Больно. Реально.
— Ай! — Я дёрнулась. — Значит, я ещё здесь.
И пошла к пульту.
***
Когда мы вышли из прыжка, корабль дрогнул — автопилот вывел нас из искривления. Мы вернулись в истинное течение времени. Каждый в своё кресло.
Все молчали.
Никто не смотрел друг на друга: все знали — каждый оставил часть себя в том прыжке.
Корв первым подошёл ко мне.
— Ты… нормально?
— Почти. Гагарин ущипнул. Это сработало.
Впереди, сквозь иллюминатор, сияла планета, окутанная пылью, похожей на слёзы.
И в её сердце — пульс.
Тихий, упрямый, ждущий — как биение жизни, которую мы обязаны найти.
— Мы почти там, — сообщил Дариэн.
— Готовы?
— Всегда, — ответила я.
— Особенно если Гагарин не забудет ущипнуть, если я снова захочу остаться в прошлом.
Таракан гордо поднял антенну.
«Я на посту», — говорил его жест.
Глава одиннадцатая. Где мой вулкан?
После прыжка через Разлом Слезы «Белая Тень» вышла в нормальное пространство — но ничего не изменилось.
Планета висела впереди, окутанная пылью, похожей на слёзы, — близко, но недостижимо.
Сканеры показывали: расстояние — три парсека.
Через час — всё ещё три парсека.
Через два — опять три парсека, может сама реальность решила: «Вы не готовы»?
— Элион молчит, — протянул Дариэн, глядя в данные. Его сиреневые глаза мерцали, как далёкие звёзды. — Он думает.
— Отдыхайте. Все. Мы никуда не денемся.
Экипаж разошёлся.
Лира — в медблок, проверить спящих.
Риэль — в лабораторию, «поговорить с пробирками».
Я обернулась к Корву.
Он стоял у стены, как в воду опущенный, рога потухли, хвост волочился.
— Корв, всё в порядке? — спросила я.
Он буркнул:
— Да.
И поплёлся по коридору, будто его ноги забыли, как нести вес одиночества.
А тут ко мне подошёл Дариэн.
— Пойдём в комнату отдыха, — проговорил он мягко, взяв меня под локоть. — Ты выглядишь так, словно твой кишечник снова готов к трансцендентному выходу.
Я покосилась на него.
Капитан редко позволял себе неформальные беседы — даже со старпомом он держался на приличной дистанции. А тут — личное приглашение, да ещё и без очевидной служебной надобности.
Он будто уловил мой немой вопрос и чуть сжал локоть, словно удерживая от побега.
— С тобой я могу не быть капитаном. Хотя бы на десять минут, — произнёс он почти шёпотом, глядя вперёд.
— А если я вдруг начну требовать перерасчёта курса или доклада о состоянии реактора? — попыталась я отшутиться.
— Тогда я напомню, что ты подписалась на десять минут человечности, а не на вахту инженера, — усмехнулся он.
Мы прошли мимо того места, где исчез Корв.
Дариэн бросил взгляд в темноту коридора — на секунду его хвост дрогнул, будто хотел рвануться вслед.
Потом повёл меня дальше.
Дверь комнаты отдыха скользнула в сторону, и нас окутало приглушённым светом и тихим гулом вентиляции.
Здесь пахло старым деревом и тёплым металлом — так пахнет корабль, который давно стал домом. Приглушённый свет отбрасывал на стены узоры, похожие на карту неведомых галактик. В углу тихо тикал хронометр, отсчитывая секунды, будто напоминая: «Даже в застывшем пространстве время идёт»..
Дариэн налил два бокала сереневатой жидкости — не «Янтарного Гнева», слава чёрной дыре, а чего-то вроде «Сиреневого Шёпота», что, по слухам, пили швархские дипломаты, когда хотели соблазнить, а не сжечь.
— Ты справилась, Фэй, — признал он, протягивая мне бокал. Его рога отсвечивали в полумраке, как полированный обсидиан, а хвост покачивался в такт дыханию — не от нетерпения, а от… интереса.
