В дверь раздался грохот, затем ещё один, более настойчивый, и Лив вздрогнула, словно от удара током. Она даже не сразу поняла, что это кто-то пришел. Истерический смех застрял в горле. Скрипнула дверь, затем раздался голос, который мог принадлежать только одному человеку.
— Лив! Ты там жива вообще?! Я тебе весь телефон оборвала! — Мар ворвалась в квартиру, её волосы разметались, глаза, полные тревоги, осматривали беспорядок. Увидев Лив, свернувшуюся клубком на полу, Мар ахнула. Её лицо мгновенно изменилось: гнев сменился шоком, а затем безграничной нежностью.
Она опустилась на колени рядом с Лив, не говоря ни слова. Просто обняла её, крепко, почти до боли. Лив вцепилась в её плечи, и сухие, пустые рыдания вырвались из груди, на этот раз настоящие, горькие, разрывающие. Она плакала долго, впитывая тепло Мар, её запах, её присутствие. Впервые за эти дни она почувствовала себя не просто телом, а человеком, которого кто-то держит.
Мар не задавала вопросов. Она просто была рядом. Когда слёзы Лив начали иссякать, Мар аккуратно подняла её, отвела к дивану. Затем, молча пошла на кухню. Вскоре в воздухе запахло чем-то тёплым и вкусным. Мар вернулась с чашкой дымящегося бульона и тарелкой тостов.
— Ешь, — приказала она мягко, протягивая еду. — Ни слова, пока не съешь хоть половину.
Лив покорно ела, и каждый глоток был как лекарство, медленно возвращающее её к жизни. Мар тем временем молча начала убирать в квартире. Она мыла посуду, раскладывала книги, отодвигала мебель, символически наводя порядок в развалинах её мира.
Когда Лив доела, Мар села напротив неё, взяла её за руку.
— Ну. Выкладывай. Всё. От начала и до конца.
И Лив выложила. Все, что произошло. О сыворотке. О Дориане, который её прятал. О его лжи. О его выборе силы. Она говорила сбивчиво, запинаясь, порой снова срываясь на слезы, но Мар слушала, не перебивая, лишь крепко сжимая её руку.
Когда Лив закончила, в комнате повисла тяжёлая тишина.
— Твою мать, — наконец прошептала Мар, её глаза были полны ужаса, но в них горела и сталь. — Мы с Лиамом всегда знали, что он урод, но чтобы так... Тварь.
Она покачала головой.
— Но ты... ты не сломалась, Лив. Ты боролась. И ты ушла. Это главное. Ты не дала ему окончательно сожрать себя. Он не сломит тебя, слышишь? Ты сильная. Ты всегда была сильной. И ты справишься. Ты всегда справлялась.
Лив прислонилась к ней, чувствуя, как внутри неё, по капле, восстанавливается что-то утраченное.
— Что теперь? — её голос был хриплым. — Пустота... Я не знаю, как жить дальше. Без... без всего этого. Без такой интенсивности. Без этой... этой боли, которая, как ни странно, давала мне ощущение жизни.
— Теперь? — Мар мягко погладила её по волосам. — Теперь ты будешь жить. Своей жизнью. Мы вернёмся к твоим картинам. К твоей работе. Это тебя всегда спасало. Завтра же я отвезу тебя в галерею. Тебе нужно двигаться, Лив. Не сидеть в этой пыли.
***
И Мар была права. Галерея встретила её спасительным запахом полотен и тишиной, которая теперь казалась не просто убежищем, а настоящим бальзамом для измученной души. Каждый мазок кисти, каждая линия на холсте — всё это возвращало ей ощущение контроля, ощущение себя, вытесняя недавний кошмар. Она работала сосредоточенно, погружаясь в мир красок и текстур, пытаясь заглушить гул мыслей, что метались в голове.
