Лекарь Империи 7 (СИ) - Лиманский Александр

Учил. Говорил об этом как об аксиоме.

Я был уверен, что они пропустили это мимо ушей, думая о пиве и ужине. А он… он не просто услышал. Он запомнил.

И в критической ситуации, когда даже опытный хирург Лебедев запаниковал, его мозг, минуя страх, выдал единственно верный алгоритм.

Молодец, Величко. Просто молодец.

— Отлично, Семен, — мой голос прозвучал ровно, с ноткой профессионального одобрения. — Абсолютно правильно. Продолжай в том же духе.

Благодаря его действиям, у меня появилось относительно чистое операционное поле. Я смог оценить масштаб повреждений. Разрыв слепой кишки был около трех сантиметров в длину. Края рваные, сероватого цвета, некротизированные. Стенка кишки вокруг была дряблой и отечной.

Простое ушивание здесь приведет к стопроцентной несостоятельности швов через пару дней. Нужна резекция нежизнеспособного участка.

— Валентина, скальпель! — я снова перешел в режим командира. — Лебедев, зажимы на сосуды брыжейки!

— Ты что… ты что собираешься делать? — испуганно спросил Лебедев, глядя на меня.

— Резекцию участка слепой кишки с наложением анастомоза «конец в конец», — объявил я план.

— Но это же… у восьмидесятидвухлетнего старика! При его состоянии! Это огромный объем операции!

— Другого выхода нет, — отрезал я. — Ушивание здесь — это просто отложенный смертный приговор. Семен, продолжай отсасывать! И меняй салфетки, как только они пропитаются! Не дай ни одной капле попасть за барьер.

Следующий час был одним из самых напряженных в моей практике за последнее время.

Сначала я полностью мобилизовал слепую кишку, аккуратно выделив ее из плотных, застарелых спаек. Затем, под контролем зрения, Лебедев пережал и лигировал сосуды, питающие пораженный участок.

Я наложил два кишечных жома — выше и ниже зоны перфорации, отсекая ее от остальной кишки. Взял скальпель. Несколько точных движений — и примерно десять сантиметров некротизированной кишки оказались в лотке.

Теперь самое сложное — анастомоз «конец в конец». Нужно соединить два просвета так, чтобы шов был абсолютно герметичным, кровоснабжение не нарушено, а просвет кишки не сужен ни на миллиметр.

Любая ошибка здесь — это несостоятельность швов, каловый перитонит и неминуемая смерть пациента через несколько дней.

— Семен, держи проксимальный конец кишки пинцетом. Вот так. Не дергай, не тяни, просто крепко удерживай.

Я начал накладывать анастомоз.

Это была ювелирная, почти медитативная работа. Сначала первый ряд швов — серозно-мышечные, узловые. Это силовой каркас нашего будущего соединения.

Затем второй, самый ответственный ряд — непрерывный вворачивающий шов по Шмидену, который обеспечивал полную герметичность.

И, наконец, третий, финальный ряд — снова серозно-мышечные швы, для укрепления и перитонизации анастомоза.

— Красота! — с восхищением прокомментировал Фырк. — Как кружево плетешь! Эти твои местные так точно не умеют!

— Артем, как пациент? — спросил я, не отрываясь от работы и завязывая последний узел.

— Стабилен! — тут же отозвался анестезиолог. — Давление сто на шестьдесят, пульс девяносто. Держится, старый солдат!

— Отлично. Семен, промывание! Физраствор, много!

Величко, который все это время, затаив дыхание, следил за моими руками, встрепенулся. Панику он преодолел. Теперь работал как автомат.

Это было правильное состояние для хирурга в критической ситуации — отключить эмоции, включить протокол. Он уверенно взял большой флакон теплого физраствора и начал обильно промывать брюшную полость.

Литр, второй, третий — пока жидкость, которую я отсасывал, не стала абсолютно прозрачной.

— Хорошо. Теперь вернемся к тому, с чего начали. Сергей Сергеевич, держи грыжевой мешок.

После резекции кишки рутинная пластика грыжевых ворот казалась детской задачкой. Я быстро ушил дефект внутреннего пахового кольца, укрепил заднюю стенку пахового канала по классической методике Бассини, восстановив нормальную анатомию.

