, с низкой калорийностью. Температура на поверхности металла вряд ли превышает 900 градусов. Для качественной обработки стали мне нужно минимум 1100-1200. Мне нужен чистый углерод. Концентрированное топливо. Мне нужен древесный уголь».

— Дрова — это «грязное» топливо, — продолжил я свою лекцию для одного слушателя. — Нам нужно «чистое». Нам нужно выжечь из дерева всю воду и всю смолу, оставив только его огненную душу — углерод. Нам нужно сделать уголь.

— Но где же мы его возьмём, господин? — вздохнул Тихон. — Углежоги в лесу за свой товар дорого просят. У нас и медяка нет.

— Мы не будем покупать, — сказал я, и в моих глазах, наверное, снова зажёгся тот самый безумный огонёк, к которому старик уже начал привыкать. — Мы сделаем его сами.

— Да как же, господин? — скепсис на лице Тихона был почти осязаем. — Углежоги своё ремесло в секрете держат, от отцов к сыновьям передают. Говорят, там знание особое нужно, чуть не колдовство. Как кучу сложить, как огонь вести, когда её вскрывать…

— Это не колдовство, Тихон. Это химия, — ответил я, наслаждаясь его реакцией. — Процесс называется пиролиз. Очень умное слово для очень простого действия — «варки» дерева без доступа воздуха. Пойдём, я покажу тебе чертёж нашего нового реактора.

Я повёл его на небольшую поляну за усадьбой, подальше от деревянных построек. Почва здесь была плотной, глинистой — то, что нужно для наших целей. Я взял острую палку и прямо на земле начал чертить схему своей будущей углевыжигательной ямы.