Лекарь Империи 7 (СИ) - Лиманский Александр

Три курса антибиотиков без эффекта. Это была ключевая информация.

Значит, либо это атипичный, крайне резистентный возбудитель, либо это вообще не бактериальная инфекция. Терапевты и хирурги уперлись в диагноз «абсцесс» и пытались проломить стену головой. Классическая ошибка.

— Анализы? Амебиаз, эхинококкоз исключили?

— Все исключили, — методично отбивал он мои предположения. — Серология отрицательная. Кровь на стерильность — трижды чистая. Никаких бактерий, никаких паразитов. Все мыслимые онкомаркеры в норме. Это не рак.

Интересно. Очень интересно. Диагностическая загадка.

Когда все очевидные диагнозы не подтверждаются, значит, нужно искать то, о чем никто не подумал. Они ищут лошадь, а нужно искать зебру.

— Что показывает визуализация?

— И УЗИ, и КТ показывают одно и то же: крупное, до десяти сантиметров, объемное образование в правой доле печени. Выглядит как многокамерный абсцесс или сложная киста. Пункцию под контролем УЗИ делали. Получили около двадцати миллилитров густой, мутной жидкости без запаха. Лаборатория дала заключение — бактерий и атипичных клеток нет.

— Дай-ка я загляну в этого дядьку! — зашевелился в кармане Фырк. — Может, что интересное увижу!

— Валяй, — мысленно разрешил я.

Мы вошли в одноместную палату. На койке лежал мужчина, в котором даже сквозь измученность болезнью и больничную пижаму угадывалась военная выправка. Он уже был переодет в операционную рубаху, а рядом стояла анестезиологическая сестра, готовя его вену для катетера. Все было готово к экстренному вмешательству.

— Виталий Валентинович, это целитель третьего класса Разумовский, — представил меня Киселев. — Будет мне ассистировать.

— Здравия желаю, господин лекарь, — Обухов крякнул, но попытки приподняться не сделал. — Надеюсь, вы сегодня положите конец моим мучениям.

— Сделаем все возможное, — я подошел ближе, положив руку ему на плечо. — Как самочувствие?

— Паршиво, если честно, — без жалоб, как о факте, сообщил он. — Температура скачет, живот ноет, слабость такая, что до туалета дойти — уже подвиг.

Фырк тут же нырнул в пациента, а я сделал вид, что провожу финальный осмотр, аккуратно пальпируя живот. Данные пальпации полностью соответствовали картине абсцесса. Печень увеличена, край закруглен, болезненна при надавливании. Любой хирург, не задумываясь, взял бы в руки скальпель. Но жидкость из пункции была стерильна… Антибиотики не работали… Что-то здесь не сходилось.

Фырк вынырнул из пациента, взволнованно отряхиваясь.

— Двуногий! Там огромный гнойник! Размером с твой кулак! Стенки толстые, как броня! А внутри какая-то мутная каша! Бактерий я не вижу, но это точно абсцесс!

Итак, Фырк подтверждает наличие объемного образования с жидким содержимым. Но его вердикт «точно абсцесс» — это его интерпретация. Он не микробиолог. Он видит «гной», но не видит причину. «Каша» без бактерий — это не гной. Это… что-то другое. Некротические массы? Продукт распада опухоли, которую не видят маркеры? Или результат работы какого-то не-бактериального возбудителя?

Киселев посмотрел на меня, затем на пациента.

— Ну что ж, консервативное лечение неэффективно, ждать больше нельзя, — произнес он свой окончательный вердикт. — Пациент готов, бригада ждет. Разумовский, ты готов?

Для него, как для хирурга, решение было очевидно. Если не знаешь, что внутри, — вскрой и посмотри. Классический подход. Я бы предпочел сначала получить больше данных, но времени на это не было. Операция уже назначена по экстренным показаниям.

— Готов, — твердо ответил я.

— Тогда через пятнадцать минут в операционной.

Он развернулся и вышел. У меня было пятнадцать минут. Пятнадцать минут, чтобы мысленно перебрать все известные мне атипичные патологии печени и подготовиться к любым сюрпризам, которые могли ждать нас внутри.

Операционная Киселева была отражением его самого.

