Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

До деревни Драгдар, через которую вёл тракт до столицы, она добралась затемно. Здесь-то её и нагнали.

— Слышь, девка, постой!

Она обернулась. Не столько потому, что была заинтересована, что же такое ей хотели сказать, сколько потому, что испугалась незнакомого мужского голоса, окликнувшего её впотьмах. Чутьё — или, может, здравый смысл — подсказывало, что её догнал кто-то из лагеря. Так и оказалось.

— Ты Марта, да? — черноволосый и черноглазый, поджарый солдат невысокого роста бегал быстро и ловко. Догадалась об этом девушка, бросив взгляд ему за спину: по дороге ещё тянулась выбеленная лунным светом полоса поднятой пыли. — Капитан тебя велел привести, ступай за мной.

— Какой такой капитан?

— Из военного лагеря под Энларком.

— На что я ему сдалась?

— Мне почём знать, иди давай.

Как и многие знакомые ей мужчины, черноглазый солдат не отличался высокопарными речевыми конструкциями или подчёркнуто-учтивым поведением. Подобное обращение девушка в свой адрес никогда не воспринимала как нечто унизительное или грубое, но именно в тот момент, глядя в его смуглое обросшее лицо, ей захотелось, чтобы именно он проявил себя человеком воспитанным. Впрочем, и она поняла это практически сразу после этого странного сиюминутного порыва, перед ней стоял не совсем человек.

— Темно же, — попыталась урезонить солдата она, хотя и знала, что ни попытка её, ни её страх за собственную сохранность не имеют никакого смысла. — Идти далеко, а капитан твой говорил, что по ночам звери рыскают.

— Не боись, — без ожидаемой бравады и самодовольства, а серьёзно и сосредоточенно возразил солдат, — Со мной рядом пойдёшь — зверь не тронет.

— Откуда знать? Раз в год и палка стреляет.

Он посмотрел на Марту долгим внимательным взглядом. Вдумчиво, как если бы искал что-то, чего быть не должно. И вместо того, чтобы отвернуться, девушка всмотрелась в него в ответ. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы оба они поняли, что оба раскрыты. Солдат отвернулся первым — видимо, он куда больше Марты стремился не афишировать своих секретов.

— Ежели устала, можем в Драгдаре переночевать. Но с рассветом вернуться надо. Шибко сильно тебя искали. Чай натворила чего?

— Ничего не творила, братец, — честно ответила Марта. — Видно, и правда идти надо. Веди, коль так.

Ей не сильно понравилась перспектива проделать тот же путь в обратную сторону. Но мысль о том, что за ней послали гонца, грела и душу, и любопытство. Что же до того, чтобы стоптать ещё немного ноги… Авось, не последние вёрсты в её жизни. Десятком больше, десятком меньше.

— Ты не тревожься, братец, я работящая, — говорила девушка себе под нос, как если бы и не с солдатом разговаривала, а сама с собой или с кем-то у себя на плече, — Папеньке по хозяйству много помогала, чем только не занималась. И уж походить тоже пришлось немало, правда. Папенька всегда говорит, что отдыхать можно только князьям и духам — а покуда не уродилась дворянкой и не умерла, следует работать и приносить людям благо. Мудрый у меня папенька… был…

— Помер, выходит?

— Третьего дня как.

Солдат прикусил щеку и поспешил отвернуться. Марта поняла: у него тоже недавно не стало кого-то из близких.

— Не горюй, братец, — она коснулась кончиками пальцев его острого плеча, поскольку только в моменты, подобные этому, могла без труда побороть привитую ей с младенчества стеснительность, — Не ведаю, в кого ты веришь, в наших ли богов аль в чужих, но все они о душах наших заботятся и хотят, чтобы мы в их обитель возвратились в целости. Покуда мы в своих телах, богам трудно до нас дотянуться, но когда мы освобождаемся и поднимаемся к создателям, тогда и счастливыми становимся по-настоящему. Ты своих любимых по-прежнему любишь, этого у тебя никто не отберёт, а они тебя теперь с божьей помощью оберегать могут во всех концах света.

Солдат ей ничего не ответил. Он и слушал-то её не шибко внимательно, осматривал окрестности цепким чёрным своим взглядом и следил, как бы на них и вправду кто не выскочил. Уверенность уверенностью, а все под кем надо ходим, как известно. Да и не зверья дикого следовало им опасаться в такой час и в таких местах: за войском в новые земли обыкновенно всегда следовали люди не самых высоких и благочестивых помыслов.