Обыденность. Она была здесь. И да, порой она казалась пресной после шторма, в котором Лив жила так долго. Но в этой обыденности была и другая правда: безопасность, предсказуемость, и, самое главное, отсутствие лжи. Здесь никто не играл с ней в игры, никто не пытался сломить её волю.
***
Месяцы текли, неумолимо отсчитывая время с того дня, когда мир Лив разбился на осколки. Вначале каждый день был борьбой, каждое утро – вызовом. Квартира постепенно приходила в норму, но пустота внутри оставалась. Мар была её спасением. Она была рядом, не давая утонуть, слушая её бесконечные повторения одной и той же истории, кормя её, заставляя двигаться. Она стала якорем в бушующем океане её горя. Лив возвращалась в галерею, погружалась в работу, и мир искусства, такой далёкий от вампирских интриг, медленно, но верно становился её убежищем.
Жизнь возвращалась. Медленно, болезненно, но возвращалась. Лив снова ела, спала, даже иногда смеялась. Днём она казалась почти нормальной, но ночи оставались её личной пыткой. Тишина квартиры, холод подушки – всё это возвращало её к Дориану, к его предательству, к разбитой ампуле. Она плакала тихо, чтобы никто не услышал, пока слёзы не иссякали, и наступало такое привычное оцепенение.
Иногда, в самые неожиданные моменты, до неё доходили слухи из мира охотников. Мар или Лиам, когда заходили в галерею, обмолвились, что охотники начинают разработку новой сыворотки. Эта новость вызывала странное чувство: не надежду, а скорее отстранённое любопытство. Было поздно. Её личная битва за «человечность» Дориана проиграна.
Виктор становился всё более заметной частью её новой, обыденной жизни. Он звонил чаще, чем просто по работе, приглашал на выставки, на камерные концерты, на чашку кофе после закрытия галереи. Он никогда не давил, не настаивал, просто был рядом. Его мягкий голос, его искренний интерес к её мыслям об искусстве и его спокойное, нежное присутствие были бальзамом для её израненной души. Рядом с ним Лив чувствовала себя в безопасности. Он был полной противоположностью Дориана: безмолвный, надёжный, без тени манипуляции. Он был настоящим.
Лив оживала. Постепенно. Логично.
Однажды, когда Лив заканчивала работу над сложным реставрационным проектом, Виктор подошёл к ней. В его глазах читалась какая-то новая, необычная серьёзность.
— Лив, — начал он, и его голос был тихим, — мне пора возвращаться в Питер. Моя работа здесь почти закончена, мне нужно домой.
Сердце Лив ёкнуло. Она привыкла к его присутствию, к этой тихой гавани, которую он для неё создавал.
— Оу... — только и смогла выдавить она. — Я... мне будет не хватать твоих философских бесед о картинах.
— И мне будет не хватать твоей проницательности, — Виктор мягко улыбнулся. — И твоей... человечности.
Он помедлил, а затем, словно решаясь, протянул ей два конверта.
— Я был бы очень рад, если бы ты посетила мой город, Лив, — сказал он, его голос был чуть взволнован. — Просто... чтобы развеяться. Для экскурсии. Там так много красоты, так много историй, которые нужно увидеть и почувствовать. Тебе это сейчас необходимо.
Лив посмотрела на конверты, затем на него. Отказаться было легче всего. Встать, уйти, спрятаться в своей квартире.
— Нет, Виктор, — тихо произнесла она, отворачиваясь. — Я не... не готова. Я не могу.
— Это мой рейс, Лив, — он не отвёл руки. — Завтра. Я просто купил соседнее место. Но это всего лишь подарок, — Виктор мягко настаивал. — Символ. Чтобы ты знала, что есть мир за пределами этого города. И ты не обязана никуда лететь прямо сейчас. Ты можешь просто подумать. И если через месяц, полгода ты решишь, что готова — я вышлю новые билеты и новую бронь. Я всегда буду рад тебя видеть.
