Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ) - Молотов Виктор

— Какой еще НАО⁈ — Мельников покраснел как свекла, вены на шее вздулись. — Молодой человек, вы кто вообще такой⁈ Как вы смеете вмешиваться⁈

— Я врач-терапевт высшей категории! — соврал я про категорию, но сейчас был не лучший момент для скромности. — И я говорю вам — это НЕ анафилактический шок!

— Бред! — Мельников попытался оттолкнуть меня. — Не мешайте работать! Вы видите клиническую картину? Острый ангионевротический отек! Закупорка дыхательных путей! Протокол требует НЕМЕДЛЕННО ввести адреналин!

— Протокол написан для аллергического отека Квинке! — я не сдвинулся с места, превратившись в живой щит. — А это НАСЛЕДСТВЕННЫЙ ангионевротический отек! Совершенно другая причина заболевания! Другой механизм развития! Другое лечение!

— Да какая разница⁈ — взвизгнула Соколова. — Отек есть отек! Она же синеет!

— Разница между жизнью и смертью! — я повернулся к ней. — При аллергии отек вызван выбросом гистамина из тучных клеток! Аллергическая реакция с участием иммуноглобулина E! Адреналин блокирует эту реакцию!

— Именно! — поддержал Мельников. — Так что отойдите!

— А при НАО совсем другой механизм! — я не двигался. — Генетический дефицит C1-ингибитора! Это белок системы комплемента — части иммунной системы! Без него активируется контактная система свертывания! Массивный выброс брадикинина — вазоактивного пептида! Он увеличивает проницаемость сосудов! Плазма выходит в ткани! Отек!

— Вы несете чушь! — Мельников попытался обойти меня слева.

Я преградил ему путь:

— ПОСМОТРИТЕ НА ОТЕК! Внимательно посмотрите!

Несколько голов склонились над Лилией. Ее лицо было чудовищно деформировано — губы как сардельки, щеки как у хомяка, глаза — щелочки в опухшей массе.

— Он БЛЕДНЫЙ и ПЛОТНЫЙ! — я показал пальцем. — При аллергическом отеке кожа КРАСНАЯ от расширенных сосудов! И отек МЯГКИЙ! А тут как тесто!

— Это может быть атипичная форма… — неуверенно начал Петров.

— Атипичная форма с типичной клиникой НАО⁈ — я повернулся к нему. — Где крапивница? Где кожный зуд? Где покраснение? Где бронхоспазм? НИЧЕГО этого нет!

— Но… но как вы можете быть уверены? — пролепетала Маша.

— Она сама сказала! — я указал на Лилию. — Пять минут назад! Отеки уже полгода! Мигрирующие — то рука, то нога! Антигистаминные не помогают! Ни супрастин, ни тавегил, ни современные препараты! Это классика НАО!

Идиоты. Учились пять лет в институте, и что? Только типовые случаи знают. Шаг в сторону — и впадают в ступор.

— Даже если это так… — Мельников явно начал сомневаться, — адреналин все равно поможет! Он универсальный!

— Убьет! — я рявкнул ему в лицо. — Адреналин вызовет тахикардию до двухсот ударов! На фоне кислородного голодания — фибрилляция желудочков! Остановка сердца! Смерть!

— Откуда такая уверенность⁈

— Из учебника Харрисона по внутренним болезням! Глава про первичные иммунодефициты! Раздел НАО! Смертность от неправильного лечения — тридцать процентов!

Мельников все еще сжимал шприц, но уже не так уверенно:

— Я тридцать лет в медицине! Я знаю, что делаю!

— Тридцать лет и ни разу не видели НАО? — я усмехнулся. — Неудивительно! Частота — один на пятьдесят тысяч! За всю карьеру можно не встретить!

— Если не адреналин, то что⁈ — взорвался он. — Она же умирает! Посмотрите!

Лилия выглядела ужасно. Лицо из синюшного стало фиолетовым. Дыхание — редкое, поверхностное, агональное. Пауза между вдохами достигала пяти-шести секунд.

— Ей нужен C1-ингибитор! — я повернулся к графу, который стоял бледный как мел. — Специфический препарат! «Беринерт», «Синрайз», любой! Или на худой конец —свежезамороженная плазма!

— Плазма? — переспросил граф. — Зачем плазма?

— В плазме здоровых доноров есть C1-ингибитор! Немного, но достаточно, чтобы остановить приступ! Это стандарт лечения НАО при отсутствии специфических препаратов!

— У нас есть плазма? — граф повернулся к Мельникову.

— В реанимации… должна быть… в банке крови… — пробормотал тот.

— Так чего стоите⁈ НЕСИТЕ!

