— Если отец Кристофер прав и вампирам не гарантирован ад, — прошептал он, наклоняясь к её уху, — я всё равно сгорю в гиене огненной за мысли о том, что хочу сделать с тобой сегодня ночью.
Её дыхание сбилось. Слова проникли под кожу, опалили. Но вместе с жаром пришёл холод. Перед глазами мелькнули: вспышка клыков, сдавленное горло, слова, которые она не успела сказать.
Она сделала шаг назад. Резко. Его рука соскользнула с талии.
Он заметил. Его взгляд стал жёстче — на миг. Но он сдержался.
— Или не сегодня, — произнёс он, закатав глаза в привычной насмешливой манере. Голос — тихий, но с нотками иронии. — Гореть мне в аду дважды. Лив, мы не можем отбивать чечётку на одной и той же проблеме. Я хочу тебе помочь. Серьёзно.
Она сжала подол платья. Еë взгляд метался, как мотылёк, бьющийся о стекло.
— Помочь? — еле слышно.
— Да, — он скрестил руки на груди. — Давай по-честному. Я опасен. Ты это знаешь. И иногда я не контролирую то, что вылетает из моего рта. Но у меня нет проблем с контролем действий. Я хочу быть с тобой, а не против тебя.
Он сделал паузу, глядя ей в глаза.
— Я не хочу, чтобы ты пряталась от меня в кладовке, потому что я в порыве страсти перешагнул грань. Детка, так это не работает. Давай думать вместе. Что будем делать?
Она молчала, взгляд упал в сторону.
— Кстати, — добавил он, и его голос стал легче, с дерзкой искрой. — Идея. Мы же играем, забыла? Вопрос на вопрос. Но теперь давай изменим правила. — Он наклонился ближе, его глаза сверкнули. — Правда или действие?
Лив моргнула, её сердце забилось быстрее.
— Правда... — выдохнула она неуверенно.
Он улыбнулся с едва заметной провокацией.
— Хорошо. Но, хватит с нас шума, — сказал он, надевая шлем. — Поехали туда, где тише.
Они уехали прочь — от криков, моторов, запаха бензина. Мотоцикл нёс их сквозь ночь, и Лив сжимала его так крепко, что её руки свело от напряжения. Не потому что боялась упасть, а потому что не могла решить — бежать или остаться.
Он остановился на набережной, где ветер гладил поверхность воды, а фонари дрожали в отражении. Река текла, как тьма — спокойная снаружи, но глубокая и непредсказуемая.
Дориан бросил свою кожаную куртку на песок.
— Садись. — Его голос был спокойным, как будто и не было между ними никакого напряжения. — Не хочу, чтобы испачкалось платье. Мне оно чертовски нравится.
Лив села. Дрожь, которую она сдерживала всю дорогу, выбралась наружу. Он не смотрел на неё — глядел на воду, будто ждал, пока она придёт в себя или сам собирался с мыслями.
— Хочешь играть дальше? — спросил он, наконец.
— Я уже согласилась, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Правда или действие?
— Правда, —шёпотом, чуть колеблясь, выдохнула Лив.
— Чего ты на самом деле боишься?
Этот вопрос ударил неожиданно. Лив ответила не сразу.
— Не знаю, — выдавила. — Я боюсь боли, причинённой твоей рукой, потому что... Когда тебя ранит тот, от кого ждёшь ласки это... ломает. — она замолкла на миг, но, собравшись, продолжила, — А ещё я боюсь, что мне перестанет быть страшно там, где должно быть.
Он ничего не ответил. Только дышал чуть глубже. Слушал.
— Правда или действие? — тихо спросила Лив, прерывая тишину.
— Действие.
Она набрала воздуха.
— Покажи мне клыки.
Он замер, вскинув брови, потом усмехнулся.
— Ты правда хочешь сейчас их увидеть?
Не дожидаясь ответа, он наклонился ближе. В его взгляде была темнота, сдержанная, но почти осязаемая. Клыки выдвинулись — острые, белые, почти нереальные. Лив вздрогнула, но не отпрянула. Он тут же спрятал их, и усмехнулся.
— Довольна?
И придвинулся ближе.
— Моя очередь спрашивать. Правда?
— Действие, — сказала она, чуть дрожащим голосом.
Он взглянул на неё, будто что-то считывал по глазам. Потом кивнул.
— Покажи, где у тебя остались следы. Не потому что я хочу их видеть. А потому что мне нужно знать, где я сломал.
Её сердце провалилось куда-то вниз. Но она не отводила взгляд.
Молча, медленно, она откинула волосы, оголив шею. Тонкие царапины от его клыков алели на бледной коже — не укус, но следы, где он остановился в последний момент. Затем — подняла рукава, обнажая запястья и предплечья. Тёмно-синие пятна, словно отпечатки пальцев, усеивали кожу, болезненные, неровные, тянулись до локтей. Она стиснула губы, чувствуя, как горят щёки. Последним, с долгой паузой, она решилась приподнять подол платья. Пальцы дрожали, ткань смялась в кулаке, пока она открывала бёдра. Тёмно-фиолетовые полосы, глубокие, почти чёрные, опоясывали кожу с внутренней и внешней стороны — следы его хватки, слишком сильной для хрупкого человеческого тела. Взгляд Дориана упал туда, и Лив тут же дёрнула ткань вниз, пряча бёдра, будто могла стереть эти отметины одним движением. Она сильнее натянула подол, прижимая его к ногам, и отвернулась, не желая ни видеть эти следы, ни ловить его реакцию. Ей будто было стыдно — за своё молчание, за то, что эти пятна вообще есть.
— Прости, — сказал он, тихо. Без попытки оправдаться. — Я ненавижу себя за то, что это сделал. Сейчас, наверное, впервые в своей жизни, я сожалею, что я не могу исцелять своей кровью...
— Что значит «исцелять»? — Лив вскинула брови от удивления.
— Все мои творения, как и творения моих творений обладают этой возможностью. Если человек выпьет кровь вампира или если нанести её на внешние повреждения — она лечит. Кровь любого вампира, кроме моей. Но сейчас не об этом... Мне очень и очень жаль.
Он сжал губы, опустил взгляд, потом поднял его на неё.
— Правда.
— Скажи, — произнесла она тихо. — Почему... этой ночью тебе это так нравилось? Быть жёстким. Я видела твои глаза. Ты наслаждался этим. Почему?
Он замер, будто не ожидал вопроса. Его лицо стало серьёзным.
— Потому что... — он отвёл взгляд, пальцы сжал в кулак. — Потому что я был зол. Потому что слышал ваш разговор с Мар. А до этого... Лив, мне пришлось выбирать между... Чëрт, хорошо. Хорошо, я расскажу.
Мне пришлось наблюдать со стороны пока ты находилась в опасности и надеяться, что Лиам не допустит ошибки, что ты не пострадаешь. Потому что ты не простила бы мне того, что мне пришлось бы сделать, если бы я вмешался. Рисковать тобой и потерять тебя или убить всех, включая Мар и потерять тебя — вот каков был передо мной выбор. И я слетел с катушек.
