Архитектор Душ V (СИ) - Вольт Александр

Эльфийке захотелось невесело улыбнуться. Выходит, в каждой шутке лишь доля шутки?

— Как ты понял, — спросила она ровным тоном, стараясь не выказать внутренней настороженности, — что энергия души поглощается артефактом?

Он посмотрел на нее. Прямо, не отводя взгляда. И в его глазах, серых с голубыми прожилками, она на мгновение увидела отблеск той самой силы — холодной, глубокой, как зимнее озеро.

А в ее сознании с кристальной ясностью возник новый вопрос. Неужели этот человек видит души?

Мысль была настолько ошеломляющей, что на секунду перехватило дыхание. У людей, конечно, встречались одаренные, способные ощущать ауры и их с детства забирала под свое крыло Инквизиция. Но Громов был коронером. Чиновником, чья работа копаться в трупах, а не разыскивать тех, кто промышляет темной энергией.

Неужели в нем пробудилась сила? Да, такое могло быть. Люди считали, что это невозможно, и что сила является с рождения, но воздействуя на вселенский энергетический поток при помощи сложных ритуалов…

В голове щелкнуло.

Связь душ… ритуал… Она едва удержалась, чтобы не хмыкнуть. Вот, значит, какой магический прецедент с ним случился. И тот магический выброс, пробравший ее до самого нутра в коллекторе, был проявлением этой самой силы.

С одной стороны ей как эльфийке было глубоко плевать, какими темными вещами занимался коронер Громов в тайне от общества. Пускай хоть обращался к древним силам, учился поднимать мертвых, вязать крестиком на энергетическом уровне… ей-то какая разница? Если эта сила не несла обществу никакого вреда, то Шая не видела в этом проблем. Тем более что она уже успела убедиться, что Громов не только не угрожал миру, но и, напротив, активно помогал избавляться от всякой нечисти.

С другой стороны, если Виктор Громов научился управлять энергией душ, то это значит, что у него были на это собственные мотивы, материалы, по которым он смог произвести магические манипуляции, и очень большое стремление.

И все это вызывало у эльфийки легкую дрожь в теле, которой она не испытывала даже в подземелье, лежа на каменном алтаре и понимая, что может умереть с минуты на минуту.

Зачем ему нужна эта сила? Как он ее добыл? И самое главное: что собирается с ней делать?

Шая глубоко вздохнула, после чего подняла на него взгляд, приводя мысли в порядок. Она постарается за ним следить, чтобы понять, что ему нужно и пресечь проблему на корню, если таковая возникнет.

Пока же ведь, не возникла?

Он смотрел ей прямо в глаза. Искренне. Прямо. Этот взгляд немного обезоруживал, потому что Громов смотрел на нее как на самого близкого союзника. По крайней мере ей так казалось.

— Я могу тебе доверять? — спросил он, не отводя взгляда.

Мир на мгновение замер. Гудение зала, звон бокалов, тихая мелодия саксофона — все это отступило, превратилось в далекий, неразборчивый шум. Внутри наступила оглушительная тишина, и в этой тишине я с кристальной ясностью услышал, как захлопнулась дверь ловушки, в которую я сам себя загнал.

Была такая древняя чудесная поговорка: «язык мой — враг мой», и только что я осознал ее в полной мере.

Первым инстинктивным желанием было соврать. Рассказать убедительную и логичную историю, которая уложилась бы в рамки ее представлений о возможностях человека.

Нужные фразы стали складывать в голове и вертеться на языке. Метод дедукции и банальная наблюдательность, как у того же Шерлока Холмса, и сопоставление очевидных фактов.

Вот отец надевает часы, и его состояние резко ухудшается, показатели на мониторах ползут вниз. Вот я снимаю с него часы, и ему чуть ли не мгновенно становится лучше. Оставалось только развести руками, состроить убедительную физиономию, оттопырив нижнюю губу и, вуа-ля, все логично донельзя.

Эта ложь была почти что красивой, как та тепленькая история, которую я рассказал Торбину про «болевые точки». Но все внутри меня буквально протестовало против такого поступка. Нет, лгать я ей не буду.

