Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

Комиссия, перешептываясь, покинула палату, оставив меня наедине с пациенткой и писком аппаратуры. Я подождал, пока шаги в коридоре затихнут, и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

Что ж, Илья Разумовский, вот он, твой настоящий экзамен.

Я снова подошел к кровати. Взял ее тонкое, холодное запястье, проверяя пульс, и одновременно с этим положил вторую руку ей на лоб.

— Ну что ж, Фырк, тебя здесь нет, так что придется работать без подсказок, — мысленно обратился я к своему отсутствующему фамильяру. — Сейчас мы посмотрим, что тут у нас на самом деле…

Я закрыл глаза, активируя свой «Сонар», и погрузился в ее состояние. Я ожидал, что мой дар подтвердит тишину и пустоту мертвого мозга. Но то, что я увидел, заставило меня содрогнуться.

Ее мозг был не тихим. Он шумел. Это было похоже на помехи в радиоэфире, на хаотичный, злой белый шум, который заполнял все ее сознание. Я видел не гармоничную работу нейронов, а настоящую бурю, вихрь неупорядоченной, агрессивной энергии. Мозг был не мертв, он кричал.

Вот оно! Моя первая, самая логичная гипотеза: это не выгорание. Это сильнейший, непрекращающийся эпилептический статус судорожного типа. Мозг буквально горит в беспрерывных припадках, которые не проявляются внешне. Это и объясняет кому. Отлично. Теперь нужно это подтвердить.

Я оглядел палату. Как я и надеялся, в углу стоял портативный электроэнцефалограф. То, что нужно. Я быстро подкатил его к кровати, достал шапочку с электродами и аккуратно натянул ей на голову. Подключил провода, запустил программу.

И уставился на экран, не веря своим глазам.

Линия не была идеально прямой, как при смерти мозга, но она была близка к этому — глубоко подавленная, почти отсутствующая активность.

Картина, типичная для необратимого вегетативного состояния. Ее мозг был не мертв, но и не жил в полном смысле этого слова.

Я оказался в тупике. Мой «Сонар», мой самый верный и точный инструмент, кричал о том, что в мозгу бушует пожар. А самый точный в мире прибор показывал, что там — выжженная пустыня.

Кому верить? Себе или машине? Что-то здесь было фундаментально не так.

Вероника сидела на жесткой банкетке в коридоре реанимации, тупо глядя на закрытую дверь. За ней, в стерильном мире проводов и пищащих аппаратов, боролся за жизнь ее отец. А она… она просто сидела, чувствуя себя абсолютно пустой.

Где был тот стержень, который всегда помогал ей держаться? Тот холодный профессионализм фельдшера, который видел и не такое? Он испарился.

Сначала медленно умирала мама. Теперь — отец. И она осталась совсем одна. Если бы не Илья, с его спокойной, уверенной силой, она бы совсем расклеилась, превратилась в такую же размазню, как и те плачущие родственники, которых раньше мысленно презирала.

Внезапно из-за двери донесся истошный, непрерывный писк аппаратуры. Тревога. Вероника подскочила в тот же миг, когда дверь распахнулась и из нее выскочила перепуганная медсестра.

— Он умирает! Срочно лекаря!

Она влетела в палату следом за ней. Картина была критической. Отец на кровати выгнулся, его лицо стало синюшным, а монитор над головой показывал хаотичную, смертельную пляску кривой ЭКГ.

В палату ворвался дежурный лекарь — молоденький, зеленый ординатор, глаза которого были круглыми от ужаса.

— Дефибриллятор! — крикнул он невпопад.

— Какой дефибриллятор, у него не фибрилляция! — рявкнула Вероника, отталкивая его от кровати. Вся ее сентиментальность испарилась, уступив место холодной ярости фельдшера скорой. — Давление какое⁈

— Упало… шестьдесят на тридцать… — пролепетал он.

— Адреналин, быстро! Один кубик! Растворы вливать струйно! Обе системы на максимум!

Медсестры, кажется, больше доверяя ее уверенному тону, чем панике ординатора, бросились выполнять команды. Вероника видела, что этого мало. Тело отца просто не могло больше бороться.

