— Этого, очевидно, — Октавия на кончиках пальцев протянула мне перевязь с тяжелым одноручным бластером в кобуре.
— А! Именно! — щелкнул я пальцами, забирая перевязь.
Совсем я отвык о простых средств решения проблем. У меня наготове либо всеразрушающая техника Большого Взрыва, либо совокупный залп десятка кораблей. Бластерами орудовать, как по мне, это мелковато. В крайнем случае — что-нибудь интересное вроде Чёрного Молота. Но у людей принято, а кто я такой, чтобы нарушать с таким трудом сложившиеся традиции?
— Можешь вывести меня из дворца незаметно? — спросил я у Октавии.
— Похоже, вы вошли в роль и намерены сегодня нарушить все статьи собственного протокола безопасности, господин рыцарь?
Клянусь, в её голосе явно различимы пряные нотки острого сарказма!
— Что я слышу, Октавия, детка, да ты, никак, против? — воскликнул я.
— Уже входите в роль… Как я могу быть против? — вполне рассудительно ответила Октавия. — Здесь вы главный.
— Не обижайся, чёткая моя, — улыбнулся я. — Я буду осторожен. В конце концов, я в своем собственном имперском городе, окруженном тремя линиями обороны, прикрыт от удара из космоса тремя кораблями, на улицах удвоенные патрули. Что может пойти не так?
Октавия вполне разумно решила промолчать, что именно может пойти не так, и не стала вываливать мне весь список на тысячу и плюс ещё одну строку.
В этот момент мирно дремавший в кресле лихой эндемичный броненосец, светлейший князь, Потемкин, продрал ясны очи. Мгновенно уловил, что пока он спит, тут затевают нечто интересное, а возможно и питательное, чего его жаждущая душа ну никак упустить не может.
Потемкин запрыгнул с кресла на стол, со стола на шкаф, а с него сиганул мне на левое плечо, где и угнездился со всеми удобствами, слившись с потертой кожей пыльника, так словно тыщу лет тут уже провел.
— Вот оно! — щелкнул я пальцами. — Точно! Последний штрих! Питомец на плече! Это же идеально завершает образ! Потемкин! Скажи: «пиастры»! Ну скажи! Пиастры.
Судя по долгой непечатной паузе, Октавия считала это последней каплей, переполнившей чашу страданий избранного имперского искусственного интеллекта. А Потемкин ничего говорить и не собирался вследствие природной несгибаемости натуры.
— Я провожу вас через технический туннель, — произнесла наконец Октавия. — И я не спущу с вас глаз, и не возражайте, господин рыцарь.
Я не стал возражать.
И, пожалуй, это было моей самой большой ошибкой. Прямо сразу захотелось уйти из зоны её видимости.
Октавия вывела меня через ход, мне доселе неизвестный, прямо в переулок между домами, в конце которого уже были явно разлим гул возбужденной толпы.
— Ну, мы пошли, — улыбнулся я Октавии.
— Я за вами слежу, — добавила она.
Октавия в одеянии пустынгерской девушки идеально сливалась с местностью, даже мне из моего окна во дворцовом кабинете бросалось в глаза, что этот костюм входит в тройку популярнейших в городе-космодроме.
— Не беспокойся, — улыбнулся я. — Обещаю никого не обижать, только если они первые начнут.
Октавия покивала — в том смысле, что ага, конечно. Знаю я тебя, как облупленного, так что не заливай тут мне.
С этим отеческим, а может и материнским напутствием я и направился широким шагом вразвалочку, походкой настоящего палубного зверя, навстречу соблазнам и опасностям имперского космопортового города Королёв. Ещё недавно города-призрака, занесенного песками Вечной Пустыни, а теперь переродившегося, получившего новую жизнь и, судя по всему, готового эту новую жизнь безбожно прожигать в потоке неизысканного, простого и грубого удовлетворения основных потребностей.
Всё, как я люблю! И что так редко могу себе позволить!
Народ отрывался, гулял на все деньги, не оставляя напотом ничего.
Шумная толпа с десятков планет и культур бродила по прилегающим к космопорту улицам в поисках раскованных женщин и доброго квасу. Челноки на поле стояли, готовые собрать гуляющую команду по первому требованию и доставить несчастных гуляк обратно на борт, под железную пяту вахтенного офицера.
