Дети Галактики (СИ) - Батыршин Борис

За спиной скрипачки в большом шестиугольном вытянутом в длину окне мягко светится глобус Земли — «в натуральную величину», как шутит Юрка-Кащей, — украшенный довеском в виде бублика орбитальной станции. Картину это подсвечивает краешек едва появившегося из-за диска планеты солнца, и даже у меня, прожжённого, циничного внеземельного волка перехватывает дыхание от неизъяснимого очарования этого зрелища.

… Так она играла, что публика не дышала.

Будто до разгадки тайны осталась самая малость.

Сердце ходуном ходило и долго не унималось…

Они, и правда, замерли — деликатная Оля Молодых, по-юношески прямолинейный, с трудом скрывающий свои эмоции Серёжка Лестев, суровый ветеран Внеземелья астроном Довжанский, корректно-ироничная врачиха Елена Ивановна…. Я тоже затаил дыхание — и боялся вздохнуть, пока пела в руках черноволосой скрипачки скрипка великого итальянского мастера…

…И был строг ее профиль, и тонко было запястье.

И я видел, как сквозь нее проступало счастье… [1]

Эти стихи мне памятны мне с «той, другой» жизни — я не знал автора, не помню, где их услышал или прочитал. Слова даже близко не ложились на мелодию, что лилась из под смычка, но я повторял, как завороженный, слова, словно ожившие сейчас на сцене, подсвеченной, словно великанским софитом, зелёно-голубым шаром Земли.

…И мы вышли на воздух, и мама меня спросила:

— По мороженому?

— Нет-нет, — я сказал.

Спасибо…

Мама сейчас на Земле — как отец, как бабуля с дедом, как наш с Юлькой сын. С ними я попрощался неделю назад, когда в последний раз был там, внизу. Я ничуть не менее суеверен, чем прочие мои коллеги — во Внеземелье вообще непросто сохранять сугубо материалистический взгляд на мир — но упрямо не желаю говорить «крайний»…

Сама Юлька скоро отправится на Землю — но только не раньше, чем допоёт волшебный «Гварнери» и угаснут звуки в тесной кают-компании, которой сейчас могут позавидовать лучшие концертные залы поворачивающейся за толстенным кварцевым стеклом планеты…

После того, как концерт закончился, «Заря-II», включив маневровые ионные двигатели, переместилась между орбитами, ближе к «Китти-Хок». Теперь — предстартовый осмотр, проверки основных систем, и огромный «батут» орбитальной верфи отправит нас в Пояс Астероидов, к стартовой точке экспедиции.

В иллюминатор капитанской каюты я наблюдал за пассажирским лихтером, увозящий Юльку, Миру и остальных гостей — наш корабль не оснащён собственным «батутом», так что домой им придётся добираться на перекладных. Бритька тоже не отводит взгляда от серебристого крестика, подползающего к тору «Китти-Хока» украшенного, как и станция «Скъяпарелли», торчащей вбок палочкой грузовых причалов. Собака долго не хотела отпускать Юльку с Мирой — крутилась возле них у шлюза, вылизывала ладони, тёрлась о колени, норовила опрокинуться на спину, подставив для почёсывания брюхо и, не переставая, поскуливала. Хвостатая зверюга безошибочно чует предстоящую разлуку, а в девчонках она души не чает. Впрочем, голдены всех любят, так что на «Заре» она не останется без ежедневной порции ласк, да и с корабельным котом Шушей отношения у неё сложились самые, что ни на есть, тёплые.

Я в гермокостюме — сменил-таки наконец привычный, привычный, как старая пижама «Скворец», на новенький серебристый «Дрозд». Для этого пришлось ездить в подмосковное Томилино, где с меня сняли персональные мерки — и для гермокостюма, и для нового вакуум-скафандра. Бритька меня сопровождала — прежний гермокостюм ей не годился, за годы, проведённые на Земле, собака заматерела и несколько даже раздобрела, так что специалисты «Звезды» после безуспешной попытки подогнать собачью космическую одёжку под новые размеры, сдались и новый «Скворец-Гав». Сейчас псина лежит возле моего кресла, и нет-нет да бросает на него взгляд. Бритька — опытная космическая путешественница и знакома с правилом, требующим надевать гермокостюмы перед посадкой в лихтер. На этот раз нам, правда, никуда садиться не нужно, корабль сам пройдёт через тахионное зеркало «батута» — но облачаться во «внутрикорабельную» броню всё равно придётся, такова инструкция. Бритька терпеть не может этой процедуры, особенно не любит, когда на неё напяливают шлем — вот и косится с неудовольствием на постылый аксессуар…