— Что стоишь⁈ — повернулась она к лекарю. — Вливай в него «Искру», живо! У меня одной сил не хватит! Ты лечи, а я помогу!

Он опомнился и, подскочив к кровати, приложил ладони к груди отца. Она сделала то же самое. Поток его целительной магии был слабым, но вместе с ее, он возымел эффект. Писк монитора из непрерывного визга превратился в частую, но хотя бы ритмичную трель. Давление на тонометре робко поползло вверх, стабилизировавшись на критически низких, но уже не смертельных цифрах.

Вероника позволила себе на секунду выдохнуть. Они его удержали. Но она была опытным фельдшером. Она видела, что они не вылечили его, а лишь оттянули неизбежное. Это была не победа, а лишь временная передышка.

Она быстро, отточенными движениями, провела пальпацию живота отца. Он был твердым, как доска, и даже через бессознательное состояние он слабо застонал от боли. Лихорадка… твердый живот… септический шок… Причина была в какой-то стремительной, убийственной инфекции. Но какой? Откуда?

Она посмотрела на растерянного ординатора, который продолжал вливать «Искру», и поняла, что долго так не протянуть.

— Есть кто-нибудь из старших? — резко спросила она его. — Более опытные? Мастера-Целители? Целители первого класса? Хоть кто-нибудь⁈

— Н-нет… — он испуганно помотал головой, не отрывая рук от пациента. — Все на экстренных пациентах. Новая вспышка «стекляшки», тяжелые поступают один за другим. Я один тут воюю.

Вероника поняла, что этот воин ей не поможет. Он был таким же, как она — исполнителем, способным четко действовать по протоколу, но не более. А здесь нужен был не протокол. Здесь нужен был мозг.

Опыт и гениальная интуиция диагноста, способного в этом хаосе симптомов увидеть единственную верную причину.

Ответ был очевиден. В этом мире она знала только одного такого человека.

Она выхватила телефон, молясь, чтобы он ответил, набрала номер Ильи и включила громкую связь, не отнимая руки с «Искрой» от горячего лба отца.

— Я на экзамене, — услышали все его напряженный, короткий ответ. — Очень сложный случай.

— Илья, папе резко хуже! — выкрикнула Вероника в трубку. — Давление рухнуло, он не реагирует, температура под сорок…

— … озноб, живот стал как доска, — перебил ее спокойный и быстрый голос из телефона, который, казалось, видел все насквозь. — Вы уже ввели ему адреналин и сейчас держите его на «Искре» вместе с лекарем, чтобы сердце не остановилось. Верно?

Вероника замерла, не веря своим ушам. Ординатор и медсестры уставились на телефон с открытыми ртами.

— Да… — только и смогла выдохнуть она. — Откуда?..

— Вероника, слушай и делай. Сейчас же найди самый мощный антибиотик широкого спектра, какой у вас есть. Меронем. Максимальная доза. И вводи внутривенно. Немедленно.

— Но… назначения… никто же не разрешит…

— Я разрешаю, — в голосе Ильи прозвучал такой металл, что все сомнения отпали. — Делай. Это даст нам несколько часов. Ты справишься?

Вопрос отрезвил. Она посмотрела на отца, на перепуганного ординатора. Справится. Должна.

— Справлюсь, — твердо сказала она в трубку.

Связь прервалась. Она на мгновение замерла, пораженная его силой и уверенностью. А потом повернулась к растерянному лекарю.

— Так, ты. Слышал приказ? Мне нужен меронем. Максимальная дозировка. Живо! А вы, девочки, продолжайте вливать растворы! Поехали, работаем!

Я опустил телефон, и звуки больничной палаты во Владимире снова обрушились на меня.

Писк аппаратуры, тихое шипение кислорода… На несколько минут я полностью выпал из этой реальности, мысленно находясь в больнице с Вероникой, в той отчаянной борьбе за жизнь ее отца.

Это продлилось не больше минуты, но мне хватило. Мозг работал на тысячу процентов.

Я сделал все, что мог на расстоянии. Дал им несколько часов. Теперь оставалось только надеяться, что Вероника справится.

Сделал глубокий вдох, переключаясь на предыдущую задачу. И резко, словно по щелчку снова вернулся в дело.