Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

— Выспался, подлеток? — скалясь во все тридцать два, поинтересовался кузнец.

— Вроде как, — нашёл всё же подходящие слова Максим. — Я тебя, если честно, не сразу узнал.

— Благо. Видать, разбогатею. Ребятишки тебе не мешали? Мы им велели себя тихо вести, но ты ж разумеешь — дети… Шибко страшишься?

В такт последних его слов желудок Макса в панике скрутило до размеров узла на нитке. Разговоры о Падальщиках и малышах сместили фокус внимания с предстоящего события, но напоминание кузнеца окатило как ледяной душ. Меньше часа остаётся до встречи… Он бы вряд ли смог объяснить причину беспокойства, но ощущал себя отчего-то абитуриентом в крутом столичном институте, приехавшим из провинции и вставшим в одну очередь с золотой молодёжью.

Несколько лет назад ему на глаза случайно попалась интересная статья. Речь шла о щуках, над которыми учёные мужи родного мира решили поставить эксперимент: взяли несколько речных хищниц и поместили в прозрачный аквариум в несколько метров шириной. Дождавшись, когда рыбы привыкнут к своему новому пристанищу и досконально изучат внутреннее устройство, экспериментаторы поместили посередине прозрачную стенку — поместили таким образом, чтобы щуки при всём желании не могли попасть во вторую половину аквариума. Места им стало катастрофически не хватать: ведь популяция в количестве не поубавила, а пространство для плавания сократилось ощутимо. Они толкались, бросались друг на друга, но вынуждены были тесниться на отведённой им половине, поскольку сталкивались с невидимой глазу преградой в виде злосчастной стенки. Через некоторое время стекло убрали… Но ни одна из щук, даже испытывая катастрофическое неудобство, не предприняла больше попыток отплыть в свободную зону.

Максим очень хорошо запомнил ту статью. «Выученная беспомощность» — так назывался эффект, постигший несчастных щук. Если объект привыкает к своему бессилию повлиять как-либо на ситуацию, он оставляет всякие попытки.

Почему он вспомнил про этот аквариум именно сейчас?

— Есть немного.

— Это дело благое, — подходя к столу и на ходу впихивая в рот огромный кусище говядины, сказал верзила. — Значится, всё пройдёт как следует.

— Думаешь?

— А чего страшного может стрястись? Не пришибёт же он тебя, — гоготнул явно пребывавший в отличном расположении духа здоровяк. — А ежели до остального бдишь, то всё станется ладно, что бы ни сталось. Коль отошлёт тебя к Михейру — так тому и быть. А коли каким-то чудом вдруг решит при себе оставить — и того лучше. Ты, подлеток, не боись: мы с Бертшей за тобой приглядим.

— И всё же я одного понять не могу, — протянула женщина, подперев кулаком круглое моложавое лицо. — Почему ты хочешь именно к магистру Захарии пойти учиться? Он человек очень непростой, если ты не знаешь…

— Аки ему не знать-то, ежели все вокруг ужо вдоль да поперёк объяснили всё? — недовольно вставил кузнец.

— А я не с тобой разговариваю, — спокойно отрезала она и вновь обратилась к Максу: — Так почему, если не секрет?

Парень молча откусил хлеба, чтобы дать себе время на осмысление дальнейших слов. Он и себе-то не мог полноценно ответить на этот вопрос, как бы ни ковырялся во внутренних мотивах, так что же ему теперь объяснять? Про загадочное чутьё? Про желание проверить себя на прочность? Про привычку подчиняться авторитетным старшим — таким, каким был его тренер? Или как брат? Всё это глупости, несуразные отговорки, наверняка истинные причины крылись где-то гораздо глубже — вот только где и какие?

— Мне просто кажется, что он сможет обучить меня лучше остальных, — неуверенно ответил он наконец. — Все про него говорят, что он очень сильный маг и много чего умеет…

— Быть сильным и уметь эту силу верно преподать — две разные вещи, мой мальчик, — мудро изрекла Бертша, не сводя с него цепкого взгляда. — Колдун-то он замечательный, выдающийся, а вот наставник… Вот тут не знаю. У него ещё не было учеников, насколько я помню.

Супруги переглянулись. Справедливое замечание, не поспоришь, но оно совсем не приблизило юношу к поиску нужных ему ответов — напротив, даже слегка размыло складывавшиеся уже было очертания цели.

