Архитектор Душ V (СИ) - Вольт Александр

Алиса бежала, не разбирая дороги. Сухие ветки хлестали по лицу и рукам, под ногами хрустел горящий валежник. Пепел летел в лицо, попадал в рот и горло, вызывая приступы кашля, заставляя глаза слезиться и застилать и без того мутную в темном дыме дорогу.

Огонь преследовал ее, гул становился все громче, жар все нестерпимее. Сердце бешено колотилось, дыхание сбивалось, в груди все горело.

Она бежала, пока не оказалась перед непреодолимой преградой.

Стена. Высокая, сложенная из грубого камня, она уходила вверх, теряясь в задымленном небе. Алиса в отчаянии провела по ней ладонью — поверхность была гладкой, без единого выступа или трещины. Она попыталась подпрыгнуть, чтобы ухватиться за верхний край, но пальцы лишь скользнули по холодному камню.

Паника сдавила горло. Пути к спасению не было. Огонь приближался, его гул нарастал. Алиса медленно повернулась, прижалась спиной к стене и смотрела на надвигающуюся стену пламени.

И сквозь грохот пожара она услышала голос.

— Алиса!

Голос, который не мог звучать здесь. Она зажмурилась, решив, что это галлюцинация, последняя уловка сознания перед концом.

— Алиса, скорее дай мне руку!

Слова прозвучали четко и ясно. Она подняла голову.

Наверху, на краю стены, склонившись к ней, нависал человек. Его фигура была размыта на фоне огненного зарева, но она узнала его сразу.

Мир, полный огня и ужаса, перестал для нее существовать. Остался только он.

— Папа?..

В самом темном углу камеры стоял человек. Тот самый, которого я увидел в зеркале в первый день своего перерождения. Изможденный, с темными кругами под запавшими глазами, острыми скулами. Он был одет в тот же дорогой, но измятый и запачканный костюм, в котором встретил свою смерть. Мое собственное отражение, но сломанное и искаженное.

— А я все ждал, когда же ты появишься, — сказал он спокойно, почти буднично, и шагнул из тени. Предшественник медленно обошел меня по кругу, разглядывая с нескрываемым, почти научным любопытством. — Знаешь, вынужден признать, ты очень ловко занял мое место даже сумел изменить мое положение в обществе.

— Понятия не имею, как тебя занесло в мое тело. Буду честен, я даже не подозревал, что такое вообще возможно.

— Я действую так, как считаю нужным, — ответил я глухо. Слова давались с трудом, горло пересохло.

— Да понятно-понятно, — он остановился прямо передо мной, и его пустые, безжизненные глаза впились в меня. — Принципиальный человек принципиален во всем. Жаль, что я о тебе ничего не знаю из прошлого, но по поступкам некоторые выводы сделать успел. — Он поднял худую, почти прозрачную руку и начал перечислять по пальцам. — Как я уже сказал: принципиальный, ответственный, не терпящий несправедливости, знающий, что такое честь, но при всем при этом умеющий приукрасить и недоговорить, когда это выгодно.

— К чему вся эта бравада? — спросил я.

— К тому, что мы не так уж отличаемся.

Я едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Это звучало слишком нелепо.

— Мы совершенно разные люди. За последнее время тебя стали презирать, ненавидеть и желать смерти. Кое-кто даже на это решился.

— А ты думаешь, к тебе относятся иначе? — на его изможденном лице появилось неподдельное, почти детское удивление. — Ковалев возненавидел тебя. «Старший», это существо, Орлов… ты обзаводишься врагами похлеще меня.

— Но я не ворую и не довожу людей до самоубийства.

— Верно, — он на мгновение задумался. — Ты их просто убиваешь, если они мешают. Или устраняешь чужими руками. СБРИ, Инквизиция… а твой мундир остается чистым. Не так ли? Вот почему я говорю: мы похожи.

— Нет, — я упрямо покачал головой. — Мы разные на всех уровнях. Моральных, физических, ментальных, и даже на уровне психеи.

— О, здесь я бы не был так уверен, — его губы тронула слабая улыбка. Он поднял руку, и на его ладони начал собираться свет.

Шар. Мерцающий, сложный, сотканный из переплетающихся нитей. Одна ровная, холодная, серебристо-голубая, моя. Другая тусклая, багровая, с темными сгустками, его. Они не просто были рядом — они сплетались, проникали друг в друга, создавая единый узор. Наша общая душа.

