Император Пограничья 13 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— А потом я поняла одну вещь. Злость — она как огонь. Можешь направить её на что-то полезное — приготовить еду, согреться. А можешь дать ей пожрать всё вокруг, включая тебя самого. Выбор всегда за тобой.

— Но это же несправедливо! — воскликнул Пётр. — Почему он должен жить спокойно, а мой папа…

— Петь, а что изменится, если ты причинишь боль этому человеку? Твой отец вернётся? Твоя собственная боль исчезнет? Или ты просто добавишь в мир ещё больше страдания?.. Может, не сразу, может, не так, как нам хотелось бы, но жизнь всё расставляет по местам.

— А если не расставит? — упрямо спросил мальчик, обхватывая колени руками.

— А если ты, пытаясь восстановить справедливость, станешь таким же, как те, кого ненавидишь? — Анфиса внимательно посмотрела ему в глаза. — Твой папа… Ты же любил его, да? Каким он был до того, как его заставили делать плохое?

Пётр всхлипнул.

— Он был хороший. Добрый. Учил меня читать. Игрушки вырезал из дерева. Говорил, что я стану великим магом, не таким как… — он снова осёкся.

— Вот именно. Он верил в тебя. И самая лучшая память о нём — это если ты станешь именно таким человеком, каким он хотел тебя видеть. Сильным, но добрым. Это и будет настоящей победой над теми, кто причинил вам зло.

Мальчик опустил голову, и Анфиса почувствовала, как в нём борются противоречивые чувства. Рука в кармане сжималась и разжималась, словно он держал там что-то важное.

— Но как же жить, зная, что убийца рядом? — прошептал он.

— Пётр, у тебя есть выбор, — девушка серьёзно посмотрела на него. — Можешь потратить жизнь на ненависть к одному человеку. А можешь потратить её на любовь к сотням других. Что бы выбрал твой папа? Чего он хотел бы для тебя?

— Это сложно…

— Конечно, сложно. Но ты же сильный, я чувствую. У тебя внутри большая сила, Петя. Вопрос только в том, на что ты её потратишь — на разрушение или на созидание.

Пётр молчал, переваривая её слова. Анфиса чувствовала, как узел в его груди немного ослабевает, хотя боль никуда не уходит.

— А вдруг я не смогу? Вдруг сделаю что-то… непоправимое? — он поднял на неё встревоженный взгляд.

— Знаешь, что отличает хорошего человека от плохого? — Анфиса мягко улыбнулась. — Плохие никогда не сомневаются в своей правоте. Они не чувствуют боли других людей. Частенько они даже выбирают себе хорошую цель и после этого считают, что всё, что они делают — правильно.

— Не понимаю, — качнул головой мальчик, хмуря брови.

— Представь: человек решил «защищать закон». Звучит хорошо, да? А потом он говорит: «Раз я защищаю закон, значит, я хороший. А раз я хороший, то всё, что я делаю — тоже хорошо. Могу обманывать, бить, даже убивать без разбору — ведь это ради справедливости!»

Она помолчала, давая мальчику время понять.

— Видишь, как это работает? Они берут красивое слово — справедливость, защита семьи, месть за отца — и думают, что это даёт им право на всё. Что любые средства хороши, если цель благородная. И они спят спокойно, потому что убедили себя, что они герои. А ты мучаешься, переживаешь, боишься ошибиться, задаёшь себе сложные вопросы, думаешь о последствиях. Знаешь, как это называется? Совесть. Она не даёт тебе обманывать самого себя. Пока она жива — ты не пропал. Само то, что ты сейчас сомневаешься, говорит о том, что в тебе больше света, чем тьмы.

Где-то вдалеке колокол на часовне пробил восемь ударов. Анфиса вспомнила про Гаврилу и почувствовала укол вины. И всё же она не смогла бы пройти мимо, оставив мальчика в таком состоянии.

— Мне пора, — сказала она, поднимаясь. — Но запомни, Петя. Каждый день мы выбираем, кем быть. И каждый день у нас есть шанс выбрать свет вместо тьмы. Даже если вчера мы выбрали неправильно, сегодня можем выбрать иначе.

Она легко коснулась его головы, взъерошив волосы и вкладывая в прикосновение немного своего тепла — не забирая боль, но даря утешение.

