Хроники новуса (СИ) - Сторбаш Н.В.

Я вытащил ядро из схрона и долго смотрел на него. Светоч горел едва-едва, но даже сейчас я видел красные сполохи на камушке. Что будет потом? Выживу ли я? Верно ли угадал последнюю волю отчима? А вдруг это не заветные слова? Мало ли что при смерти человек наговорить может.

Если я стану новусом, смогу убрать больше зерна. Если стану новусом, смогу защитить себя. Если стану новусом, сумею протянуть до осенней ярмарки. А потом уйду из деревни, потому что жизни тут мне уже не будет.

Вдохнув поглубже, я закинул ядро в рот, зажмурился, ожидая боли. И она пришла…

1 Полова — отходы при обмолоте и очистке зерна хлебных злаков.

Глава 5

Ядро скользнуло по языку, растеклось огненной жижей по глотке и пошло дальше, пока все мое нутро не вспыхнуло. Я разинул рот, засунул туда пальцы, чтобы выхаркать отраву… Поздно! Из глаз потекли слезы, хлынули слюни, но я даже не мог сглотнуть — от боли горло сжалось в камень. Я вопил, но не слышал даже писка.

Я же сгорю изнутри! Нет! Не хочу!

В брюхе полыхал огонь. Я корчился, рвал рубаху и царапал шею, чтобы выскрести оттуда обжигающие угли. Нож! Дайте нож! Я перережу себе глотку и сдохну! Только бы не слышать эту боль! Я бился головой о доски и скрежетал зубами! Задыхался, кричал, исходил соплями и захлебывался…

Слова всплыли сами. Я ухватился за них и начал проговаривать внутри себя.

— Море камней и льда…

Они текли и текли, расходясь мягкими волнами. За ними не было ничего: ни смысла, ни силы, ни веры. Только слова.

— Пылает в огне вода…

Слова не избавляли меня от боли, не тушили пожар. Они просто были.

— Ветер из пепла и стали…

И понемногу уводили меня прочь. Прочь от сгорающего тела, от нестерпимой боли и от всего земного.

— Стирает жизнь навсегда.

Вскоре мне стало всё равно.

Я знал, что мое тело сгорает в невидимом огне. Видел, как бились о земляной пол руки и ноги. Слышал неприятный скрип трущихся друг об друга зубов и хриплое дыхание. Но это будто был не я.

Хранитель корней часто говорил, что тело — это всего лишь оболочка, что-то вроде одежды для души. Когда мы рождаемся, душа натягивает на себя данное Сфиррой тело, а когда умираем, скидывает и уходит дальше. Я прежде этого не понимал. Как это так? Ведь когда рвется рубаха, у меня из-за этого ничего не болит, а вот если я порву кожу, так хоть вой!

А сейчас вот понял. Видать, обычно наша душа накрепко пришита к костям, мясу и шкуре, потому слышит боль. Заветные слова помогают убрать эти нити, и как бы ни было плохо моему телу, я могу отойти в сторонку и переждать.

И я ждал.

Слова продолжали течь непрерывным потоком и потихоньку убаюкивали меня…

Тук. Тук. Тук.

— Лиор! Лио-о-ор! — послышался истошный женский крик.

Я дернулся и застонал. Ой, надо же, голос прорезался.

— Лиор, ты живой? Коровы уж с пастбища воротились! Ты до сих пор не проснулся? Свиньи визжат, пить хотят!

Кажись, это Филора, соседка. Неужто я пролежал ночь и почти весь день?

— Лиор, отопри дверь!

Ах да, вчера-то я догадался опустить засов, прежде чем проглотить ядро. А еще я жив! Значит, я теперь новус?

Я попытался встать, но не смог пошевелить даже пальцем.

— Теть Филора! — крикнул я пискляво. — Приболел я, встать не могу.

— Ладно! Накормлю твою скотину. И коров подою. Молоко потом заберешь. Может, травницу позвать?

— Молоко возьми себе. И спасибо!

Она ушла.

Я снова дернулся. Нет, ничего не выходит. Я чувствовал свои руки и ноги, но они почему-то не слушались. Стоило попытаться шевельнуться, как все тело пронизывала острая боль. Меня будто цепами измолотили, вместо мяса и костей — лишь квеклая тягучая квашня.

Очень хотелось пить, во рту язык прилипал к небу. И есть тоже хотелось. А вот облегчиться — нет. Судя по запаху я уже это сделал. И не раз.