— Контроль гемостаза, — скомандовал я. — Семен, осуши рану.

Величко работал уже как опытный ассистент — быстро, четко, предугадывая мои дальнейшие действия.

Невероятная трансформация. За один час он прошел путь от испуганного студента, впадающего в ступор, до толкового, надежного помощника. Стресс — лучший учитель. Сегодня он получил больше практического опыта, чем за весь предыдущий год ординатуры.

— Чисто, сухо, — доложил он.

— Дренаж к месту анастомоза. Ушиваем рану послойно.

Еще двадцать минут ушло на послойное ушивание раны. Кетгутом — мышцы и апоневроз. Шелком — кожа.

— Готово, — выдохнул я, обрезая последнюю нить и снимая окровавленные перчатки.

Часы в операционной показывали час дня. Операция длилась полтора часа вместо запланированных сорока минут.

— Николай Семенович, — я наклонился к пациенту, которого Артем уже начал выводить из-под действия анестезии. — Все прошло хорошо. Были определенные сложности, но мы с ними справились.

— Спасибо… господин лекарь… — прохрипел старик, с трудом открывая глаза. — Я уж думал, все…

— Не все. Вы крепкий. Выкарабкаетесь.

После всего мы сидели в ординаторской — я, Лебедев и Величко. Усталые, вымотанные, но с чувством глубокого профессионального удовлетворения. Операция прошла успешно. Пациент был переведен в реанимацию, его состояние было стабильным.

Я повернулся к Величко, который молча пил свой остывший чай, все еще переживая события последних двух часов.

— Семен, я хочу тебе сказать спасибо.

— За что? — он удивленно поднял на меня глаза.

— За то, что ты сегодня показал в операционной, — я говорил серьезно, как при официальном разборе. — Ты был не просто ассистентом. В критический момент ты думал, принимал самостоятельные решения и действовал на опережение. Твоя реакция с салфетками в момент перфорации — это было мышление настоящего, хладнокровного хирурга.

Величко густо покраснел.

— Я… я просто вспомнил нашу лекцию про перитониты. Ты тогда говорил, что первое и главное дело — немедленно локализовать инфекционный очаг.

— Одно дело — помнить теорию в тихом кабинете. И совсем другое — применить ее в условиях тотального стресса, когда вокруг все кричат, а пациент умирает. Я тобой горжусь.

— Да, «хомяк» сегодня был молодцом! — с одобрением пискнул Фырк. — Может, из него и правда еще что-то толковое получится!

Лебедев по-отечески хлопнул Величко по плечу.

— Парень, Илья прав. Ты сегодня реально спас эту операцию. Если бы не твои салфетки, мы бы получили разлитой перитонит, и старик бы его точно не перенес.

Величко буквально светился от счастья. Это был его звездный час. Момент, когда он из неуверенного «Пончика» на глазах превращался в полноправного члена хирургической команды.

Идиллию нарушила дверь, которая распахнулась без стука с такой силой, что ударилась о стену. В комнату влетел Киселев. Его лицо было багрово-красным, глаза странно блестели, зрачки были расширены.

Мгновенно включился мой внутренний диагност.

Так. Что это? Алкогольное опьянение? Нет, запаха нет. Наркотическое? Картина похожа на стимуляторы — амфетамин или кокаин. Расширенные зрачки, психомоторное возбуждение, немотивированная агрессия. Или… острая психотическая реакция на фоне

— Разумовский! — рявкнул он, и его голос был незнакомо высоким и срывающимся. — Какого черта ты тут командуешь⁈

— Что вы имеете в виду, Игнат Семенович? — я оставался абсолютно спокойным, намеренно используя официальное обращение, чтобы подчеркнуть его неадекватность.

— Ты распределяешь операции! Ты раздаешь указания моим ординаторам! Ты строишь из себя начальника! — он подошел ко мне вплотную и с силой ткнул пальцем мне в грудь. — Ты забыл, что ты всего лишь целитель третьего класса⁈ А я — Мастер и заведующий этим отделением!

Похоже, он в неадекватном, измененном состоянии.

— О, а этот обкурился! — с тревогой и интересом прокомментировал Фырк. — Или таблеток каких-то запрещенных наглотался! Смотри, как его колбасит! Сейчас драться полезет.