Попытаться обмануть ее такой примитивной уловкой было бы равносильно оскорблению ее ума, опыта и интеллекта. И еще хуже, чем сознаться в оккультизме.

Тем более что тогда в подвале она все видела: как оккультист умер от одного магического удара без единственного прикосновения и однозначно ощутила этот магический выброс. А затем я сам просил ее помочь мне с артефактами, которые тоже работают с энергиями душ.

Здесь даже не нужно было быть гением, чтобы догадаться какой из магических сил я владею…

У меня оставался один вариант — сказать правду. Но какую ее часть? Что я прибыл из параллельной вселенной? Сказать, что я могу видеть души? Что я провел магическую диагностику, просканировав ауру артефакта?

Почти все это означает признаться в том, что я не просто одаренный с рождения человек, а практикующий оккультист. А если я и одарен был с пеленок, то почему не служу Инквизиции?

Мне нужен был союзник. Не просто временный информатор или партнер по операции. Мне нужен был кто-то, кто будет на моей стороне. Кто поймет.

Корней был таким союзником, но наши отношения строились на старой дружбе и чувстве долга — он был обязан мне за спасение. Его помощь была гарантирована, но ограничена рамками его службы.

Шая была другим случаем. Эльфийка не была обязана мне ничем. Сначала я спас ее от смерти, затем она вернула должок созданием артефактов. Мы квиты.

Но в ее отношении ко мне был интерес. Не в коронере Громове, не в агенте, с которым ей пришлось сотрудничать. А во мне. В том человеке, которого она видела перед собой.

Это был рискованный шаг, ведь напротив меня сидел агент МВД по правам эльфийского народа, который мог рассказать обо мне все, что я тут наговорю, а это уже даже не статья, а сразу путевка в имперские подвалы к магам. И также напротив меня сидела эльфийская женщина, которая могла стать первым существом, кто может понять меня от самого начала и до конца.

Почему-то мне казалось, если ей рассказать все. То есть буквально ВСЕ с момента моего перерождения, и мы найдем общий язык, и она не сочтет меня поехавшим, по которому плачет дурдом.

От принятого решения адреналин ударил сильнее, чем во время дуэли с Орловым.

— Шая, — произнес я, и мой голос прозвучал ровно, без единой дрожащей нотки. — Скажи мне, я могу тебе доверять?

Она не ответила, лишь продолжая смотрела на меня, и в ее темных глазах я не мог прочесть ничего. Я медленно протянул руку через стол, мои пальцы коснулись белоснежной скатерти, а затем скользнули дальше и накрыли ее ладонь, лежавшую на столе. Она едва заметно вздрогнула от моего прикосновения, но руку не отняла.

— Для меня это важно, — добавил я тихо, глядя на наши сцепленные руки. — Очень важно. Если я буду знать, что могу тебе доверять, я расскажу все. От самого начала и до конца.

Она опустила взгляд на наши руки. Я чувствовал, как напряжены ее пальцы под моими. Она молчала мучительно долго, переводя взгляд то с наших рук на мое лицо, то обратно на руки, словно медленно взвешивала этот диалог на чашах весов.

Наконец, она подняла глаза на меня.

— Громов, — ее голос был едва слышен, а на губах возникла едва заметная улыбка, — ты застал меня врасплох.

— Я знаю, — ответил я, не разрывая контакта. — Но другого пути у нас нет.

Она смотрела мне прямо в глаза, и я не отводил взгляда.

— Хорошо, Виктор, — наконец сказала она, и в ее голосе появилась твердость, от которой по моей коже пробежали мурашки. — Ты можешь мне доверять.

Это были всего лишь слова и окажутся они правдой станет ясно только через конкретный промежуток времени. Если завтра утром меня встретит черный воронок и увезет куда-нибудь подальше, то я прогадал. А если нет… Что ж, значит я был о ней плохого мнения.

— Я тебе верю, — сказал я. — Но мне нужны гарантии.

Она улыбнулась, прикрыв глаза и сделала глоток из бокала.

— Виктор, «верю» и «гарантии» — немного несочетающиеся понятия.

— Я это прекрасно понимаю, но, тем не менее, хотелось бы ощущать себя спокойно.