Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Парень кивнул.

— С этим разобрались… Более подробные инструкции буду давать по ходу дела. Всё, что сейчас требуется — подходить к делам ответственно и не филонить. Замечу, что отлыниваешь — можешь идти на все четыре стороны. И последнее, не менее важное — придётся слегка изменить твоё имя.

— Почему?

— Потому что ты больше не на Земле, — Захария выпустил клуб дыма ему в лицо: пахла курительная смесь яблоками. — Для аборигенов «Максим» звучит инородно, а тебе необходимо адаптироваться под это измерение, если хочешь преуспеть. Скажем… Максимус будет в самый раз. С латыни — «величественный», «наибольший». Думаю, оно подходит — чтобы достичь в новом мире успеха, придётся выжать из себя всё старание до последней капли.

Юноша уловил в последних словах неприкрытый намёк и почувствовал, как вместе с тревогой в нём впервые за всё время пребывания в особняке зарождается сладкое предвкушение.

— Если местные начнут задавать вопросы или попытаются подорвать твою рабочую деятельность, представляйся моим подмастерьем, — подытожил колдун. — До Ученика ты не дорос. Когда дорастёшь — сообщу, не сомневайся.

Дрозд, браслет и два кота

Невзирая на чудовищную усталость, нормально уснуть ему так и не удалось.

Сначала Максим мучительно долго приходил в себя после утомительного дня, полного инструкций и распоряжений, затем безуспешно боролся с головной болью и тревогой — последняя доставила особенно много проблем: ведь он понятия не имел, в чём кроется причина её возникновения, бродил только по своей новой спальне, пытаясь зацепиться взглядом за какие-то детали интерьера, и думал. Запоздалая благодарность настигла юношу, когда он прилёг, наконец, и сон как назло не шёл от слова «совсем» — надо было сразу пропеть пару-тройку дифирамбов в адрес колдуна, показать, что его согласие обучать Макса действительно выстрадано… А теперь Захария уже, наверное, спит и придётся отложить разговор до утра, когда слова окажут уже не такой мощный эффект. «Ковать железо, не отходя от кассы», как говорится, не получилось. Глупо: ведь чародей, очевидно, достаточно себялюбив и горд, чтобы рассчитывать на преклонение или хотя бы почёт — сам говорил, что грубой лести пускай и не верит, но слушать, какой он из себя замечательный, любит.

Переворачиваясь с одного бока на другой, Максим пытался представить, как теперь будет выглядеть его жизнь. Следом задумался, жизнь ли это вообще — и тем самым запустил бесконтрольный мыслительный поток и вскрыл нарыв беспокойства, которому никак не мог отыскать до этого причин. Вот откуда тревога: гипотеза, что происходящее вокруг — всё-таки долбаная кома, никак не хотела отпускать. Слишком разумной казалась.

Как можно до конца поверить в то, что он просто вот так вот взял и переместился в другое измерение? Без вспомогательных приборов, без порталов, на худой конец? Что единственное требование для путешествия в новый мир — гибель? И, если такое возможно, почему на Земле никто до сих пор об этом не в курсе? Можно списать всеобщее неведение на излишнюю подозрительность и молчаливость Путников, возвращающихся в родную плоскость, но…

Но.

И в этом «но» крылась основная проблема. Объяснить можно при желании всё что угодно, так уж устроен человеческий рассудок. И как распознать, где правда, а где иллюзия? Если, как Макс уже определил ранее, рецепторы в его персональной коме возбуждаются точно так же, как возбуждались бы, если бы перемещение между мирами происходило на самом деле, то отличить одно от другого просто… нереально. Невозможно. Для мозга это правда — значит, обратное априори недоказуемо, чёрт возьми. Даже если в действительности Максим — овощ на полном жизнеобеспечении в палате для безнадёжных пациентов.