— Подумай о том, что я сказала. И помни — твой папа, каким бы он ни был, хотел для тебя лучшего. Сделай так, чтоб он тобой гордился.

Анфиса пошла к колодцу, оставив мальчика одного. Обернувшись через несколько шагов, она увидела, как он достал из кармана что-то маленькое, долго смотрел на это, а потом спрятал обратно.

У колодца её ждал Гаврила, и она поспешила к нему, надеясь, что её слова пустят корни в душе мальчика. Семена света были посеяны, теперь оставалось ждать, прорастут ли они.

Я сидел за рабочим столом в доме воеводы, просматривая отчёты о строительстве укреплений, когда в дверь постучали. Три дня прошло с возвращения из Покрова, и всё это время меня не покидало ощущение затишья перед бурей.

— Войдите, — отозвался я, не поднимая головы от документов.

В кабинет вошёл Родион Коршунов. Его лицо было мрачнее обычного, а в руках он держал несколько исписанных листков.

— Воевода, срочные новости из Владимира, — он подошёл к столу. — Все ратные компании получили приказ вернуться в город. Все до единой.

Я отложил перо и откинулся на спинку кресла. Значит, началось.

— Когда?

— Вчера вечером прошёл общий сбор командиров. Мой человек в трактире «Весёлая вдовушка» подслушал обрывки разговоров. Говорят о «большом деле» и «окончательном решении проблемы Платонова».

— И сколько их собралось?

Коршунов сверился с записями.

— По нашим подсчётам, около пяти сотен наёмников из ратных компаний. Плюс боярское ополчение — вначале с его сбором были большие проблемы, но не так давно произошёл переломный момент. Мои соколики докладывают, что в ситуацию вмешался патриарх Воронцовых. Собралось ещё под двести магов. Стрельцы отказались участвовать в этом цирке, зато гвардию князю удалось продавить. Кроме того… — он помедлил, — есть сведения о прибытии во Владимир группы из тридцати человек. Закрытые балаклавами лица, чёрная форма без опознавательных знаков. Размещены отдельно от остальных, в бывшей резиденции купца Мамонтова. Причём приехали они с неким хорошо охраняемым грузом. Агенты пока не смогли к нему подобраться.

— Гильдия Целителей?

— Возможно. Или бойцы Демидовых. Кто знает…

— Итого около тысячи бойцов и большим перевесом по числу магов… — подытожил я, барабаня пальцами по столешнице. — Сабуров собрал всё, что смог. Это не очередной рейд, Родион. Это полномасштабное наступление.

— Тоже так думаю, воевода. По нашим оценкам, выступят дня через три, максимум неделю. Времени на сборы и координацию много не потребуется — они давно готовились к этому.

Я встал и подошёл к окну. За стеклом виднелись крыши Угрюма, мирная картина октябрьского дня. Но скоро всё изменится.

— Объявляем военное положение, — решение пришло мгновенно. — Сегодня же. Созываем общий сбор на главной площади, объявляю всем жителям Марки о надвигающейся войне. Начинаем эвакуацию мирных жителей из внешних деревень — всех, кто не может держать оружие.

Коршунов кивнул, делая пометки, но его лицо оставалось озабоченным.

— Воевода, есть проблема. Вчера Грановский с Беспаловым проводили инспекцию. Южный форт…

— Я знаю о задержках из-за грунтовых вод. В отчёте указывалось отставание на неделю. Что изменилось?

Проблема южного участка была известна с самого начала — геоманты обнаружили там необычную структуру почвы. Но грунтовые воды оказались коварнее, чем предполагалось. Они шли не сплошным пластом, который легко заметить магическим зондированием, а тонкими капиллярными потоками между слоями глины и песка. Даже опытная Ольтевская-Сиверс пропустила их при первичной разведке — такие микропотоки почти не дают магического отклика, пока не начнут размывать уже залитый фундамент. Классическая ошибка при строительстве на незнакомой местности.

— Ситуация хуже, чем казалось. Фундамент залит, первый ярус стен возведён на три метра из пяти. Но вчера обнаружили новую проблему — часть залитого бетона дала трещины из-за подвижек грунта. Беспалов говорит, нужно укреплять основание. Казематы не готовы, артиллерийские позиции не оборудованы, минные поля не установлены. По самым оптимистичным расчётам, нужно ещё две недели…