Неужто вот так и становятся новусами? Через боль, избитое тело и мокрые портки? А вдруг я что-то сделал неверно и больше не сумею встать? Навсегда останусь ссущим под себя калекой! Меня, наверное, попросту уморят голодом. Зачем кормить убогого?

Я бы снова расплакался да нечем. Жажда терзала похлеще голода.

Пролежал я долго, не зная, день сейчас или ночь. Ставни на окнах были закрыты, и свет не пробивался внутрь. Я слышал, как шуршали мыши в щелях, иногда они подбирались поближе и щекотали носами пальцы на ногах.

Я вдруг вспомнил, как впервые после смерти матери доил коров. Провозился с ними весь вечер, уж и не знаю, кто утомился больше: они или я. Вроде бы нетрудно: сдавить, потянуть, отпустить, сдавить, потянуть, отпустить. И так много-много раз. С непривычки у меня свело плечи, пальцы выплясывали похлеще тетки Калоры в праздник Пробуждения, а на другой день я даже ложку взять не смог, руки висели тряпочками, но потом всё прошло. Сейчас я спокойно выдаиваю три коровы, и ничего не болит, не трясется. Вдруг и на сей раз так случится? Надо лишь перетерпеть.

Как часто я мечтал весь день лежать на лавке? И чтоб никаких забот! Как какой-нибудь барон! А выходит, что лежать — не так уж и весело. И думы одолевают всякие: задала ли тетка Филора корму курам? Довольно ли налила воды свиньям? Да и коровы весь день без выпаса — измучались, поди.

И тут что-то кольнуло в боку. Потом в руке. В спине. В шее. Кололо всюду. Не прям больно, будто об еловую ветку схватился, но неприятно. Я бы уже извертелся, если б мог. А дальше стало хуже. Почудилось, что в меня вгрызлись черви и поползли по всему телу, но не сверху, а внутри, под кожей. Я прямо чувствовал, как они шевелятся, пропихивают себя, извиваются и впиваются в мои жилы. По сравнению со вчерашней боль можно было терпеть, но как же это мерзко! Я не орал, лишь чтобы соседи не прибежали, грыз себе губы и снова скрипел зубами.

Надо снова говорить слова! Заветные слова! Всё, что угодно, лишь бы выпрыгнуть из этого тела!

Я забубнил их себе под нос, повторяя по кругу вновь и вновь. И спустя какое-то время мне удалось уйти от боли. Пусть тело само справляется со своими бедами!

Тук. Тук. Тук.

— Лиор! Лио-о-ор! Пора коров выгонять! Ты живой? Еще хвораешь? Открой, я хоть молоком тебя напою, а то второй день лежишь, огня не разводишь.

Я открыл глаза. Снова на полу. Было зябко, особенно мерзла задница из-за мокрых портков. Живот тут же заскрипел, требуя еды.

Смогу ли шевельнуть пальцем? Попробовал, и он стукнул по полу. Ни боли, ни вчерашнего бессилия. А ну-ка, тогда попробую поднять руку. Та легко взлетела наверх. Неужто и встать выйдет? Я перекатился на бок, оперся и встал.

— Лиор? Нешто помер?

— Жив я, теть Филора! Сейчас выйду! Полегчало мне.

— Хвала древу Сфирры! А то у меня сердце не на месте. Слыхала, что староста наш тебя распекал на днях! Так ты много о том не думай. Пока руки-ноги на месте, не помрешь с голоду. Ты вон какой работящий, уж без куска хлеба не останешься.

Пока тетка Филора говорила, я поменял портки, выхлебал остатки воды в ведре, выскреб засохшую корку со дня котелка и проглотил, отыскал засохший и изрядно погрызенный мышами кусок лепешки, сожрал его. Когда понял, что в доме больше ничего нет, отпер дверь, буркнул «доброго утра!» перепугавшейся соседке и метнулся в кладовую. Опомнился, когда доел всю квашеную капусту в той самой бочке, а ведь там оставалось никак не меньше половины ведра!

— Что это с тобой?

Вот же! Филора-то не ушла.

— Коров выгонять будешь?

— Да, — кивнул я. — Вчера ничего не ел, изголодался малость.

Голод никуда не делся, но я хоть в разум пришел. Выпустил коров, задал корма свиньям побольше, открыл дверь курятника… Соседка, видать, угомонилась и ушла, так что я занялся повседневными делами. Для начала сходил к колодцу, нахлебался воды от души, потом натаскал ее в корыта. И ведра казались легкими-легкими. Я несколько раз оглядывался: уж не протекают ли, но дорога позади оставалась сухой.