Чёрная печать империи (СИ) - Разумовская Анастасия

Вот только губы застыли. Заледенели. А ноги словно вросли в камень.

«Я не намерен связывать себя узами…».

Бедная девочка! Действительно, птичка, подстреленная охотником. Икар, опалённый солнцем. Если, конечно, можно зверя назвать солнцем. Светлость. Этот мир никогда не грешил справедливостью даже в определениях. Никогда. Даже когда рюриковичи ещё не получили сверх-энергию. Но теперь…

– У вас ещё остались вопросы? – прохладно повторил князь.

– Остались, – неожиданно для себя глухо отозвалась Даша и шагнула к столу. – Только один. Как вам спится, Ваша светлость? Не грызёт ли совесть по ночам? Не являются покойники? То бишь, покойницы? Ну знаете, как в опере «Жизель»? Безжалостно погубленные вами чистые души? Растленные, лишённые репутации и надежды на счастье?

Она вдруг поняла, что кричит. Закусила дрожащую губу, останавливая поток бессвязных слов. Похрен. Уже достаточно для увольнения. Но кричать и истерить это так по-бабьи! Вот если бы вынуть стечкин и выстрелить! Прямо в гладкий лоб. Или в эти надменные глаза владыки жизни. За всех таких птичек. За всех…

– Вот поэтому женщинам и нельзя служить ни в армии, ни в жандармерии, – презрительно хмыкнул оборотень. – Отставить истерику, господин лейтенант. Кр-ругом и шагом марш. Вон.

– Вы не смеете так со мной разговаривать. Я офицер!

– Вызовете на дуэль? – князь поднял брови.

Наплевать. На всё уже – наплевать. Даша потянула перчатку с руки. У неё есть чин, у неё есть ранг. Она не только женщина. А лейтенант имеет право… Внезапно её плечи обхватили крепкие руки.

– Благодарим, Ваша светлость. Простите, что побеспокоили в неурочное время. От лица Отдела по особо важным преступлениям Императорской Санкт-Петербургской жандармерии приносим искреннюю благодарность за содействие следствию…

Даша не поняла, как эти слова вырвались из правильного отдела её мозга. Или она бредит? И лишь несколько секунд спустя, когда парнишка уже утягивал её из комнаты, поняла: это сказал курсант. Те слова, которые должна была произнести опытный следователь Особого отдела, произнёс малёк.

Оказавшись за дверью, Даша с глухой тоской посмотрела на лифт. Ярость требовала выхода, и девушка вновь ударила кулаком по ненавистной зелёной кнопке. Лифт мягко загудел. Девушка криво усмехнулась. Мерзавец снизошёл до милосердия к стражам порядка?

Лифт был первоклассным. Огромным, больше, чем Дашина комната. С телевизором и зеркалом. С двумя уютными креслами. С пушистым ковром на полу. «Не хватает только душа и плиты, и можно было бы тут жить, – устало подумала Даша. Её трясло от схлынувших эмоций. – Впрочем, мне бы хватило и горелки». Она почти не заметила, как они оказались внизу – настолько мягким был ход.

Ночь встретила их лица моросью и холодом. Даша подняла воротник-стойку, накинула куртку на китель.

– Видели, стажёр, что и как я делала? Учитесь. Никогда так не делайте: это не профессионально. Если, конечно, у вас будет возможность поступать иначе. Что вряд ли: вероятнее всего, нас с вами выкинут уже завтра. Меня из жандармов, вас – из академии.

Рыжий фыркнул, оглянулся на лейтенанта. Выплюнул медную прядь гладких волос изо рта.

– Я думал, вы его прям там пристрелите. Вы ему чуть перчатку в морду не кинули! – заметил в детском восторге.

Даша криво улыбнулась.

– Пристрелила бы. Да ведь он же оборотень. Их даже нормально не пристрелишь.

Малёк расхохотался. И Даша, неожиданно для себя, тоже рассмеялась. Она смеялась, размазывая невольные слёзинки по щекам, и не могла остановиться. Смеялась до икоты, до изнеможения, едва не сползая по стене скалы. И Влад хохотал так же искренне и неудержимо. И оба не знали, над чем смеются.

– Не место преступления, а балаган какой-то, – проворчал Михалыч, подходя к ним.

Даша хрюкнула от смеха, глядя в горбоносое лицо старичка. Такого серьёзного, такого возмущённого. И тут же взяла себя в руки:

– Простите, Тихон Михайлович, это нервы.

– Ты – жандарм. У тебя нет нервов.

