С ложкой в руке она невольно прислушалась.
За приоткрытыми дверьми доносился голос Дориана, он звучал ровно и бесстрастно.
— Ты осмелился прийти ко мне с этим? — его тон был лениво-ядовитым. — Напомни, с каких пор страх перестал быть моим самым убедительным аргументом?
Пауза.
— Хочешь уйти живым — оставь свою никчёмную гордость у порога. Я её не коллекционирую. Мне интересны только головы, и если ты не хочешь стать одним из экспонатов — рекомендую начать думать головой.
Лив машинально провела пальцем по краю стакана. В животе свернулся клубок холода. И вдруг — звенящая тишина. Несколько шагов. Тени за дверью.
Он вошёл в столовую, словно тот ледяной голос мгновением ранее не принадлежал ему. Он подошёл молча, провёл рукой по её волосам и мягко поцеловал в лоб, задержавшись на секунду дольше обычного.
— Ты мало ешь, — протянул он, осмотрев блюдо. — Фрукты обидятся.
— Я пытаюсь не закидывать стресс сахаром, — слабо улыбнулась она. — Хотя малина была очень вкусной, спасибо.
Он не ответил, просто сел рядом, развернувшись к ней всем телом, выжидающий, спокойный.
— Мне сегодня звонили из галереи, — осторожно начала Лив, — картина прибыла. Та, реставрацией которой я должна была заняться. Им очень нужно, чтобы я вернулась. Я обещала...
В его взгляде мелькнуло что-то еле уловимое — то ли раздражение, то ли разочарование.
— Ты правда хочешь вернуться к работе? — спросил он почти мягко. Но не до конца. Там под поверхностью что-то ворочалось — нехотя, но ощутимо.
— Дориан, ты же знаешь... Это ведь не просто работа. Это моя жизнь. То, от чего я не могу отказаться. Это... я.
Он чуть склонил голову, наблюдая за ней с вниманием, от которого по спине пробежал озноб.
— Если хочешь — возвращайся, конечно, — произнес он наконец, медленно. — Но за стенами этого дома я не могу гарантировать тебе безопасность. Ты же понимаешь, Лив, времена изменились. Город тоже.
Она напряглась. Ложка застыла над йогуртом.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — он говорил всё так же спокойно, почти ласково, — что ты не будешь одна. Я приставлю к тебе охрану. Ненавязчиво. Если заметишь моих людей поблизости — не беспокойся. Это только чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке.
Лив молчала, опуская взгляд в тарелку.
— Я... Я поняла.
Ей очень хотелось возразить, сказать, что это всё «слишком», но она зацепилась за мысль, что он вообще позволил ей вернуться к работе. Ведь это главное?
Он нежно коснулся её руки.
— Это не потому, что я тебе не доверяю. Просто... враги всегда играют грязно. И если кто-то решит использовать тебя, чтобы добраться до меня — ты думаешь, я смогу это пережить?
Сердце у неё дрогнуло. Она кивнула. Да, она поняла. Но всё равно где-то глубоко внутри, под тёплой волной заботы, прозвучал тревожный звон. Как тонкий лёд, давленный невидимой силой, готовый треснуть.
***
Когда машина остановилась у галереи, Лив словно вынырнула на поверхность. Шум города обрушился на чувства: голоса прохожих, лай собак, резкий запах кофе и влажного асфальта. Всё это казалось чересчур живым, до одури настоящим. Как будто кто-то выкрутил яркость мира до предела.
Лив шагнула в галерею, как в иное измерение.
Здесь пахло старым деревом, бумагой и лаком, и каждое движение становилось невесомым. Воздух был тёплым, не влажным, не холодным — дышащим. Солнечные блики падали на пол, отражаясь от стеклянных витрин, и на мгновение она забыла о вечерах, пропитанных кровью и тенями.
— Лив! — окликнула её Инга, выпорхнув из бокового зала.
Она сразу кинулась обнимать, но аккуратно, сдержанно — так, будто чутко уловила внутреннюю хрупкость под внешней устойчивостью.
— Ну наконец-то. Как я рада тебя видеть! Хоть бы заглянула к нам на чашечку чая, просто повидаться. Я понимаю, что работы для тебя не было, но мы тут всё равно очень скучали.
— Прости, — улыбнулась Лив. — Немного... выпала из жизни.
— Главное, что ты снова с нами, — Инга хлопнула в ладоши. — Пошли. У нас для тебя сюрприз!
Она повела Лив по знакомому коридору. Ничего не изменилось — та же старая плитка, тот же скрип под ногами, тот же свет, такой объёмный, такой осязаемый.
Они свернули в узкий коридор, в хранилище, где уже стояла деревянная транспортировочная коробка, раскрытая, и в центре комнаты — картина. Большая, масляная, потускневшая временем, с вуалью старого лака и лёгкими трещинами. Слева стоял мужчина.
Он обернулся. Непокорные рыжие кудри, растрепанные по лбу, веснушки, чуть небрежно подвёрнутые рукава клетчатой рубашки. Всё в нём выдавало непоказную, глубокую влюблённость в искусство. В руках — мягкая ткань, которой он что-то аккуратно протирал у нижнего края рамы.
— Лив, знакомься. Это Виктор. Он из Петербурга. Привёз картину, и временно стал нашим гостем. Он тоже реставратор. Так что я была бы очень рада, если бы ты показала ему, как у нас тут всё устроено. Вы, возможно, какое-то время будете работать вместе.
Виктор шагнул ближе, слегка приподняв брови — не от удивления, а скорее от искреннего любопытства. Он протянул руку.
— Очень приятно. Я уже слышал о вас. Мне показали вашу прошлую работу — реставрацию полотна XVIII века. Это было... — он вздохнул, подбирая слова, — поразительно. Как вы восстановили слои, особенно тон кожи и работу со светом... Это чувствуется. Не просто техника. Настоящее дыхание искусства.
Лив слегка покраснела — неожиданно даже для себя.
Она протянула руку.
— Спасибо. Приятно слышать.
— Город, кстати, очень понравился, — продолжил он, словно между делом. — Я гулял ночью, и даже в темноте он кажется каким-то... ну, своим. Спокойным. У нас в Петербурге всё немного иначе — суровее, что ли. Но, так же дождливо.
— А вы любите гулять ночью? — слова сорвались с языка неожиданно для неё самой.
Он усмехнулся:
— Ну, когда есть вдохновение — да. Иногда даже наброски делаю, на ходу. Вы тоже?
— Иногда, — уклончиво ответила она, на мгновение прикрыв глаза. Перед мысленным взором вспыхнула другая ночь — холодная, насквозь пропитанная чужой кровью.
— А картина... — она резко перевела тему. — Что вы о ней думаете?
— Великолепное состояние для своего возраста. Есть с чем поработать, но базовая структура сохранена. Я бы начал с рентгена, посмотреть, как ведёт себя подслой. Но ты здесь главная, конечно. Можно ведь на «ты»?
