Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

Я ошеломленно кивнул.

— Слыхал про новусов? Все думают, будто новусом можно стать только в культе, но это ложь. Любой может им стать! Надо лишь съесть волшебную пилюлю. И у меня такая есть. Одну я уже дал Ломачу, потому он так силен. Раньше я думал дать ему еще одну, но теперь вижу, что и ты тоже хорош. Ну как, хочешь стать новусом?

Угорь вытащил из-за пазухи крошечную коробочку, открыл ее, и я увидел уже знакомый красный камушек — ядро кровавого зверя. С виду настоящее.

— А заветные слова? — спросил я. — Говорят, без слов нельзя…

— Брехня. Еще говорят, что без слов помрешь. Но Ломач жив и здоров! Ты же сам его видел.

Здоров? Вот уж не знаю. В первый раз, когда я его увидел, он выглядел не очень, а сейчас стало только хуже. С каждым днем от Ломача всё больше разило тухлым мясом, дошло до того, что с ним невозможно было находиться в одной комнате. Бугры выпирали из его тела и лица всё явственнее, превращая в настоящее чудовище. Сила и впрямь выросла, однако вместе с этим он становился всё более неуклюжим, медлительным и тупым.

— А кроме Ломача, кто-нибудь еще пробовал эти пилюли?

— Нет, — сказал Угорь. — Я даю их не всякому. Колтай, к примеру, не годится для них, а вот ты — совсем другое дело.

То ли Угорь считал меня полным дураком, то ли надеялся, что я, как и все, мечтаю стать новусом… Я же знал, что Колтай — один из немногих подручных, кому Угорь доверяет свою спину. Скорее всего, ядра достаются не самым лучшим, а тем, кого не жалко. Ломач как-то сумел выжить, а вот выжили ли другие после этой пилюли?

Но если я откажусь, что со мной будет? Вдруг Угорь решит, что мне нельзя верить? А я лучше других знал, как он поступает с теми, кому больше не верит… Хотя почему я должен отказываться? У меня-то заветные слова есть.

— Я… я согласен.

Угорь улыбнулся:

— Ты выбрал верный путь! С двумя новусами мы доберемся даже до того торговца шерстью, что тебя обманул.

Я постарался улыбнуться ему в ответ.

Глава 23

В тот день солнце слепило ярко-ярко, отражаясь в каждой луже. Я поправил на плече суму с заранее заготовленными дарами, вдохнул и пошел к Сфирровой площади. Улицы были запружены людьми, всяк спешил попасть туда же. В глазах рябило от лент, бус и просто выкрашенных полосок ткани, их часто покупали бедняки и пришивали на свою повседневную одежду в праздники. Пять цветов за медяк — любой сможет наскрести.

Кто-то пришивал полоски небрежно, вкривь-вкось, грубыми стежками, а кто-то ухитрялся вышить узорную картину. Как, например, вон та девушка! Выменяла свои полоски на нужные цвета, и теперь на ее скучном буром платье вытянуло ветви белоснежное дерево. То-то ее обступили подружки и громко завидовали. Наверное, она сегодня тоже поднесет свои дары Сфирре, потому так и старается. А осенью она наденет зеленое платье, хранитель корней приложит к ее лбу лист древа Сфирры и свяжет ее жизнь с жизнью какого-нибудь урода, вроде Колтая.

— Крендельки! Горячие крендельки! Есть с солью, есть с медом!

— Пироги с щукой! С яйцами! С грибами! С горохом! Ароматные, свежие! Раскупай!

— Вафли! Кому вафли!

— Похлебка на баранине! Налью в твою миску! Нет миски? Не беда! Налью хоть в пригоршню, хоть в шапку, хоть в каравай!

— Колбасы крученые! С перцем толченые! Аж язык жгут!

Чем ближе к площади, тем труднее было протискиваться сквозь толпу. Лоточники ухитрялись скользить меж людей даже с громоздкими коробами. Я придерживал суму рукой, чтобы малолетние воришки не сперли чего-нибудь. В обычный день меня бы обошли стороной, но сейчас, в эдаком многолюдье, они даже головы не подымут, чтоб посмотреть, у кого воруют.

И откуда столько народу? У нас в деревне все вставали кругом, вперед пропихивали тех, чей черед подносить дары, и всякому было видно хранителя, никто не теснился, не толкался. Тут же смешался и стар, и млад, и всем плевать, надо ли мне поднести дары или я просто зевака.