— Не болтай пустого, девка. Много ты в делах божественных смыслишь. Да и верно ты приметила: не твоей я веры.

— И что, — помолчав, решилась-таки Марта, — Твои боги иное чувство к тебе испытывают окромя любви?

— Любовь разная бывает, — прохладно и даже несколько раздражённо ответил солдат. — Не только всё в зад поцелуи да по головке поглаживания. Дитё выпороть, что в огород чужой залезло и всё там вверх дном поставило, чтоб человеком выросло правильным — не любовь? На брата указать, который от слабости минутной от долга своего скрылся, чтобы с честью он принял мундир и род свой срамом не покрыл — не любовь тебе? Бабе своей по щеке дать, когда она на последние гроши надумала черевички купить, хотя дитю дома жрать нечего — это что, не любовь разве? Когда и вправду о ком-то думаешь, о ком-то заботишься, видишь наперёд, куда его решения или страхи привести могут — и коли уж боль причинишь, отвращая от будущего незавидного, что же, не любишь, выходит? Вот и боги мои так же. Нежностью одной далеко не ускакать. Ежели жизнь свою не до конца отжил, не так, как должен был, какая тебе ласка после смерти божественная может быть обещана? Роль исполнить сперва, как следует клятвы сдержать, и потом только, после суда, видно будет, кто да как свой срок на твердыне земной отслужил.

Всё, о чём говорил ей временный спутник, Марта понимала хорошо. Отец, помнится, лупцевал её за ошибки на кухне или нежелание учиться (давно это было, но всё-таки), словно силился дух из детского тельца выбить. И после урока, зажимая подолом сарафана окровавленный зад, девчонка в слезах отправлялась к себе в полной уверенности, что её ненавидят, что существование её обременительно и что лучше бы ей и вовсе не рождаться на свет. Глупый ребёнок.

— В лагерь явимся — забудь обо мне, — изменившимся вдруг голосом велел гонец. — Неча байки всякие травить да пустозвонить.

— Незачем мне. Я даже имени твоего не знаю.

Солдат зыркнул на свою спутницу — в ярком лунном свете глаза его сверкнули как чёрная гладь ночного озера.

— Оно и к лучшему.

***

Состояние морального истощения знакомо многим, пускай у каждого оно и проявляется по-разному. Кому-то хочется раз и навсегда изменить жизнь: подстричься под каре, купить новую сим-карту, уехать на край света (куда-нибудь во Вьетнам или Камбоджу) и работать на плантации под чужим именем; кому-то, напротив, спрятаться в своей комнате, завернуться в одеяло, написать книгу (или несколько), уснуть и больше никогда не просыпаться. Оба эти варианта — а также всё, что посередине — являются фактически побегом от опостылевшей реальности, в которой погряз бесконечно уставший от жизненных испытаний человек. Психологи — и в этом вопросе здравый смысл на их стороне — рекомендуют не доводить до такого состояния: давать организму нормальную пищу и восьмичасовой сон, выделять время на хобби и встречи с друзьями, поддерживать себя в тонусе адекватными физическими нагрузками и по возможности общаться с новыми или малознакомыми людьми — не исключено, что такими же выгоревшими, как вы сами. Но в случае, если истощение уже наступило, позаботиться о себе не просто «рекомендуется» — это становится необходимостью, практически обязательством.

Макс с детства к обязательствам относился с искренней нелюбовью — в этом он ничем не отличался от подавляющего большинства. Нечто неосязаемое и нематериальное, что нельзя прогнать палкой или утопить в реке, но могущественное и имеющее над человеческим досугом полную власть, головному мозгу неприятно по своей природе. Абстракции этим чудесным органом перевариваются с трудом — спасибо эволюции. Эфемерный образ пышущего здоровьем, активного и довольного собой Максима Вороновского был всего лишь образом — игрой воображения, не более того, далёким и нереальным будущим, которое может и не наступить. В противовес ему выступала реальность — нет, пожалуй, даже Реальность: спектр непредсказуемых событий с не менее непредсказуемыми последствиями, которыми у него по объективным причинам вдобавок ещё и не было возможности управлять хоть сколько-то. Какой уж там восьмичасовой сон.