Весомым аргументом в подтверждение версии с комой, как ни странно, оказались его способность со всеми разговаривать и неспособность что-либо читать. Конечно, раз это галлюцинация агонизирующего мозга, существовало и разумное объяснение сему феномену, услужливо подброшенное как бы случайно встретившимся на пути Михейром — якобы тонкая настройка Путников на некий универсальный язык, чтобы было с кем побеседовать в незнакомой местности. Но… Это же всем известный факт, на который, впрочем, далеко не все обращают внимание: лучший способ определить, что ты находишься во сне — попробовать что-нибудь прочитать. Подобная попытка в ста процентах случаев из ста обречена — мозг воспринимает тексты особенными своими участками, во сне полностью отключаемыми.

Погода ночью выдалась безоблачная. Сквозь лёгкие полупрозрачные шторы внутрь гостевой комнаты лился яркий лунный свет, звёзды миллиардами едва видимых глазу точек рассыпались по чёрному небу, и парень, мучаясь бессонницей, не обнаружил ни одного знакомого созвездия. Конечно, он и астрономом особо не был, но какие-то базовые — Большая Медведица там или Кассиопея… Ничего родного. Этот мир, будь он реальным или плодом его умирающего воображения, не нёс в себе ничего близкого и известного. Чужая земля, чужие люди, чуждые нравы и нормы морали, незнакомый уклад и неизвестность впереди. Зачем ему это всё, интересно? Чтобы чему-то научиться? Чтобы стать лучше хотя бы перед смертью?

Или просто чтобы не было так страшно превращаться в ничто?..

Как бы ни было ему некомфортно в этом признаваться, не последней беспокоящей мыслью стала мысль о Жане. Меньше всего в тот момент Максу хотелось огрести на орехи за эту глупую драку, он же осознавал прекрасно, что друзья побитого вряд ли простят ему все грехи и отпустят восвояси, а заступиться за Вороновского тупо некому. Не станет же колдун тратить на детскую возню драгоценные силы? Он и не выглядел как человек, способный кого-либо защитить…

Тревога из острой фазы перетекла в хроническую, когда на скромных часах на комоде стрелки подползли к двум после полуночи. Путник в очередной раз поглубже вдавил голову в подушку и, успев отметить, что кровать в доме магистра не идёт ни в какое сравнение с теми лежанками, на которых он спал ранее, задремал.

Вскоре, однако, его разбудили отголоски разговора, донёсшиеся с первого этажа.

Он ещё и ночью работает?

Говорили двое. Один голос однозначно принадлежал Захарии, другой — глухой, кажется, мужской, — был Максу не знаком. Слова расплывались, доносясь по лестнице до третьего этажа только монотонными интонациями без смысла, определить тему беседы не удавалось, и парень, прогнав назойливую идею спуститься тайком и подслушать, перевернулся в очередной раз спиной к выходу. Как правильно сказал тот торгаш с кривыми короткими ножками, лезть в жизнь чародея себе дороже. Какое Максу дело, чем занят наставник в половину третьего? Пусть даже он привёл к себе кого-то на приватный разговор — в это точно лучше не вмешиваться. А если по работе… Что же, надо быть совсем болваном, чтобы не понимать: ночью сделки совершаются обычно не совсем законные.

А тон диалога тем временем приобретал нервные ноты, незнакомый голос становился громче и беспокойнее. Обстановка накалялась, бороться с соблазном подкрасться незаметно и зафиксировать события становилось труднее. И вдруг всё затихло — вернулись к ровному полушёпоту. Кое-как абстрагировавшись от раздражающих звуков, Макс начал было проваливаться в сон, когда дверь в комнату бесшумно отворилась.

— Проспал, — констатировал маг. — Следующая оплошность — минус медяк.

Максим (вернее, уже Максимус) резво подорвался с постели исключительно от неожиданности и уставился на чародея подслеповатым расфокусированным взглядом. Как — проспал? Подъём в семь утра, в половину третьего вставать с кровати в его обязанности не входило, кажется! Колдун стоял на пороге в своей обыкновенной рабочей одежде, свеж и бодр, как весенний ветер… Насколько он вообще мог выглядеть бодрым, с такой-то серой кожей. Пройти в чужую спальню (хотя, вообще-то, это часть его недвижимости) Захарии не позволяло воспитание, вот только юноша успел-таки невесело пошутить про себя, что вампиры, скажем, без приглашения в чужой дом тоже войти не могут.