Хотя нет! Продравшись дальше, я увидел, что и в городе есть особые гости в день Пробуждения. Они стояли наособь, возле самого древа Сфирры, близ хранителей корней, коих собралось тут с дюжину. Богатые и благородные! Девушки в белых чистых платьях с зеленым кружевом поверх волос, юноши в белых плащах и шляпах с фазаньим пером. Рядом со мной зашептались девицы, обсуждая ткань и тонкость кружева, они смертельно завидовали дорогим нарядам. А я смотрел на дочек из богатых семей и не понимал, чем они лучше Элианны. Ну, кожа чуть посветлее, одежда ярче, но если бы Элианна надела такое платье, она бы затмила всех своей красотой.

Ровно в полдень хранители корней выступили вперед и затянули длинную хвалебную песнь.

— О, Древо Сфирры, наш светлый источник,

Ты укрыло нас в холодную зиму.

Во имя жизни, тепла и любви

С тобой мы вновь пробуждаем весну!

Славим времена, что были к нам щедры,

Смело смотрим вперед, в новый год.

Наполни нас силой, о священное Древо,

Дарами щедрыми, плодами и урожаем!

Они пели красиво, разными голосами, что перекликались меж собой, как птичьи трели. Многие женщины расчувствовались, принялись промокать глаза платочками и краями передника. Я только хмыкнул. Когда меня били плетьми на Веселой площади, они смеялись и подстегивали палача, а потом собирали мою кровь этими же платками.

Первыми пошли те самые разряженные богатеи. Вместо того, чтобы смиренно переложить дары к корням древа Сфирры, хранители поднимали их повыше и громко называли имена и суть даров. Десять локтей зеленой атласной ткани, кольцо с изумрудами, жемчужная нить… И для чего это древу Сфирры? Я подумал о том, что лежит в моей суме: зеленые ростки гороха, кошель с двадцатью медяками, небольшой отрез выкрашенного в зеленый сукна, вареные куриные яйца и несколько яблок, чудом сохранившихся с летнего урожая. В дарах всегда должно быть что-то зеленое, что-то съестное, что-то с поля или сада, а остальное — на свой выбор. Деньги обычно подносили, чтобы жизнь была богатой, еду — чтобы жить сытно, ткани — чтобы не мерзнуть. Девушки нередко отрезали у себя тоненькую прядь волос, заплетали в косу и клали в дары, чтобы древо Сфирры послало им хорошего мужа.

Может, потому богачи остаются богачами, что дают щедрые дары, а древо Сфирры взамен платит им тем же? Может, и мне стоит добавить серебряную монету? Вдруг тогда мой дальнейший путь будет усыпан серебрушками? А если положить ядро кровавого зверя, что будет? Значит ли это, что у меня будет много ядер? Или кровавые звери повалят из всех щелей?

Наконец, богатенькие дети закончили со своим подношением, хранители подарили каждому плод древа Сфирры, и они ушли. Дальше потянулись обычные горожане, они молча складывали дары на помост, выстроенный вокруг белокорого ствола Сфирры, получали плод и уходили. С ними хранители церемоний не разводили, быстро записывали имена в свои книги и отпускали восвояси. Когда пришел мой черед, я назвал имя хранителю, выложил дары поверх прочих и взял свой плод.

— Проходи-проходи! — поторопил служитель Сфирры.

Я вышагнул из круга, и какая-то девчушка сунула мне в руки еловую веточку. Ее полагалось прикрепить к одежде, показывая всем, что в этот день я стал взрослым. Сбоку задребезжали цимбалы, запищали дудки, девушки посмелее застучали башмаками, вздымая юбки.

День пробуждения! Самый радостный день в году. Мы пережили еще одну зиму и сохранили достаточно зерна, чтобы протянуть до нового урожая. Дети не умерли в младенчестве, не подхватили хворь, не замерзли и шагнули во взрослую жизнь.

С крыши дома сорвалась пичуга, пролетела прямо перед моим носом и вновь взмыла в небо. Я невольно улыбнулся. Наконец! Я сумел! Я дожил до этого дня! Пусть остались шрамы, пусть я лишился дома, пусть меня оклеветали, но я жив! И только это важно.

Три медяка полному улыбающемуся пивовару. Я махом опрокинул кружку крепкого ядреного пива, шагнул к плясунам и захлопал в ладоши, притоптывая в лад со всеми. Сверкнула белозубая улыбка девушки, мелькнули темные нижние юбки, обнажая лодыжку, я подхватил соседку за локоть и закружил с ней в танце. Как же жарко она дышит! Как раскраснелись ее щеки и ушки! Я не знал, красива ли она, но прямо сейчас, на Сфирровой площади, в моих руках она была прелестнее всех.