Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Разумеется, никакой вспышки на самом деле не существовало. Это только Максу довелось увидеть её закрытыми глазами — увидеть кожей и чем-то в груди, что теперь способно было улавливать магию.

— Чёрт…

Рука пульсировала. Ощущения сродни тем, как когда он случайно сунул её в костёр.

— Это сраный огонь, — наблюдая за тем, как кровь скапливается в бороздах ладони, прорычал Максим, хватаясь за больную руку здоровой. — Огонь и… не знаю, электричество, что ли. Будто током ударило и опалило. Оно шепчет, словно пытается ввести в транс или вроде того, мне даже спать захотелось, но я вообще не понимаю смысла его слов. Похоже на песню, но суть… Если бы я верил в существование проклятий, я бы сказал, что одно из них звучит именно так, Мастер. Эта дрянь может убить… часа за два, наверное, если не быстрее.

— Поразительно точная характеристика, — без следа сарказма кивнул чародей. — Пожалуй, я даже тебя похвалю. Молодец. Дай.

Он протянул птичьи пальцы к травмированной кисти и, осторожно коснувшись кожи, что-то сказал. Что именно — парень не понял, но пульсировать тут же перестало. На смену растекающемуся по предплечью огню пришёл благодатный холод.

— Почерпни чистой воды из чана на кухне и промой рану. Перевязочные материалы здесь, в комоде. А вы, господа, полагаю, воочию убедились, насколько правильным было решение отнести этот браслет ко мне. Разумеется, мадам Ровен не почувствовала бы то, что почувствовал мой подмастерье, тем не менее Максимус прав: полтора часа, и её можно было бы одевать в белое. И могу с уверенностью сказать, что нападавший знал, куда метил.

— Вы думаете, что… — Давид, наблюдавший за процессом обучения, сжал кулаки.

— На вашу мать кто-то целенаправленно хотел наложить проклятье, — закончил за него магистр. — Подобные вещи не мастерятся от безделья и не продаются на рынке за три серебряных. И уж точно не попадают не в те руки по ошибке. Это специализированная магия разрушения, вложенная в металл в процессе ковки, и стоят такие побрякушки… немало.

— Но кому могло понадобилось проклинать мою мать? — в голосе парня задребезжала тревога. — Она за всю жизнь мухи не обидела! Она ко всем так добра…

— По крайней мере, вы в этом уверены.

Оба гостя посмотрели на колдуна со смесью недоумения, недоверия и злости. Особенно быстро распознал в словах чародея неприкрытый намёк сын несостоявшейся жертвы.

— Вы о чём-то конкретном говорите, господин магистр? — слегка изменившимся тоном спросил студент.

— Лишь констатирую факт, господин Давид, — Захария отодвинул в сторону увеличительное стекло, покрутил немного обыкновенную с виду коробку перед лицом, затем поставил её, снял перчатки и убрал их обратно в стол. — Не всегда дети знакомы со своими родителями… по-настоящему. Впрочем, своих родителей я не помню и крайне мало с ними взаимодействовал, если таковые вообще существовали, посему не берусь говорить за всех.

Он выудил из нагрудного кармана рубашки трубку, забил табаком из крохотного бархатного мешочка и, сунув в чашу большой палец, поджёг смесь и закурил. Макс, омывая продолжавшую кровоточить ладонь, наблюдал за ними краем глаза, не решаясь повернуться полностью — это могло показаться бестактным.

— Не знаю, ваш ли это случай, так что наверняка не утверждаю. Однако… скажем так: это естественно, когда взрослые рассказывают своим детям только часть правды. На это не стоит обижаться.

— Вы знаете то, чего не знаю я?

— Я знаю очень много того, чего не знаете вы, господин Давид, — колдун хищно прищурился, выдыхая клубы голубого дыма. — И это тоже естественно. Уверены, что ни мадам Ровен, ни кто-либо другой не трогали браслет?

— Уверен, господин магистр. Она ещё даже не знает, что ей прислали такой… сувенир — их с отцом не было дома, когда я обнаружил посылку. Дожидаться их не стал.