— Ну что, зверь, пора? — я поднялся с кресла. — Раньше начнём, раньше закончим, верно?

Бритти слабо вильнула хвостом, вздохнула совершенно по-человечьи и перевернулась на спину. Это не было требованием ласки — собачий гермокостюм надевают, продевая по очереди хвост и все четыре лапы в мягкие матерчатые трубы, после чего пропускают лохматую голову в «воротник» шлема и застёгивают костюм на спине. Одна радость у маленькой собаченьки, что шлем пока напяливать не придётся — он вместе с моим подождёт хозяйку в каюте, поскольку процедура предстартового обхода позволяет обойтись без шлема.

Я тщательно закрыл застёжку простёганной тканевой полосой, провёл рукой в перчатке вдоль хребта, прижимая липучку, и шагнул к двери. Собака в своём жёлтом облачении сидела столбиком посреди каюты, всем видом своим демонстрируя покорность судьбе. Но стоило мне перешагнуть через комингс, как она вскочила и прошмыгнула в коридор, где и остановилась, повиливая запечатанным в оранжевую «кишку» хвостом.

— Хочешь со мной? — спросил я. Ответом была собачья улыбка, широкая, во всю пасть — «конечно, хозяин, куда ж ты без меня?» — Ну что ж, пошли тогда, лопоушина…

И двинулся по коридору в сторону ходового мостика. Бритти потрусила за мной, цокая подошвами четырёх «башмачков» по пластиковому покрытию палубы.

Из-за поворота коридора возник Юрка-Кащей, одетый в оранжевый «Скворец». Собака издала приветственное урчание, астронавигатор удивлённо хмыкнул, потрепал зверюгу по загривку и пристроился в хвост нашей маленькой процессии. Так и вошли мы на мостик — гуськом, сопровождаемые удивлёнными взглядами дежуривших там Влады и второго Пилота Серёжки Лестева. Да, вот так и рождаются традиции — придётся теперь, подобно капитану военного корабля из прочитанной когда-то исторической книжки, совершать ежедневные обходы в сопровождении собаки…

Я не раз пытался сделать это. Сначала собирался отдать отцу. Потом хотел просто запереть в ящик письменного стола в нашей московской квартире — две недели назад, когда в последний раз был там перед отправлением экспедиции. Мелькнула даже мысль послать по почте, бандеролью — в Екатеринбург, Крапивину. И, наконец, почти решился передать из рук в руки Юльке, когда мы прощались у шлюза, перед отправлением лихтера. Почти — потому что не отдал. И вот теперь — последняя попытка. Другой уже не будет.

Я извлёк из встроенного в стену каюты сейфа две дискеты и несколько распечатанных страниц формата А4, и большой фирменный конверт, украшенный эмблемой «Зари-II». Бросил на стол рядом с клавиатурой, посидел, глядя на фотографии, прилепленные к рамке монитора — не привычного моего спутника, яблочного ноутбука, а капитанского терминала внутрикорабельной сети. Фотографии были сделаны «Полароидом» — на одной, слегка пожелтевшей (всё же сколько лет прошло, это вам не жук чихнул!) была запечатлена Юлька — юная, очаровательная, в серебристом комбинезоне, с копной густых тёмных волос. Я сам сфоткал её, когда провожал «юниоров» в испытательный комплекс «Астра», и с тех пор всюду таскаю фотографию с собой.

Второй снимок свежий, ему всего полтора месяца. На нём наш с Юлькой сын в обнимку с улыбающейся Бритькой. Собака — вот она, здесь, в каюте, а вот увижу ли я Данилу и его мать снова — это большой вопрос…