— Нужно просто сходить, побеседовать, а потом действовать по ситуации, — решительно сказал Макс, откладывая недоеденный ломоть хлеба на край тарелки. — Когда выдвигаемся?

— Да вот теперича и отправимся, ежели готов, — Спар взялся за лямки многострадальной спортивной сумки и поднял поклажу в воздух. Внутри перекатилось и лязгнуло что-то тяжёлое, чего вчера там однозначно не было. — Я как раз за тобой шёл, будить.

Мужчины молча вышли в коридор — Бертша проводила их внимательным взглядом и даже кратко чмокнула мужа в плечо, потому что выше не доставала — и так же молча покинули дом. Может, потому что оба слегка беспокоились, а может и по другой какой-то причине.

По улице сновали десятки людей. Хотя выходные только что прошли, и им самое время было бы приступать к работе, никто особо не торопился занимать свои дежурные посты. Стояли или прогуливались, обсуждая последние новости или дела семейные, смеялись, кое-где над головами болтающих поднимались прозрачные струйки дыма — это люди курили трубки, — и атмосфера царила самая непринуждённая и спокойная. Столица, по представлениям Макса, не должна так выглядеть в первый рабочий день недели. Здесь должна работа кипеть, а не беседы… разве нет? Или по местному календарю ещё воскресенье?

— Слушай, — вспомнил подробности вчерашней беседы со стражниками парень. Непривычная тяжесть багажа и новый звук металлического переката вовремя наложились одно на другое. — Ты накануне про какие-то канделябры затирал, но я кроме шкатулки ничего в сумке не видел.

Кузнец лаконично угукнул.

— И когда мы сено у реки из повозки выгребали, никаких других вещей я в нём не находил.

На сей раз кузнец не отреагировал никак.

— Может, объяснишь, где ты их прятал?

— Тута.

Здоровяк нехотя отогнул лацкан куртки, повисшей на локте, и бережно вытащил из внутреннего кармана уголок какого-то крохотного мешочка не то из бархата, не то из драпа. Даже не увидев вещицу целиком, парень догадался, что она магическая: во-первых, по размерам (мешочек вряд ли превышал размер детской ладошки, если Макс верно достроил в воображении невидимую его часть), а во-вторых — по крохотным драгоценным камушкам, намертво пришитым к верхнему краю. Шнурок затягивался по типу кулисы — стандартное строение для Земли — и был вышит какими-то рунами настолько плотно, что под серебряной нитью едва проступал его настоящий чёрный цвет.

— Ты не гляди, мол, она такая крохотная, — спешно заталкивая мешочек обратно, сдавленно прошептал кузнец. — Это не простая вещица, а колдовская — от одной колдуньи подарок для нашего чародея. В неё что душе угодно можно спрятать, а ни в весе, ни в ширине не изменится.

— Не понял, — юноша машинально сжал челюсти и уставился на спутника одним из взглядов, которыми пользуются обычно на заводах вместо паяльника. — То есть, мы прятали шкатулку в моих вещах, чуть не просрали в той дебильной деревне, едва не присели в тюрьму за контрабанду в Эпфире, хотя всё это время ты мог просто убрать её в этот свой зачарованный мешочек? Ты прикалываешься надо мной?

— Никуда я не «прикалываюсь», я тебе не брошь, — фыркнул Спар раздражённо. — Дослушай сперва, что тебе взрослые балакают, а опосля ужо выводы делай. Вот дурной ты, не устану твердить!.. Не можно так: у мошны, окромя сильных, и слабые стороны имеются. Шкатулка сама магическая и точно так же устроена, коль мастеру верить — он строго-настрого запретил одно в другое прятать. Тем паче, что мошна эта токмо один раз раскрывается, дабы спрятать в неё что, да токмо один раз закрывается.

— Одноразовый, — покивал Макс. — Ясно теперь.

— Дурной ты какой, а, дослушай сперва, велено! Много можно мошну пользовать, токмо коль сызнова её открыть и что иное в неё спрятать, прежнее изменится аль вовсе пропадёт.

— А, — осторожно, убедившись сначала, что на этот-то раз кузнец точно закончил мысль, ёмко изрёк юноша. — С дефектом мешочек.