Ни одного лишнего инструмента на стерильном столике, ни одного случайного движения со стороны операционной сестры, ни одного лишнего слова от анестезиолога.

Это была не творческая мастерская Шаповалова, где вечно царил управляемый хаос. Это был завод по ремонту человеческих тел. Эффективный, выверенный до миллиметра, но абсолютно бездушный.

Я стоял напротив Киселева через операционный стол, выполняя привычные обязанности первого ассистента — тампоны, зажимы, аспирация. Пациент Обухов лежал под наркозом, его жизненные показатели ровной линией рисовались на мониторе. Анестезиолог коротко кивнул — можно начинать.

— Скальпель, — Киселев протянул руку, не глядя.

Разрез по Федорову — длинный, огибающий правую реберную дугу.

Лезвие шло плавно, точно по намеченной линии. Послойное рассечение тканей, аккуратный гемостаз с помощью коагулятора. Ни одного лишнего движения, минимальная кровопотеря.

Техника была безупречной. Он мог быть осторожным администратором, но здесь, за операционным столом, он был мастером своего ремесла.

Это вызывало уважение.

— Ранорасширитель.

Металлические крючья развели края раны, открывая доступ к брюшной полости. Печень предстала перед нами — увеличенная, багрово-синюшная, ее капсула была напряжена.

— Вижу образование, — констатировал Киселев, осторожно вводя пальцы в рану и пальпируя правую долю. — Вот здесь. Плотное, около десяти сантиметров в диаметре.

— Вот оно! Ну же! Вскрывайте! Там точно гной, говорю тебе! — нетерпеливо заерзал на краю операционного светильника невидимый Фырк.

— Делаем контрольную пункцию, — следуя протоколу, распорядился Киселев.

Сестра подала длинную иглу со шприцем. Он аккуратно ввел ее в центр образования. Медленно потянул поршень на себя. В шприц начала поступать густая, мутно-желтая жидкость.

Стандартный, единственно верный по уставу ход. Подтвердить наличие жидкого содержимого перед вскрытием. Правильно, но предсказуемо. Он не искал новых путей, он шел по проторенной дороге.

— Вскрываем, — скомандовал он.

Он сделал небольшой разрез на капсуле печени. И тут началось нечто странное.

Из разреза не хлынул гной, как это обычно бывает при вскрытии абсцесса под давлением. Вместо этого из него медленно, как зубная паста из тюбика, начала выдавливаться волна густой, охряной, желто-зеленой жидкости.

Литр, не меньше. Она заполняла подпеченочное пространство, и в воздухе операционной не появилось главного — запаха.

Первый сигнал тревоги — запах. Вернее, его полное отсутствие.

Любой бактериальный процесс такого масштаба, будь то анаэробный или аэробный, произвел бы смрад, который ударил бы в нос, как кувалдой.

А это… пахло только кровью и озоном от работающего коагулятора. Это был не гной. Это был стерильный распад тканей.

Вопрос номер один: что убивает клетки печени так эффективно, не оставляя после себя никаких бактериальных следов?

— Аспиратор! Быстрее! — скомандовал Киселев, и его голос впервые за операцию дрогнул от удивления.

Я уже держал наготове трубку отсоса, убирая густые массы из брюшной полости.

Мы промывали полость раствором, снова и снова, пока она полностью не очистилась. Нашему взору предстала жуткая картина — огромная полость внутри печени с грубыми, неровными, сероватыми некротическими стенками.

— Некроз тканей… — ошеломленно пробормотал Киселев, глядя в рану. — Но что, черт возьми, его вызвало?

— Дренажи ставим? — я вернул его к реальности техническим вопросом.

— Да… обязательно. Два широких силиконовых.

Мы установили дренажи, вывели их наружу. Начали ушивать рану. Операция технически была завершена.

Пациент был избавлен от огромного токсичного очага. Но это не было лечением. Это была лишь симптоматическая помощь.

Мы убрали следствие, но причина болезни осталась в его теле. Установить два дренажа — это как вычерпать воду из лодки, не заделав пробоину. Мы выиграли ему время.

И теперь моей задачей было использовать это время, чтобы найти настоящую причину. И у меня уже была одна догадка.