— Но протокол… — начал Мельников.

— К ЧЕРТУ ПРОТОКОЛ! — взорвался граф.

Его лицо стало багровым, вены на висках вздулись, и в этот момент он был похож не на светского льва, а на берсерка перед битвой. Он шагнул к Мельникову, нависая над ним как скала:

— Вы меня слышали, доктор⁈ Я сказал — К ЧЕРТУ ВАШ ПРОТОКОЛ!

— Но граф, я несу ответственность…

— Ответственность⁈ — Бестужев схватил его за лацканы халата. — Вы хотите поговорить об ответственности⁈ Эта девушка — мать двоих детей! Вдова героя России! Она работает у меня пять лет! Если она умрет из-за вашего упрямства, я вас УНИЧТОЖУ! Понятно⁈

— Алексей Петрович, но…

— ДЕЛАЙТЕ, КАК ОН СКАЗАЛ! — рявкнул граф, указывая на меня.

Его голос прогремел по коридору как выстрел из пушки. Это был голос человека, привыкшего командовать полками.

— БЫСТРО! — добавил он. — ИЛИ Я ЗАКРОЮ ЭТУ КЛИНИКУ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!

Магическое слово «закрою» подействовало как электрошок. Слово графа было законом в этих стенах — он платил зарплаты, он владел зданием, он решал судьбы.

Конечно, он ничего бы не закрыл. Не дурак, чтобы себе в ногу стрелять. Но персонал до ужаса боится увольнения.

Петров первым пришел в себя:

— Я… я побегу за плазмой!

Он сорвался с места и помчался в сторону реанимации, как спринтер на стометровке. Его халат развевался как плащ супергероя.

— И не одну! — крикнул я вслед. — Минимум два пакета! По четыреста миллилитров!

— Понял! — донеслось из-за угла.

Но времени катастрофически не хватало. Пока Петров добежит до реанимации, найдет плазму, вернется… Минимум две минуты. А состояние Лилии ухудшалось стремительнее, чем я ожидал.

Дыхание стало совсем поверхностным — грудная клетка едва поднималась. Промежутки между вдохами увеличились до семи-восьми секунд. Губы из синих стали почти черными — критическая гипоксия.

— Она перестает дышать! — крикнула Раиса Павловна, приложив пальцы к сонной артерии. — Пульс сто сорок! Нитевидный! Аритмия!

— Сатурация падает! — Соколова подключила портативный пульсоксиметр. — Семьдесят процентов! Шестьдесят пять! Шестьдесят!

Критические значения. При сатурации ниже шестидесяти — необратимые повреждения мозга. Еще тридцать секунд — и кора начнет умирать.

— Мы ее теряем! — закричала Маша. — Нужно что-то делать!

— Интубация! — предложил Мельников. — Восстановим проходимость дыхательных путей!

— Бесполезно! — отрезал я. — Отек полностью перекрыл гортань! Трубка не пройдет! Только травмируете!

— Тогда коникотомия! — он достал скальпель. — Вскрою трахею ниже отека!

— В коридоре⁈ Без условий⁈ — я оттолкнул его руку. — Она истечет кровью за минуту! Трахеальные артерии перережете!

— А что вы предлагаете⁈ — взвыл он. — Смотреть, как она умирает⁈

Есть один способ. Рискованный, почти невозможный. Мысль, конечно, безумная. Но теоретически…

— Всем отойти! — приказал я. — Дайте место!

— Что вы собираетесь делать?

— Выиграть время! Две минуты до плазмы!

Я опустился на колени рядом с Лилией. Граф, врачи, медсестры — все столпились вокруг, образовав плотное кольцо любопытных.

Зрители. Как в анатомическом театре. Только вместо вскрытия трупа — попытка не дать ему появиться.

Я положил правую ладонь на горло Лилии, прямо на щитовидный хрящ. Левую — на грудь, над мечевидным отростком грудины, где диафрагма крепится к ребрам.

— Что он делает? — прошептал кто-то.

— Не знаю… Массаж какой-то?

— Может, прием Геймлиха?

— При отеке? Бессмыслица!

Если бы вы знали, что я сейчас сделаю… Сказали бы, что я сумасшедший. Или маг. Хотя второе ближе к истине.

Я закрыл глаза и сконцентрировался. Мир вокруг отступил — исчезли голоса, запахи, даже ощущение холодного мрамора под коленями. Остались только я, умирающая женщина и Жива в моем Сосуде.

Некромантия — это управление энергией жизни и смерти — это базовый постулат. Но кто сказал, что ее можно использовать только для убийства или воскрешения? Почему не для поддержания жизни?