Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

Я еле-еле протиснулся к колодцу, вытянул ведро, перелил из него воду к себе, опустил снова…

— Ты гляди! Тягает так, будто пустое. С виду тощ, а силен!

Одна даже ухитрилась ущипнуть меня за плечо.

— И крепок, как сушеное дерево! — хохотнула она.

Покраснев, я еще быстрее потащил ведро, наполнил у себя второе и поспешил убраться оттуда. Сначала пробежал мимо нужного дома, не узнав его, потом вернулся, но все равно не был уверен. Хорошо, что та женщина, жена Колтая, выглянула и махнула мне.

— Скоро ты! Думала, они тебя заболтают, — улыбнулась она, забирая тяжелые ведра. — Пойди на задний двор, Ке́ндор уже там!

Кендор? Это кто таков? Неужто я всё же перепутал дом?

Я обошел стороной собаку, обогнул дом и там увидел Колтая. Он кидал ножик в столб, подходил, вытаскивал его и снова кидал. Всякий раз лезвие входило точно и глубоко, без промаха или отбивки. Он мельком глянул на меня и заговорил, продолжая метать нож:

— Значит так, Хворый, при жене лишнего не болтай. Никаких Колтаев, Угрей и Ломачей. Тебя как звать?

— Лиор.

— Меня зови Кендором или мастером, понял? Я делаю ремни и пояса из кожи, а ты — мой новый подмастерье. Жить и столоваться будешь у меня, но если полезешь к жене, отрежу не только уши, но и все остальное, что хоть немного торчит, понял? Как втянешься, отыщешь другое жилье.

— У меня есть кров…

— Плевать! Пока живешь здесь.

Тюк — нож ушел по самую рукоять.

— Дело твое простое — ходить за мной и помалкивать, говорю только я. Если же кто мне начнет возражать или с кулаками полезет, ты должен ему наподдать. Как Ломачу всунул, так и делай. Только сопли не жуй, бей сразу. Против копья или ножа стоять умеешь?

— Нет, — что-то мне стало не по себе.

— Выучишься. Ну или сдохнешь.

Из дома послышался женский голосок:

— Кендор, бери своего подручного и за стол!

Он вытащил ножик, ловко спрятал в одежде и напомнил:

— За языком следи! Ляпнешь что — враз отрежу.

Вместо стола Колтай положил меж сундуками толстую широкую доску, а его жена споро расставила миски да чашки. Она все время улыбалась, показывая белые чуть кривые зубы, на одной щеке появлялась и исчезала задорная ямочка. Я пригляделся и понял, что на том месте у нее был небольшой шрам, который стягивал кожу, потому ямочка мелькала не с двух сторон, а лишь с одной.

Женщина болтала о том о сем, спрашивала у меня, откуда я, когда пришел в город, живы ли родители, а я так боялся сболтнуть лишнего, что отвечал коротко, сквозь зубы, будто нехотя. В конце концов Колтай одернул ее, сказал, что нам пора уходить. Я проглотил всё, что было в миске, и поспешил встать из-за стола.

Колтай натянул шапку, накинул толстый плащ, потрепал жену за щеку с ямочкой и кивнул мне на дверь.

Он не сразу пошел к Угрю, сперва мы покружили по городу и лишь потом направились к окраинам. Когда мы добрались до дома Угря, Колтай велел мне пойти к сараям, а сам пошел внутрь.

Я растерянно оглянулся и попытался собрать мысли в кучу. Только что я впустую торчал возле кабаков, поджидая пьяных прохожих, и вдруг уже работаю на Угря, сплю в хорошем доме… И при этом я всё еще не понимал, что должен делать. Защищать Колтая? Судя по всему, он и сам себя может защитить. А как же Воробей? Мое серебро, припрятанное в новых схронах? Пятка, небось, радуется, что я пропал! Как же, лишний рот убрался.

Хлопнула задняя дверь, и во двор вышел Ломач. В свете дня он выглядел еще мерзостней, чем вчера, скорее всего, из-за иссиня-бледной кожи, напоминавшей брюхо дохлой рыбы.

— Мы вчера недоговорили, — сказал он, хотя мы вчера с ним вообще ни слова друг другу не сказали. — Давай-ка еще разок!

И попер на меня с кулаками. Я, вытаращив глаза, увернулся от его удара, заскочил вбок и снова врезал по ребрам. Ломач отшагнул, потер ушибленное место.