«Он тоже правильный, – с грустью подумала Даша, глядя в обиженное лицо энтузиаста своего дела и слушая сухой доклад. – Живёт так, словно этот мир такой же правильный. Как будто достаточно лишь хорошо исполнять своё дело, чтобы жить». Она попыталась вспомнить, сколько Михалычу лет. Кажется, в августе праздновали его восьмидесятилетие? Или там была некруглая дата? Судмедэксперт походил на галку, особенно из-за седины (почему-то волосы напрочь отказывались белеть) и хромоногости – одна нога была короче другой. Он никогда не носил китель, да и форму вообще. Не различал чинов и званий. Только «голубчик» и «голубушка», и ему это прощали. Однажды какой-то капитан-новичок из Москвы резко оборвал старичка: «Па-апр-рошу без амикошонства!». Тихон Михайлович сразу осунулся как-то, погрустнел и действительно ещё с полгода этого офицера называл исключительно «господином капитаном». А через шесть месяцев москвич куда-то пропал. Кажется, перевели. То ли в Омск, то ли в Томск… Неприятный тип оказался: подхалим и карьерист. Таких в отделе не любили.

– Благодарю, Тихон Михайлович. Когда ждать результатов вскрытия?

– Завтра к вечеру́, – старик не купился на её дружелюбный тон. Поклонился. Козырнул. – Честь имею, честь имею.

И направился прочь подпрыгивающей походкой. Ох, не к добру это!

– Тихон Михайлович, вас подкинуть? Ночь, городской транспорт ещё не заработал…

– Благодарю, благодарю. Сам, сам.

Даша пожала плечами. Обернулась к мальку:

– Запрыгивай. Поехали сдаваться.

В отделе всё гудело от радостных голосов, резко воняло мужским дезодорантом. Значит, антитеррористическая операция завершена? В коридоре на неё налетел Лёха, обхватил ручищами, прижал к широкой груди:

– Восемь, – пробасил радостно. – И ещё двух подстрелили.

– Код пять?

– Да хрен его знает. В реанимацию угнали, может, очухаются ещё. А ты где была? Какой-то стриж, сказали. А я говорю: да хрень какая-то. Особых на стрижей не гоняют…

Даша отстранилась. Подёргала бровью. Лёша понял. Выпустил девушку, протянул мальку руку.

– Ну как оно? – спросил так же жизнерадостно. – На деле-то? Лучше, чем штаны дырявить за компом? Капитан Баев, к вашим услум.

– Это ваш жених? – угрюмо уточнил курсант у Даши.

Ну да… после сегодяшнего-то стрижа.

– Друг, – ровным голосом ответила Даша. – Алексей Иванович. Господин капитан, это курсант…

Она запнулась.

– Влад Алексеевич Толсто́й, – завершил вместо неё малёк, сумрачно пожимая лапу капитана, – курсант Императорской Академии по Защите и Охране.

– Из графьёв? – весело уточнил Лёха.

Даша нахмурилась. Как часто её саму, едва заслышав фамилию, спрашивали о том же! «Трубецкая? Вы из Ростовских или Черниговских князей, Ваша светлость?». И каждому приходилось объяснять, что не из князей. Не светлость. Не Черниговская.

– Из тех же, из которых я – Трубецкая, – отрезала она. – Лёша, хорош молодёжь пытать. Мы только что на семьдесят четвёртый этаж пешочком поднимались. Дай упасть куда-нибудь и умереть.

Голубые глаза капитана округлились:

– В смысле…

– А вот. Наш стриж сиганул не откуда-нибудь, а с княжеской скалы. А Его светлость настолько беден, что не может позволить себе тратить электричество на лифт по ночам. Да и прошлые сутки, как тебе известно, были весёлыми. Так что разреши, я рухну за стол и сделаю вид, что печатаю отчёты. Мне просто нужно дожить до пересменки.

– Иди домой прямо сейчас…

– С ума сошёл?

Он положил рыжеватые от веснушек лапища на её плечи, чуть сжал, добродушно заглянул в лицо:

– Давай, мелкая. Я прикрою. Если спросят, скажу, что послал проверить термомост. Что жалоба была.

Даша заколебалась. Это было неправильно. Неправильно уходить с дежурства, но… Вся эта ночь была неправильной. Да и не всё ли равно, если завтра её уволят?

– Толсто́й, следуйте за мной, – скомандовала, разворачиваясь кругом.

– Это куда ещё? – удивился Лёха.

Она бросила на капитана невинный взгляд из-за плеча: