Лив неуверенно взяла конверты. Один был билетом на самолёт, вылетающий завтра утром, а другой — подтверждением брони в отеле. В Питере. Её пальцы обхватили бумагу, ощущая лёгкий шелест. Внутри неё что-то сжалось, что-то болезненное и одновременно манящее. Шанс. Шанс на побег, на перемену, на что-то новое. Но она была слишком измучена, чтобы принять его прямо сейчас.
Она спрятала билеты в карман, чувствуя их вес.
— Спасибо, Виктор, — сказала она, не поднимая на него глаз. — Я... подумаю.
Виктор лишь кивнул, не настаивая. Он знал, что на неё нельзя давить.
Лив почти сбежала из галереи. Она шла домой, чувствуя тяжесть в кармане и ещё большую тяжесть в душе. Дома она первым делом достала билет. Петербург. Невероятный, далёкий город. Она налила себе бокал вина, холодного, терпкого. Ей было грустно, очень грустно. Не от ухода Виктора, не от перспективы путешествия, а от осознания, что она всё ещё не свободна. Не свободна от прошлого, от боли, от призрака Дориана, который, казалось, преследовал её даже в самых обычных вещах.
Глава 30.
Лив сидела в своей пустой квартире, в руках – бокал с терпким вином. Красное, как кровь, оно напоминало ей о том мире, от которого она так стремилась убежать. Телефон лежал рядом, чёрный, безжизненный. Грусть, вязкая, пронзительная, обволакивала её. Это была не тоска по Дориану, не остатки разбитой привязанности, а острая боль по утраченной невинности, по прежней Лив, по простой, незамутнённой возможности просто жить.
Внезапно раздался тихий, но настойчивый стук в стекло. Лив вздрогнула так резко, что вино плеснуло на руку, оставляя липкую красную дорожку. Она подняла голову, затем медленно, с нарастающим ужасом и недоверием, повернулась к балкону. Там, за матовым стеклом, едва различимый в темноте, словно порождение самой ночи, стоял Дориан.
Его появление было таким же внезапным и беззвучным, как всегда — словно он материализовался из самой тьмы. Он выглядел безупречно, как будто только что сошёл с обложки модного журнала: тёмный костюм безупречно сидел на его стройной фигуре, волосы идеально уложены. Но при ближайшем рассмотрении Лив заметила в его глазах неуловимую усталость, лёгкое напряжение в уголках губ. Может быть, ей просто отчаянно хотелось это видеть, чтобы найти хоть какую-то трещину в его безупречности.
Это было невозможно. Она не верила своим глазам. После всего, что он сделал... После всего, что она пережила.
— Зачем ты... — начала Лив, но слова застряли в горле.
Дориан открыл балконную дверь и вошёл. Его движение было таким плавным и бесшумным, что он казался призраком, скользящим по воздуху. Прохладный ночной воздух ворвался вслед за ним, заставляя Лив не просто вздрогнуть, а содрогнуться до самых костей.
— Лив, — его голос был низким, бархатным, полным той обволакивающей нежности, которая когда-то так её зачаровывала. — Ты выглядишь... опустошённой. Я ощущаю это.
Лив сжала челюсти.
— Что ты здесь делаешь?! Разве тебе недостаточно того, что ты уже сделал?!
Дориан медленно подошёл к ней, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд был напряжённым, в нём читалась какая-то новая решимость, от которой у Лив по коже пробежали мурашки.
— Достаточно, Оливия. Более чем достаточно. — Он протянул руку, словно хотел коснуться её лица, но остановился, лишь слегка дрогнув пальцами в воздухе, и Лив почувствовала фантомное прикосновение холода. — Я понял. Я осознал свою ошибку. Ты была права. Чтобы между нами всё работало, чтобы мы были вместе... мы должны быть на равных.
Сердце Лив болезненно сжалось. Он говорил так, словно она для него что-то значила. Но после той ночи она уже не верила ни единому его слову.
— Слишком поздно, Дориан. Ты сделал свой выбор. Ты выбрал силу. А я... я выбрала себя.
— Нет, — его голос стал настойчивым, почти гипнотическим. — Я не выбирал между силой и тобой, Оливия. Я выбрал свою силу. А ты... ты говорила о равенстве. О любви. О принятии. Я это понял. И я пришёл дать тебе то, что ты хотела.
Лив смотрела на него, пытаясь разгадать его новый ход. Её интуиция кричала об опасности, но разум лихорадочно искал подвох.
Дориан сделал ещё один шаг, его глаза горели в полумраке, словно два тлеющих уголька.
— Есть вариант. И он — единственный. Сейчас. Не завтра. Не через годы. Только сейчас. Я предлагаю тебе, Лив, разделить со мной этот дар ночи. Стать такой же, как я. Стать вампиром. Стать равной. Сильной. Вечной.
Его голос был как мёд, сладкий и обволакивающий, проникающий прямо в сознание, обещающий всё, о чём она когда-либо мечтала. Он говорил о свободе, о силе, о том, что они смогут быть вместе, по-настоящему, без лжи, без секретов. Он рисовал картины их бесконечной жизни, полной знаний, могущества, приключений, и эти картины были почти осязаемы. Он был убедителен до боли, каждое его слово звучало так правдиво, так желанно. Он был дьявольски сладок в своём предложении, и часть Лив, та часть, что скучала по безумной интенсивности его мира, отчаянно цеплялась за эту надежду, хотела в это поверить всем своим существом.
— Только так мы сможем быть действительно вместе, — прошептал он, его взгляд гипнотизировал её. — В этом мире смертных ты всегда будешь уязвима, Лив. Ты всегда будешь ограничена. А рядом со мной... ты познаешь истинную свободу. Выбор за тобой.
Он сделал шаг назад, давая ей пространство, но его присутствие всё ещё душило комнату.
— Я не буду давить. Я буду ждать тебя дома, Лив. Твой выбор. Твоя вечность.
С этими словами он снова шагнул на балкон и растворился в ночной мгле так же бесшумно, как и появился, оставив после себя лишь холодный след в воздухе, напоминающий о его сверхъестественной природе.
Лив осталась одна. Руки её била крупная дрожь, бокал с вином упал, разбиваясь о паркет, но она не заметила. Перед ней стоял самый тяжёлый выбор в её жизни, словно две бездны разверзлись у её ног. Стать вампиром. Вечной. Равной Дориану. Проглотить его предательство, его ложь, его жестокость, чтобы получить его дар – мгновенную силу, которую она так боялась, но о которой она когда-то мечтала. Или остаться человеком, обречённым на обычную жизнь, на старость, на одиночество, среди людей, которые никогда не поймут её мира.