— Это хорошо. Проклятье довольно сильное, — задумчиво проговорил чародей, поджав губы. — Не произведение искусства, но и не шутка. Снимать его с ещё живого человека гораздо утомительнее и дороже, чем предотвращать заражение от уже мёртвого. И я сейчас не только о деньгах.

— Может, есть возможность выследить того, кто это сделал? — Давид шагнул к столу магистра, но тот молниеносно поднял руку в предупреждающем жесте, так что юноше пришлось отступить. — Наверняка должен был остаться какой-то след…

— Подобная попытка крайне неразумна, — колдун выпустил столп дыма высоко в потолок. — Как я уже сказал, это намеренно созданный тёмный артефакт. Его ковали и инкрустировали камнями, вкладывая в каждую деталь частицы магии разрушения, поэтому разобраться в сигилах можно только при условии, если браслет разобрать. Но в таком случае нити магии лопнут и возможности предъявить какие бы то ни было доказательства у нас не останется.

— Доказательства? — студент округлил глаза. — Я не понимаю, какие ещё…

— Господин Давид, проснитесь уже и сосредоточьтесь, наконец, — ещё спокойнее вновь перебил его Захария. — У вас достаточно мозгов, чтобы понять, о каких доказательствах ведётся речь. Но не будем затягивать процесс осознания: неужели вы надеетесь на то, что на одном неудачном нападении ваш загадочный враг успокоится?

— Но при чём тут доказательства, господин магистр?

— При том, что в следующий раз он может преуспеть в своих действиях. И на такой случай должна быть подготовлена обвинительная база. Доказательства — одна из ключевых составляющих любого обвинения.

На виске Давида выступила пульсирующая венка. Он достаточно долго молчал, собираясь с мыслями, словно принимал решение, от которого будет зависеть чужая жизнь. Исходя из контекста беседы, вполне вероятно, что так оно и было.

— И что вы предлагаете? — осторожно спросил юноша. — Просто ждать, пока маму снова попытаются проклясть?

— Этого я не говорил, — в очередной раз затянувшись дымом, ответил колдун, поднялся из-за стола и жестом велел гостям оставаться на месте. — У меня есть кое-что, что поможет на время обезопасить мадам Ровен. Подождите здесь и постарайтесь ничего не трогать. Браслет — далеко не единственная опасность в этом доме.

И он быстро и тихо поднялся по лестнице на второй этаж.

Макс вернулся к столу, вытащил из комода, указанного Мастером, местный аналог бинта — ленту из грубого льна — и теперь обматывал руку, чувствуя, как оба клиента не сводят глаз с его спины. Он не видел, с какими лицами они смотрят на него, и не знал, какие эмоции чувствуют, но почему-то очень не хотел оборачиваться. В памяти всех присутствующих ещё слишком свежа была стычка с Жаном и последствия их глупого столкновения. Бережно накрывая ладонь одним слоем за другим, он размышлял о том, как много в этом новом мире старых, привычных явлений: подлость и трусость были в рейтинге безусловными лидерами.

Не видел он ничего удивительного в том, что природа обуздала границы между измерениями и пробудилась в человечестве разных эпох одинаково. Видимо, в этом присутствовала какая-то единая биологическая система, эволюционный закон, без которого ни в одной из реальностей человек как вид не мог существовать. Однако это удручало. Ведь если вне зависимости от контекста истории, вне зависимости от наличия и отсутствия магии вокруг люди продолжали подло убивать друг друга (в чём, впрочем, он уже имел счастье убедиться, только не размышлял об этом детальнее необходимого), то есть ли у такого создания шанс исправиться? И не являются ли тогда добрые бескорыстные люди кем-то вроде мутантов, которых и рождаться-то не должно, а они зачем-то всё равно есть?

Если так рассуждать, то именно подлость и удары исподтишка делают живое существо живым. Эгоизм как воплощение инстинкта самосохранения, похоть и продажность как воплощение инстинкта размножения… А насилие, коварство и жестокость — это, конечно же, инстинкт иерархии. Всё просто до тошноты. И как бы ни была сильна наша кора… Она всего лишь два с половиной миллиметра толщиной, в конце концов. Что она такое по сравнению с остальным мозгом, в котором бал правит первобытное животное?