Сталь и пепел (СИ) - Ворон Дмитрий

Затем — изометрия. Простейшие статические упражнения. Упираюсь ладонями в стену и пытаюсь «сдвинуть» ее, напрягая грудь и руки на 10–15 секунд. Затем — то же самое спиной. Потом — сидя, напрягаю пресс, будто пытаясь согнуться пополам, но не двигаясь. Никакого движения, никакого шума. Только напряжение мышц и ровное дыхание.

Это была не тренировка силы. Это была тренировка нейромышечной связи. Мозг учился снова посылать мощные импульсы, а мышцы — на них отзываться, пусть и слабо.

Через сорок минут я был мокрый от холодного пота, но в теле появилось новое, странное ощущение. Не сила. Контроль. Ощущение, что я чуть больше хозяин в этом чужом доме.

Я закончил, снова сделав цикл дыхания и легкой растяжки, и так же бесшумно вскарабкался на нары. Сердце билось ровно, не так, как после пробежки с ведрами. Это был прогресс. Микроскопический, но прогресс.

Перед сном я позволил себе последний анализ. Не тактический, а… моральный.

Я видел, как Элви, самый младший «шнырь», плакал сегодня тихо в своем углу, вытирая синяк под глазом. Видел, как Гендль, коренастый парень, тупо смотрел в стену, пока Горн отбирал у него пайку хлеба. Это была система, выстроенная на страхе и безнаказанности. Она не просто делала из них рабов. Она ломала их, вытравляя все человеческое, оставляя только инстинкт подчинения.

И я был частью этой системы. Пока. Я должен был пройти через это, чтобы выжить. Но мысль о том, чтобы смириться, чтобы стать таким же сломленным, вызывала во мне тихую, холодную ярость.

Нет. Я выживу. И я не сломаюсь. А потом… потом посмотрим.

Я закрыл глаза. В ушах стоял храп Горна. В носу — запах немытого тела и гнили. Но в груди уже тлела не ярость, а холодная, расчетливая решимость.

Аудит завершен. Ситуация признана критической, но не безнадежной. Ресурсы минимальны, угрозы — повсеместны. Цель утверждена: выжить и выполнить обязательства.

Следующий этап: накопление ресурсов. Начиная с еды.

Завтра я начну дипломатическую операцию с интендантом Борщом. Пора применить не силу, а то, что здесь, похоже, ценилось еще меньше: интеллект.

Но перед этим — еще пара часов этого дерьмового, необходимого сна. Я отключился, как компьютер, переведенный в спящий режим. Сны не приходили. Была только пустота и тихий счет времени до следующего дня в аду.

Глава 5

На четвертый день я понял: если не решить вопрос с питанием, все мои ночные изометрические ужимки превратятся в биение головой о стену. Голод — это не просто дискомфорт. Это тотальный энергетический крах. Похлебка, в которой плавало три кусочка картофеля и смутный жирный отблеск, и пайка черствого хлеба размером с кулак — это топливо для овоща, а не для человека, который собирается перестроить свое тело. Уже после утренней возни с ведрами в глазах стояли черные мушки, а руки дрожали так, что я с трудом удерживал деревянное корыто во время завтрака.

Горн и его компания, видимо, получали добавку — у них хлеб был чуть белее, а в похлебке иногда мелькало что-то, отдаленно напоминавшее мясо. Воровство у них было бессмысленно — слишком рискованно и мелко. Нужен был официальный, легальный способ получить больше.

Интендант Борщ.

Он обитал в небольшой, но крепкой пристройке к главному складу провианта. Толстый, обрюзгший мужчина лет пятидесяти, с лицом, напоминавшим запекшуюся сметану, и маленькими, пронзительно-жадными глазками-щелочками. Он редко выходил, предпочитая наблюдать за жизнью лагеря из своего закутка, как паук из центра паутины. Его власть была абсолютной в сфере продовольствия. Он мог оставить без пайка, мог дать гнилое, мог «потерять» приписки. Его боялись, но не уважали. И, что самое главное, с ним не пытались договариваться. Его либо боялись, либо подкупали. У меня не было ни страха (в привычном для них смысле), ни денег.

Значит, нужен был третий путь. Обмен. Но обменивать мне было нечего. Кроме знаний.

Я наблюдал за складом два дня. Заметил важную деталь: по утрам Борщ выходил, ругался с поварами, принимая привезенные мешки, и неизменно гнал какого-нибудь солдата прочь от дверей с криком: «Опять крысам полмешка овса оставили, твари полосатые!»

