Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

Снова посмотрел на ровную, безжизненную линию на экране электроэнцефалографа. А затем на неподвижно лежащую девушку. Проклятье.

Здесь, в отличие от ситуации с отцом Вероники, все было гораздо запутаннее. Мой «Сонар» кричал о том, что в мозгу пациентки бушует пожар. А самый точный в этом мире прибор показывал выжженную пустыню.

Где-то здесь была фундаментальная ошибка. Либо мой дар окончательно сошел с ума от перенапряжения последних дней. Либо я смотрел на эту болезнь совершенно не под тем углом.

Эпилепсия отпадала. ЭЭГ была неоспорима. Значит, нужно было начинать все с самого начала.

Я отошел от аппарата и сел в кресло, стоявшее в углу. Если магия и интуиция завели меня в тупик, пора было включать чистую, холодную логику и анализ. Я взял в руки пухлую папку с ее историей болезни. Пришло время для настоящего, въедливого чтения.

Я начал листать страницы, одну за другой, сканируя текст. Детские болезни, прививки, редкие простуды… все это было неважно. Я искал аномалию. Нестыковку. Что-то, что выбивалось из общей благополучной картины, что-то, что могло стать тем самым ружьем, которое выстрелило сейчас.

Я листал и листал, чувствуя, как нарастает напряжение. Ничего. Абсолютно ничего.

И вот, когда я уже почти дошел до конца, до последних выписок перед той самой злополучной операцией… я нашел.

Одна-единственная строчка, написанная десять лет назад другим врачом, в другой больнице. «Плановая лапароскопическая операция по удалению доброкачественной тератомы правого яичника. Прошла без осложнений.»

Тератома.

Я замер. Слово впилось мне в мозг, и в голове щелкнуло, как будто замкнулся электрический контакт. Все разрозненные кусочки головоломки мгновенно сложились в единую, пугающую, но абсолютно логичную картину.

Тератома… Стоп. Тератома — это уникальная опухоль. Она может содержать в себе любые ткани, включая рудиментарную нервную ткань. Иммунная система, обнаружив эту «чужую» нервную ткань в яичнике, могла атаковать ее, выработав специфические антитела. Годами эти антитела дремали. А потом случился тот самый магический откат. Мощнейший стресс, удар по организму, который, скорее всего, временно ослабил гематоэнцефалический барьер — защитную стену между кровью и мозгом.

И антитела, эти натренированные убийцы, прорвались внутрь. Они нашли в мозгу такие же клетки, как в той давней опухоли, и начали атаковать их. NMDA-рецепторы. Ключевые рецепторы, отвечающие за высшую нервную деятельность. Это было оно!

В кармане снова завибрировал телефон. Да что ж такое-то? Что им всем неймется?

Семен Величко сидел в пустой ординаторской Муромской больницы и в десятый раз перечитывал заключение компьютерной томографии. Бессмысленный набор слов плясал у него перед глазами: «…признаки интерстициального заболевания легких… преимущественно в базальных отделах… нельзя исключить идиопатический фиброзирующий альвеолит…».

Что за ерунда? Какой еще альвеолит?

При чем здесь легкие, если у мужика банальная изжога, которая не поддается лечению? Он посмотрел на лист назначений, выписанный Ильей, потом снова на заключение КТ.

Пазл не сходился. Вообще.

Нужно было звонить Илье. Он же сам велел. Но как? Прервать человека посреди важнейшего экзамена и сказать: «Привет, Илья, извини, что отвлекаю, но я, без пяти минут целитель, не могу разобраться с банальным кашлем»? Стыдно-то как… Может, он сам сможет? Почитает справочники…

Он вспомнил спокойный, уверенный взгляд Ильи. И его приказ: «Как только придут результаты — сразу мне звони». Делать нечего. Он — солдат. А солдат должен выполнять приказ. Скрепя сердце, он набрал номер.

Илья ответил почти сразу, и Семен понял, что выдернул его из чего-то важного.

— Величко? Что у тебя? Я на экзамене. Говори быстро.

