Ученик Истока. Часть I (СИ) - Волковец Серафим

Главное — без панических атак, пожалуйста. Такого позора я точно не переживу.

Искомый колдун обнаружился в обеденной зоне, где, собственно, его и ожидал встретить подмастерье. Пахло привычно: варёным мясом, крупами и какими-то специями — варево призывно булькало в котле над огнём, пока в него падали всё новые щепотки трав и минералов. Одет он был как обычно — в футболку и рабочие штаны местного пошива, босиком (кто бы сомневался-то) — кажется, не переодевался со вчерашнего дня. Короткие жёсткие волосы растрёпаны, на щеке розовеет след от подушки. Судя по тому, как неуверенно чародей двигался и поминутно зевал, прикрывая заострённые зубы кулаком, он проспал и теперь старательно пытался уложиться в сроки… и вместе с тем — не уснуть на ходу, прямо возле очага.

— Ты сегодня рано, — отметил Захария, даже не обернувшись.

Чует он меня, что ли?

— Да, Мастер, не спалось.

— Вот как.

По воздуху к чародею перелетело из трюмо две глубокие миски с нарисованными вручную голубыми цветочками: при помощи левитирующего половника они наполнились кашей из котла и встали на стол вместе с ложками. Тяжёлый густой пар свежеприготовленной пищи поднимался к потолку молочно-белыми спиралями, и сдувала их слегка вбок только источаемая кожей повара прохлада. Колдун покопошился ещё немного над столешницей, затем вяло развернулся, держа одной рукой пузатый чайник из фарфора, другой — две чайные чашки, и установил посуду на пёстрые вязаные подставки под горячее.

— Красивые… э-э-э, салфетки, — смещённая активность, включавшаяся у Макса в моменты стресса средней силы, вынудила юношу ухватиться за первую попавшуюся тему для разговора. Лишь бы не молчать. — Вы сами делали?

Захария поднял на него сонный, но оттого даже более красноречивый укоризненный взгляд.

— Ну да, согласен, тупой вопрос, — парень покивал, чувствуя, как теплеют кончики ушей.

— Госпожа Бертша оказала мне честь и связала их в качестве подарка на прошлую Самаину, — пояснил колдун.

— Самаина? Что-то знакомое…

— Не удивительно, — голос не до конца отошедшего ото сна чародея звучал не только спокойно, но и непривычно мягко, вызвав почему-то у слушателя стойкую ассоциацию с начинкой в конфете «Коровка». — Самайн, он же Самхейн на английском, он же Сауин на гэльском — это вообще-то праздник кельтских неоязычников и виккан с Земли, означавший раньше окончание сельскохозяйственного сезона, а в Ирландии и Шотландии также являвшийся «днём мёртвых». Потом ему на смену изобрели День всех святых, а Самайн переименовали в праздник, известный как Хэллоуин.

— Но… это же наши приколы, «отечественные», если можно так выразиться: Земля теперь мной целиком как Родина воспринимается… Так здесь-то они откуда? А, или госпожа Бертша празднует наш, то есть, кельтский Самайн?

— Нет, разумеется. Но я понимаю твоё замешательство, сам был искренне поражён, когда во всём разобрался. Суть в том, что этот день отмечен как особенный — внимание — практически во всех мирах. Населён он людьми или другими разумными существами, открыто ли сельское хозяйство или народы ограничиваются собирательством и охотой — везде, где есть хотя бы зачатки культуры, одна и та же дата является красным днём календаря и носит приблизительно похожее по звучанию название. В тех из реальностей, где времена года совпадают друг с другом, значение Самайна — последний день сбора урожая. В других, где климатические и астрономические пояса разнятся, в этот день отмечают, скажем, весеннее Равноденствие, летнее или зимнее Солнцестояние…

— Охренеть, — выдавил Макс, и на этом его конструктив кончился.

— И правда весьма загадочно, — маг, усевшись во главе стола, принялся бесцельно помешивать скромную порцию завтрака, наблюдая за собственными действиями из-под опущенных ресниц — странное зрелище, немного непривычное, равно как и его спонтанная разговорчивость. — Я хотел изучить такое аномальное… «единодушие». Предполагал, что оно связано с замиранием времени в момент перехода. Но, к сожалению, Цельда забирает львиную долю моего внимания: жаль имущество терять, а тут то войны, то голод, то короли невменяемые…

— Постойте, Мастер. Вы сказали «замирание времени»?