— Мы часть одного целого, мой дорогой друг, — сказал он. — Кем бы ты ни был, теперь ты — это я. А Пусть я не могу управлять телом, но иногда прорываюсь наружу. Это неизбежно, как и мое полное слияние с тобой.

— Это все очень занимательно, — перебил я его, устав слушать эти хождения вокруг да около, — но раз уж я здесь, позволь задать тебе несколько вопросов.

— Ты уверен, что я отвечу на них честно? — его улыбка стала шире, ехидной. — Сам же сказал, что я лжец, пройдоха и манипулятор.

— Это будет на твоей совести, — парировал я, пожав плечами.

— У мертвых нет совести, — осклабился он. — Но задавай свои вопросы.

— Зачем тебе был нужен тот ритуал?

— Ты и сам уже догадался. Магия. Взаимодействие с душами. Это сила, доступная единицам. Даже Корней, будучи Мастером, не способен на то, что уже умеешь ты. Я хотел того же. Силы, которая сделала бы меня сильнее. Чтобы я мог… — он запнулся, и его лицо на мгновение исказилось.

— Чтобы ты мог… что? — спросил я

— Это уже не важно, — отмахнулся он. — Мои планы превратились в пыль.

Лицо его снова исказилось, и на этот раз болезненной гримасой. И эта боль, его боль, отозвалась во мне. Я ощутил все: его отчаянное желание исправить прошлое, восстановить разрушенные связи с семьей, доказать отцу, что он не просто Громов, а нечто большее, чем жалкая тень старшего брата-наследника.

Так вот в чем дело. Та самая стена, в которую я уперся. Та самая преграда в его памяти. Весь его бунт, все падение — это была реакция на отвержение, на вечное сравнение не в его пользу. Но было нечто еще. Главная причина.

— Расскажи мне, — потребовал я, чувствуя, как его боль становится моей. — Что произошло между тобой и отцом? Почему он изгнал тебя из дома? Что ты совершил такого, что он просто вышвырнул тебя?

Призрак Громова улыбнулся снова, и улыбка эта скорее напоминала оскал человека, готового сорвать последнюю повязку с гноящейся раны.

— Ты правда хочешь это узнать? Не боишься, что фляга свистнет от такого?

— Нет. Я и так знаю о тебе почти все.

Он скривил губы в едкой усмешке, собрав губы в тонкую линию.

— Тогда слушай.

Поток знаний обрушился на нее. Лидия не просто видела — она воспринимала информацию напрямую, каждая деталь встраивалась в общую картину. Каждое имя, каждая дата, каждая судьба находила свое место в сложной структуре ее рода.

Вот он, прародитель. Аскольд Морозов, чье имя стало почти легендой. Могучий северянин с пронзительным взглядом, еще до войны с эльфами сумевший подчинить себе стихию холода. Она ощущала его силу, почти первобытную по своей природе.

Он не управлял льдом — холод был естественным продолжением его воли. Затем, словно на ускоренной пленке, перед ней начали мелькать лица. Его сын, внук, правнучка… Поколение за поколением магия постепенно слабела. То, что для Аскольда было такой же естественной функцией, как дыхание, для его потомков становилось искусством, требующим длительного обучения и практики. Изначальная мощь постепенно превращалась в особенность, особенность — в умение, умение — в слабый отголосок былого. Лица продолжали сменять друг друга, пока вереница не оборвалась на последней фигуре.

На ней.

И тогда видение изменилось. Теперь она наблюдала за собой со стороны. Она стояла в той же пещере, перед пульсирующим кристаллом. Но теперь ее тело покрывал тонкий слой инея. Лед медленно распространялся по ее рукам и ногам, проникал под кожу, сковывал движения. Сердцебиение замедлялось, становилось глухим и редким. Она физически ощущала, как жизнь покидает ее, уступая место всепоглощающему холоду.

Она повернула голову и увидела их. Всю бесконечную череду своих предков. Они стояли длинной шеренгой, уходящей в ледяную мглу, и смотрели на нее. Их полупрозрачные фигуры светились тем же холодным голубым светом, что и кристалл, а глаза горели ледяным огнем. На их лицах застыло одно общее выражение — ожидание.