— Илья, я… я ничего не понимаю, — голос Семена дрогнул. — Тут заключение КТ по Зацепину пришло… У него… «признаки интерстициального заболевания легких по типу „матового стекла“…»

На том конце провода повисла тишина. Семен даже подумал, что связь прервалась. Он уже хотел перезвонить, но тут Илья заговорил снова, и это был уже совершенно другой голос. Спокойный, холодный, предельно сконцентрированный. Голос хирурга перед разрезом.

— Понятно. Значит, я был прав.

Семен растерянно моргал.

— В чем прав?

— Семен, слушай меня очень внимательно, — в голосе Ильи не было и тени раздражения, только лязг работающей мысли. — У нашего пациента не гастрит и не пневмония. У него системная склеродермия.

— Что⁈ — Величко чуть не выронил телефон. — Какая еще дерьмия⁈

— Аутоиммунное заболевание, Семен, — терпеливо, как студенту-двоечнику, объяснял Илья. — Оно поражает соединительную ткань по всему организму. Оно вызвало фиброз пищевода — вот тебе и изжога, на которую не действуют обычные лекарства. И оно же сейчас вызывает интерстициальный фиброз в легких — вот тебе и кашель, и «матовое стекло» на КТ, которое не было видно на простом рентгене. А твой коллега Фролов его пропустил на первом приеме, потому что не придал значения этому классическому сочетанию: «изжога плюс кашель». Все понял?

Величко молчал, потрясенный до глубины души. В его голове за несколько секунд выстроилась абсолютно ясная, гениальная в своей простоте картина. Как? Как он это делает?

— Срочно вызывай на консультацию ревматолога из областной, — продолжал командовать Илья. — И немедленно начинай ему пульс-терапию высокими дозами цитостатиков, пока фиброз в легких не стал необратимым! Действуй!

Связь прервалась. Семен медленно опустил трубку. Он несколько секунд смотрел в одну точку, осознавая произошедшее. Он, находясь здесь, с пациентом и всеми анализами на руках, не видел ничего. А Илья, за сотню километров, по телефону, по паре фраз поставил сложнейший диагноз, о котором Величко только в учебниках читал.

Удивительный человек.

Он вскочил со стула, чувствуя невероятный прилив энергии. Восхищение сменилось действием. Он бежал по коридору, уже на ходу набирая номер регистратуры, чтобы заказать срочную консультацию. С Зацепиным все было ясно. Теперь оставалась еще одна загадка. Зинаида Кирилловна.

Ох уж этот Пончик.

Ладно. Возвращаемся к Волосенковой.

Её мозг не мертв. Он просто отключен. Его рецепторы заблокированы собственными антителами. Сонар видит эту войну, эту безумную аутоиммунную атаку, отсюда и шум. А ЭЭГ показывает тишину, потому что рецепторы не работают, и мозг просто не может генерировать нормальные электрические импульсы. Все сходилось!

Это был не магический приговор. Это был Анти-NMDA-рецепторный энцефалит.

Теперь нужно было это доказать.

Я оглядел палату.

Как я и предполагал, в углу, в специальном шкафу, стояло базовое лабораторное оборудование, необходимое для экстренных анализов в ВИП-палате. Небольшая центрифуга, микроскоп, набор стекол и реагентов для простых окрасок. Этого было более чем достаточно.

Я быстро, отточенными движениями, взял у пациентки пробу венозной крови. Затем, найдя доступ к люмбальному катетеру, который ей установили при поступлении, набрал в шприц несколько миллилитров спинномозговой жидкости.

Отнес пробирки к центрифуге и запустил ее.

Через пять минут у меня на руках была сыворотка крови, очищенная от форменных элементов. Я приготовил несколько тонких мазков ее же ликвора на предметных стеклах — там было достаточно нервных клеток. Затем обработал стекла ее собственной сывороткой и добавил каплю флюоресцентного реагента. Теперь оставалось только ждать. И надеяться.

Через десять минут я подошел к микроскопу. Поставил первое стекло, настроил свет и фокус, прильнул к окулярам.

И увидел.

Глава 13

Вот оно. Не просто клетки. А клетки, окруженные зловещим, призрачным, зеленоватым свечением. Как будто на них набросилась стая микроскопических светлячков-пираний, облепив со всех сторон. Это и были они. Антитела. Прямое, неоспоримое, видимое глазу доказательство моей теории.