Колдун заторможенно моргнул, словно пытался вспомнить, о чём рассуждал секунду назад, и ограничился лаконичным «ага».

— Что это значит?

— Давай об этом потом поговорим. Я еле мозгом шевелю.

— Но если…

— Это знание не приблизит тебя к возвращению домой, Максим, — чуть твёрже, на миг вернув тону привычную безапелляционность, перебил чародей и, тут же поддавшись уговорам ленивого сознания подремать на ходу ещё чуточку, смягчился вновь до состояния карамели. — К тому же, замирание распространяется далеко не на всех и срабатывает далеко не при каждом выходе в Путь. Это избирательное, необъяснимое, непредсказуемое и, скажем прямо, иррациональное явление, о природе которого остаётся только догадываться: не стоит возлагать на него слишком большие надежды. Я даю слово, — вдруг добавил он серьёзно в ответ на строптивый взгляд собеседника, — Что всё тебе объясню. Просто не сейчас.

Захария подержал немного Макса под прессом, потом непринуждённо-сладко и затянуто зевнул, закрыв рот ладонью, и вернулся к раскопкам в своей тарелке.

— Расскажи лучше, почему подорвался ни свет ни заря.

Максим нахмурился, растерянно наблюдая за тем, как безуспешно пытается проснуться его Мастер, и всё силился понять, что же в открывшемся ему зрелище не так. А потом к собственному изумлению осознал внезапно, что Захария этим утром ведёт себя не как небожитель и даже не как чародей, а как простой живой человек — эта мысль стала таким для парня потрясением, что некоторое время он просто смотрел на крупный выпирающий светло-серый лоб и не мог поверить ни внешней картинке, ни внутренним ощущениям. По обыкновению своему маг всегда источал энергию — не шибко светлую и добрую, конечно, но мощную, практически видимую глазу, — а тут… тривиальный, сильно недоедающий студент, только-только поднявшийся с кровати и буквально принуждающий себя идти на лекции. По крайней мере, именно такая ассоциация пришла молодому Путнику на ум.

Конечно, причины воспринимать колдуна как полубога у парня были весомые. За всё время их весьма непродолжительного знакомства ни разу у него не возникло даже тени подозрения, что некто вроде Мастера, вообще-то, тоже может проспать свои дела, тоже может не отдохнуть во время ночного сна, тоже может испытывать негодование по поводу предстоящих ему рабочих задач и лениться их выполнять. Чародей производил впечатление высокотехнологичного робота с перечнем программ, неукоснительно соблюдаемых, а тут вдруг такой сюрприз.

Треск разрывающегося шаблона, к счастью, заглушил треск за ушами — утренняя каша у наставника получалась невероятно вкусной.

— Да как представлю, что вы отведёте меня в замок, и сразу неспокойно становится, — признался Максим, тщетно пытаясь отвести взгляд от медленно бледнеющего розового пятна на щеке магистра: оно было таким естественным, таким нормальным — а нормальное и естественное никак не хотело вязаться с образом скелетообразного колдуна. — Всё-таки это главный человек в этой стране. Немного волнуюсь.

— Не стоит, — Захария медленно вытащил кусок мяса из каши и обтёр дно ложки о край миски. — Мы не на официальный приём собираемся, с Его Величеством сегодня столкнёмся разве что случайно. Да и он человек занятой, вникать в вопросы, его, в общем-то, и не касающиеся толком, не захочет. Замок — настоящий проходной двор, и если обращать внимание на каждого посетителя, то даже остановившегося времени не хватит. Самое высокопоставленное лицо, которое может нам попасться — и, скорее всего, попадётся — Айгольд, но перед ним, к счастью, не нужно строить из себя не пойми что.

— Айгольд — это кто-то из королевской семьи, Мастер? — решил на всякий случай прикинуться невеждой Максим.

— Сын нынешнего правителя, также известный как «Его Высочество». Достаточно эксцентричный, красивый и остроумный, чтобы притягивать к себе всеобщее внимание… Если честно, эта его способность невероятно полезна: мне просто достаточно стоять где-нибудь неподалёку от принца, и ровным счётом никто из придворных меня не замечает и не донимает. Королевич сильно склонен к самолюбованию, обожает слушать о себе хвалебные песни и всегда окружён толпой обожателей обоих полов, но при его социальном положении подобная специфика вполне позволительна. Даже, можно сказать, естественна.