— Недурно. Откуда только сила в таком заморыше…

Недоговорив, он рванул ко мне и выкинул кулак, целясь в лицо, я еле успел подставить руку и отлетел к сараю, сметенный его тычком.

— Сильный, но удар не держит, — сплюнул Ломач. — Негодящий.

— Вот и научи, — раздался чей-то голос.

Я перекатился набок, пощупал кость — вроде цела, поднялся и глянул на дом. У задней двери стояли Угорь с Колтаем, наблюдали за нашей дракой.

— Еще раз! — велел Угорь.

Я сглотнул слюну, сжал кулаки и вернулся на середину двора.

Глава 22

Странный этот Ломач. Силы в нем много, но вся она какая-то сырая, не сросшаяся. Будто гончар захотел в последний миг сделать горшок побольше, налепил комья глины да так и оставил, не выгладив стенки, не вымочив водой, потом засунул в печь и вытащил разбухшего уродца. Один лишь удар правой рукой был страшен, а в остальном Ломач мне уступал.

Когда я по глупости попал под тот удар, показалось, будто я с разбегу влетел в каменную стену. Сколько я просидел на земле, потряхивая головой и пытаясь вспомнить, кто я и где? Потом выблевал всё, что наел в то утро. А как сумел встать, так еле устоял на ногах — земля так и кружилась. Пришлось отлежаться несколько дней, от чего Угорь и Колтай изрядно разозлились и накричали на Ломача.

Ломач был не виноват. Он попросту разозлился, ведь до того я изрядно его поколотил. Неловко, когда мальчишка, еще не принесший дары древу Сфирры, побивает старшего.

Но, сказать по правде, те два дня, пока я отлеживался, были самыми лучшими в моей жизни. Колтай уходил по делам, и рядом со мной хлопотала самая красивая девушка — Элианна. Она так мило заботилась обо мне, спрашивала, не нужно ли подать воды, не жарко ли, удивлялась, как это я так ушибся, делая кожаные ремни. Ей интересовало всё: и откуда я родом, и как это я так вымахал, и где встретил Кендора. А я забывал, как говорить и дышать, глядя на тонкие золотистые пряди, выбившиеся из-под чепца, любовался ее чистыми глазами и милой ямочкой, что время от времени появлялась на ее круглой щечке.

Элианна часто говорила со мной, как с маленьким, поучала, как надо себя вести, хотя сама принесла дары Сфирре всего два года назад. Я нарочно расспросил ее об этом, будто страшился, что древо не примет мои дары.

— Примет-примет. Сфирра добрый. Его не заботит ценность дара, главное, чтобы ты сделал это от всего сердца, — щебетала она в клубах мучной пыли. — Я тоже боялась, всю ночь не могла уснуть, даже поплакала. Хранитель корней тогда погладил меня по голове и сказал, что древо Сфирры заботится даже о таком маленьком семечке, как я.

А я толком ее не слышал. От одного ее голоса кружилась голова, ну и чуть-чуть из-за удара Ломача. Если она дотронется до моей руки хотя бы пальчиком, я тут же помру от счастья. Никогда не встречал девушки прекраснее! В деревне были миленькие девицы, но рядом с Элианной они показались бы грубыми дурнушками с резкими каркающими голосами.

Днями я забывался от счастья и любви, а по ночам не мог уснуть от злости и ревности. Колтай возвращался хмурый, молча ел, нехотя отвечал на вопросы Элианны, а потом уходил вместе с ней в темнушку. И я слушал шорохи и скрипы, ее приглушенные вздохи, его рычание… Слушал и скрежетал зубами.

Почему такая девушка досталась этому уроду? Он же ее совсем не ценит! Не благодарит за чистоту в доме, за вкусную еду, не любуется ее красотой и не пытается рассмешить, чтоб услышать ее переливчатый смех. Ладно, Колтай вовсе не урод. С виду он весьма неплох — высок, плечист, тонок, кожа на лице чистая, без оспин и прыщей, оба уха на месте. И если бы он ее любил от всего сердца, я бы смог его простить, но он относится к ней едва ли теплее, чем ко мне. Почему же она согласилась пойти за него замуж?

И я мечтал, как было бы здорово, если бы я встретил Элианну вперед Колтая! Хотя нет, я ведь еще не мог называть себя взрослым. Лучше, если бы Колтая поймали стражи и повесили до знакомства с Элианной, и вот я сейчас встретил бы ее на улочке, пусть возле того самого колодца, подошел бы, помог донести тяжелые ведра с водой, а она бы смотрела на меня своими лучистыми глазами, улыбалась одной ямочкой…