Куда приводят коты (СИ) - Фомин Олег Геннадьевич

Что меня спасло?

Возможно, то, что однажды я уже побывал в мантии. Ведь Карри сбежала от Блики и ящера в прошлый раз – из фонтана – именно через второй слой. Со мной в охапке. Выходит, и я там был. Лишь миг, но был. И, наверное, получил иммунитет к его экстремальной среде.

Или, быть может, я уцелел благодаря своей призрачной половине. Она приучила меня быть зыбким.

А на втором слое зыбкое все. Все меняется. Каждую секунду. Формы и краски перетекают одна в другую. То же касается звуков и запахов. Камушек под ногами становится муравьем, муравей – пучком травы, трава – мхом, мох – ракушками… Похоже на бредовый сон. Пока ты внутри, все кажется естественным, но после пробуждения думаешь: «Что за чушь?!», и почти все детали выветриваются из памяти… Не удивительно. В бурлящем океане метаморфоз трудно сфокусировать внимание на чем-то конкретном. Мне стоило героических усилий не забыть, кто я есть и что я вообще существую. Я – Риф! Я не мозаика каких-то случайных элементов, которые норовят попревращаться во все на свете, а затем разбежаться кто куда…

Помню свои руки. Помню, менялся цвет кожи, менялась сетка линий на ладонях, длина и толщина пальцев. Менялось даже их количество! Ногти стали когтями, фаланги мутировали в щупальца, те слились в клешни, сжались в копыта, затем опять стали человеческими кулаками…

А еще помню ящера.

Наверное, потому что он единственный, кто почти не подвергся изменениям, лишь контуры чешуи и гребня слегка рябили. Он бросился к Блике, та схватилась за волосы, билась в агонии от рвущих ее на части трансформаций. Ящер схватил женщину, и огромное чешуйчатое тело спрятало ее в себе, как еж прячет уязвимое брюшко в колючий шар.

Человек-динозавр начал уменьшаться, его черты стали утрачивать сходство с варанами, змеями и прочими гадами. Вместе с этим столь же плавно чешуя, хвост, когти и вытянутая морда перекочевали во внешность Блики. Ее тело сохранило женское изящество, но заметно прибавило в размерах, хоть они и не дотягивали до былых размеров ящера.

Я еще не успел понять, что отец отдал дочери «скафандр», а они уже поменялись ролями. Теперь женщина-рептилия держала на руках мужчину азиатской наружности, а тот в эпилептических судорогах сопротивлялся тому, как его корежила переменчивая реальность мантии.

«Отпусти ее, дочка! Я не смог, и посмотри, кем я стал… Отпусти!»

«Папа, нет!»

«Отпусти…»

Больше мужчина ничего сказать не успел. Мантия растворила его полностью. Она и со мной бы сделала то же самое, но, судя по всему, действие шкатулки закончилось. Приоткрывшееся на время окошко в измерение Карри захлопнулось. Я пропустил этот момент, поскольку сознание нырнуло в мутное небытие, дав рассудку передышку…

А потом всплыло.

Ураган превращений вокруг застыл, когда связь со вторым слоем оборвалась. То, что получилось в итоге, тянет на совместное творчество целой толпы пьяных художников из всяких авангардных течений. Былая пустошь теперь напичкана сотнями деталей, в том числе – неуместных. Высохшее дерево, могильная плита в увитой плющом ограде, роща кактусов, детская площадка с миниатюрной копией египетской пирамиды в центре, какой-то причудливо изогнутый трубопровод, бензоколонка… Перечислять можно до утра! И это лишь то, до чего дотягиваются лучи фонарей, также сменивших форму, размеры, количество и расположение.

Измяло, как глину, и рабочую технику. Ее общие черты более-менее сохранились, но при тщательном осмотре нагромождения сложных механизмов превратились в какую-то нелепицу, местами даже красивую, впечатляющую, но абсолютно не функциональную. Разве что роющее колесо продолжает вращаться в половину прежней скорости – рывками и со скрежетом.

А крыс ощутимо убавилось. Основная масса сгинула во втором слое, уцелели самые везучие. Тоже немало, но все умещаются на подсвеченной площади под комбайном.

Чувствую себя, как в острой фазе простуды: слабость, ломота в мышцах, жар, чугунная голова. Кое-как удалось поднять туловище и усесться на колени, уперев в бедра руки.

Незнакомые руки.