Меня даже внезапная ностальгия прохватила!
Я умом понимал, сколько теперь в Королёве живет народу, сам читал отчеты. И понимал, что по докладу Семёныча именно в этот день на грунт к нам выгрузились экипажи десятка транзитных кораблей, и часть экипажей моего флота отпущена размяться на дне гравитационной воронки. Но, признаться, не ожидал встретить такую давку на улицах.
И мои флотские, и кадеты из Академии, и Сироты Войны, и даже заезжие гости из дружественных флотов Орхидеи и Гиацинта. Густо разбавленные гражданскими гостями из Западной и Восточной Герберы, пустынгерами-ополченцами, боевыми горничными Иоланты, не потерявшими, надо отдать должное, высоконравственного облика.
Я думаю, тысяч сто набралось. Если не двести.
В намеченные для десантного пробега кабаки уже было просто не попасть. Раньше надо было очередь занимать. А это я еще молчу про дефицит фонтанов, к которым выстроились натуральные очереди из истово желавших совершить древний, заветный ритуал омовения десантного тела.
— Мда, светлейший, — произнес я, наблюдая за возникшим ажиотажем, где очередь к фонтану продвигали путем схватки на кулачках. — Даже не знаю, как мы туда попадем. Ненавижу очереди. Пойдем, выпьем чего прохладительного, а потом уже и порешаем.
Мы углубились в хаос переулков праздничного городка, наскоро возведённого в нескольких кварталах от космодрома. Внимание в основном привлекал Потёмкин у меня на плече, а меня самого никто не замечал, и это было довольно освежающее впечатление.
Я был здесь такой же, как все. Любопытно.
Так без цели и расписания мы и бродили по кипящим народным гулянием улочкам.
Я так заплутал, что даже не очень представлял, что это за место, где нам с Потемкиным удалось с боем отбить себе стул у барной стойки. Да и какая разница, если здесь наливают!
— А что, любезнейший, какая найдется в вашем заведении самая забористая хрень? — осведомился я.
— Чтобы поддержать веселье, скрасить депрессию, или утолить неодолимую жажду кровавой бойни? — разумно уточнил контуры заказа разбитной шинкарь.
— Ничего себе, какой тут богатый выбор! — поразился я. — Давай первый и последний в один стакан! Взболтать, но не перемешивать!
Заказ был исполнен как было сказано — быстро и в точности.
Хорошо пошло! Моя внутренняя жажда массовых убийств, если таковая вдруг была, реально отступила прочь, отогнанная тонким вкусом этого мятного чая с сиропом.
Между первой и второй промежуток никакой, я решил посмотреть, в какие краски окрасит мою потенциальную депрессию следующий напиток. Результат мне понравился своей однозначной прянной экспрессивностью. И я решил не останавливаться. Если что, Октавия меня найдет и до дома доведет.
Никто мне не мешал дегустировать напитки, и скудно закусывать тонко наструганным вяленным герберским вараном. Вместе получалось очень неплохо, во дворце меня пожалуй таким не угостят.
Наверное, моя потребность испытать всё и привела в конце-концов и до опасных, неблагоразумных экспериментов.
Как я потом осуждал себя за всё это!
— А найдется у тебя, почтенный шинкарь, то, чего никто не пил? — задал я как мне казалось на тот момент вполне разумный вопрос.
— Ну, а как же, найдется, — не обломался шикарь. — В моем баре всё есть.
Он добыл из дальнего темного угла бутылку-непроливайку замысловато закрученной формы — кажись, это была та самая бутылка Клейна, только с одной стороной, и накапал мне в подставленный стакан четыреста капель нерастворимой тьмы.
— Это что? — прищурился я на содержимое стакана, клубившееся и плавящееся за пуленепробиваемым кермитовым стеклом.
— Адская косорыловка, — шинкарь пожал плечами. — Называется «Чёрная звезда». Никого не знаю, кто бы её пил.
— И что же она делает? — озабоченно нахмурился я. — Чёрную звезду ловишь? Рыло перекашивает?
— Ну, это само собой, — заметил шинкарь. — Перекашивает безотказно. Ну и звезданет от души, не без того.