Крысы. Идеально.

Я выждал момент, когда Борщ, покрасневший от очередной ругани, возвращался в свою конторку, хлопнув дверью. Я подошел, постучал.

— Кто там? Отвали! — прозвучал изнутри хриплый, раздраженный голос.

Я толкнул дверь и вошел, не дожидаясь приглашения. Нельзя было показывать неуверенность.

Борщ сидел за грубым столом, уставленным глиняными кружками и свитками пергамента (декоративные, я сразу понял — он был неграмотен). Он уставился на меня, на мой грязный, худой вид, и его лицо исказилось брезгливым раздражением.

— Ты кто такой? Новобранец? Убирайся, пока по морде не получил. Не до тебя.

Я не стал лебезить. Не стал опускать глаза. Я встретил его взгляд ровно, без вызова, но и без страха. Как коллега, обсуждающий рабочий момент.

— Я Лирэн. Из барака номер три. — Голос я сделал нейтральным, чуть глухим, как у уставшего, но сосредоточенного человека. — Вижу, вас крысы донимают. На складе.

Он нахмурился, не понимая, куда я клоню.

— И что? Они везде донимают. Сволочи.

— Есть способ поставить ловушки. Не покупные. Из подручного. Без твоих затрат. — Я сделал небольшую паузу, дав ему переварить. — Крысы съедают в месяц, наверное, на серебряную монету. А то и больше. Особенно овес и муку любят.

Глазки Борща сузились. В них мелькнул не интерес, а подозрительность.

— Ты кто такой, чтобы мне советы давать? Шнырь соплячий.

— Шнырь, которому нужно есть, чтобы не свалиться замертво на плацу, — ответил я, все тем же ровным тоном. — Взамен на ловушки — лишняя порция каши. С мясом. Каждый день. Тебе — экономия и отчет без дыр. Мне — силы, чтобы врага убивать, а не с голоду падать перед сержантом. Справедливый обмен.

Он уставился на меня, его толстые пальцы барабанили по столу. Он привык к двум типам людей: тех, кто его боится, и тех, кто его ненавидит. Я не вписывался ни в одну категорию. Я говорил с ним как равный, но при этом не требовал ничего, кроме еды. И предлагал то, что ему было выгодно. Очень выгодно.

— Какие такие ловушки? — спросил он наконец, недоверчиво.

— Из ведра, палки и приманки. Крыса лезет за едой, палка падает, ведро накрывает. Без шума, без крови в запасах. Пойманных — топишь или сжигаешь. Поставлю штук пять вокруг склада и в углах. Материал — старое ведро, палки, веревка. Все есть. Нужна только приманка — кусочек сала или хлеба. Крошки.

Я говорил уверенно, потому что ловушка эта была древней как мир и работала безотказно. В детстве, в деревне у бабушки, мы так мышей ловили.

Борщ задумался. Расчет в его глазах был почти физически ощутим. Серебро, которое крадут крысы… Лишняя порция каши — копейки. Риск? Минимальный. Если этот шнырь надумает — его всегда можно придушить. Но выгода…

— И как я узнаю, что ты не будешь воровать приманку? — буркнул он.

— Проверяйте утром. Ловушки будут на виду. Крыса будет в ведре. Нет крысы — нет и моей добавки. — Я пожимал плечами. — Вам же спокойнее, если запасы целы.

Он тяжело вздохнул, потом махнул рукой.

— Ладно, черт с тобой. Попробуй. Но если хоть одна крупа пропадет не из-за крыс… я тебя самого в бочку с солониной положу. Понял?

— Понял, — кивнул я. — Начну сегодня после ужина. Приманку можно?

Он что-то неразборчиво проворчал, покопался в ящике стола и швырнул мне кусок заветренного, грязного сала размером с полмизинца. — На неделю хватит, экономь.

Я взял сало, кивнул и вышел, не сказав больше ни слова. Сделка была заключена. Первая победа не силой, а головой. Маленькая, но критически важная.

Вечером, пока все сидели у костра (нам, шнырям, места у огня не полагалось), я под предлогом «поручения от Борща» слонялся вокруг склада. Нашел два старых, дырявых ведра, которые собирались выбросить, несколько палок и обрывок веревки. Работа заняла около часа. Я расставил ловушки в самых «проходных» местах — у щелей в фундаменте, возле мешков с овсом. Приманку отщипнул крошечными кусочками.