Видимо, пребывание на втором слое не обошлось для меня без необратимых последствий. Зеркала нет, и я даже не знаю, огорчает меня это или радует.

Блика валяется в лихорадке. К ней вернулся человеческий облик, он даже не претерпел изменений. Скорее всего, благодаря «скафандру». Но глаза закрыты, дыхание тяжелое, конечности вяло шевелятся, собирая на мокрую кожу песок.

А вот кто себя чувствует прекрасно, так это Седой и Карри.

Стоят в обнимку недалеко от меня и Блики, на лицах улыбки. Взгляды, полные обожания, переплетены, словно тот плющ с могильной оградой…

Эти двое, как и я, изменились. Пусть не радикально, сходство с прежними версиями весьма немалое. Если бы у Седого был брат, а у Карри – сестра, я бы сказал, что вижу сейчас именно последних.

Рыжеволосое дитя мантии выглядит свежо, будто утренний цветок. Кратковременное пребывание в родной атмосфере явно пошло на пользу. На теле и одежде ни единого напоминания о пытках. Как я и думал, стоило ящеру отвлечься, и Карри не только освободилась, но и полностью себя исцелила.

Вдобавок – обновила гардероб. Это она любит.

Теперь на ней невысокие сапожки, короткая юбка и жилет на голое тело. Все из светло-коричневой кожи с очень неровными, как трещины, краями. Этакая первобытность. Запястья окольцованы браслетами из меха и косточек. Меж грудей на толстом шнурке болтается амулет – то ли зуб какого-то хищника, то ли каменный наконечник стрелы. Волосы заплетены в дреды, каждая косичка оканчивается длинным острым кристаллом, они переливаются оттенками заката.

Нынешний Седой в полной мере оправдывает прозвище, которое я ему дал. Волосы теперь совсем белые, прибавили в длине, а лицо стало еще моложе. Плащ окрасился в бордовый тон с глянцем, словно его скроили из обшивки какого-нибудь «Феррари».

– Мы сделали это, любимый! – ликует Карри. – Мы победили!

Седой выше нее на полголовы, прижимает к себе за талию, смотрит на рыжие косички, как рыбак на улов, зубы сверкают в улыбке из рекламы зубной пасты.

– Иначе и быть не могло, крошка. Сомневалась в своем избраннике?

– Ни секунды!

Чаша нежных, как лепестки, пальчиков взяла в объятия щетину, Седой слегка закусил один из них, и Карри захихикала, носы игриво соприкоснулись кончиками.

– Так это и был второй слой?

– Да, любимый! Тебе понравилось?

– Не то слово! Сколько перепробовал всякой дури, но таких ощущений ни в одном трипе… Ка-а-а-айф!

– Я же говорила, ты создан для второго слоя! Это была самая окраина, граница… Ты не представляешь, что будет, когда мы в него углубимся!

– Заинтриговала, крошка…

Седой небрежно качнул головой за спину, где валяется Блика.

– Добить ее?

Карри заглянула ему через плечо, на мгновение стала серьезной, затем внимание вернулось к Седому вместе с такой же, как у него, голливудской улыбкой.

– Не надо, пусть живет. Главное, ящера больше нет. А с ее сопротивлением справлюсь. К тому же, в таком состоянии она вряд ли его окажет… Отправимся туда сейчас, любимый, пока она не пришла в себя!

– Шикарная идея, крошка!

– Как же я счастлива, что тебя встретила… А ведь когда мы увиделись в первый раз, в той квартире, ты меня чуть не застрелил, помнишь? Кто бы мог подумать, что именно ты поможешь мне вернуться домой!

– Да, чуть не продырявил свой пропуск в новую жизнь… Но я целился не в тебя, а в кошака. У меня бы рука не поднялась испортить такую лакомку!

Они засмеялись, а потом их губы впились друг в друга, как оголодавшие пиявки. Ладони Седого заползли под кожаный жилет, теперь в их распоряжении два теплых мячика, костистые пальцы мнут добычу с плавностью медуз. Карри жадно царапает ногтями ткань плаща на широкой спине, чавкает, будто не ела неделю, из нее рвутся постанывания. Язык скользнул по шее и щеке Седого, а тот опустил ладони на обтянутые юбкой ягодицы, прижал к паху, Карри тихо ахнула и растаяла в блаженстве. Крысы копошатся вокруг них визгливым хороводом, словно пьяные гости на свадьбе.