— Это заслуга Гагарина, — ответила я. — Он ущипнул меня так, что я чуть не материализовалась в трёх местах сразу. Представляешь? Три Фэй: одна — в медблоке, вторая — в душевой, третья — в твоей каюте. Хотя… — я прищурилась, — последняя, может, и не так уж плоха?
Он рассмеялся — тихо, но искренне. В сиреневых глазах мелькнула искра.
— Осторожно, переводчик. У швархов есть поговорка: «Та, что шутит про каюту, уже наполовину в ней». А я, между прочим, я очень аккуратный. Никакого хаоса. Даже аромат свежевысушенных трав веет в воздухе.
— Ой, не начинай про травы, — вздохнула я. — После того, как я застала Корва, начищающего рога, я теперь не могу смотреть на растения без внутреннего крика.
— Ах, Корв, — протянул Дариэн, делая глоток. — Он всё ещё думает, что сила — в качестве полировки рогов.
Я хихикнула.
Дариэн подошёл ближе.
Не вплотную. Просто настолько, чтобы я почувствовала тепло его тела — не жар Корва, а тёплый, устойчивый свет, как от звезды, которая знает, что будет гореть ещё миллиард лет.
— А если бы не Гагарин? — спросил он, наклоняясь чуть ниже, так что его голос коснулся моего уха, как шёпот. — Ты бы осталась в прошлом? В своём уютном модуле с кофе-автоматом в депрессии?
— Нет, — вздохнула я. — Я бы всё равно вернулась. Мне кажется с тут…я на своем месте…
— Может, потому что здесь есть те, кто не боится твоего шума? — Он улыбнулся. — Или потому что кто-то уже начал мечтать о твоих руках на своих рогах?
Мои уши вспыхнули.
«Святая чёрная дыра, он что, читает мысли?!»
«Или я снова думаю слишком громко?!»
«А если он знает, что я представляла, как он целует меня… ОЙ. НЕТ. СТОП.»
— Я не читаю мысли, — заверил он, точно услышав всё это. — Не у всех швархов есть это умение, в отличии от нашего мрачного друга, у меня есть другое умение: я чувствую пульс желания. А у тебя он… очень громкий.
Я отхлебнула из бокала — больше для вида, чем от жажды.
— Ты опасная личность, капитан. Особенно когда говоришь такие вещи с лицом святого.
— Я не святой, — изрек он. — Я шварх. А значит, я умею ждать. И брать, когда приходит время.
Он наклонился — медленно, давая мне тысячу шансов отстраниться.
И когда его губы почти коснулись моих…
— Прости, — прошептала я. — Я… не могу. Не сейчас.
Он не отстранился сразу. Просто улыбнулся— не губами, а глазами, как тот, кто понимает больше, чем говорит.
— Я и не просил «сейчас». Я просто напомнил: я здесь. И если однажды ты захочешь не героя, не долга, не облака… а просто пощупать рога без последствий моя каюта всегда открыта. И в ней нет лавандовой салфетки. Обещаю. Только я.
Он выпрямился, допил свой бокал и поставил его на стол с лёгким звоном.
Потом опустился в кресло напротив меня, впервые за весь разговор выглядя… усталым. Не капитаном — человеком.
— Думаешь я всегда такой? — произнёс он, не глядя на меня. — Спокойный. Расчётливый.
Я не шевелилась. Боялась спугнуть этот редкий момент.
— Моя мать… После её смерти я… сломался. На три цикла. Пил. Кричал. Ломал вещи. Думал, если буду достаточно громким, она услышит и вернётся.
Он сжал бокал так, что тот едва не треснул. Стекло тихо звякнуло, пытаясь напомнить: «Не разрушай и это».
— Но она не вернулась. А корабль… он не прощал слабости. Он требовал капитана. Не мальчика, который потерял мать, а человека, который может вести.
Медленный выдох. Его хвост безвольно опустился на пол — ни ритма, ни угрозы, только тяжесть.
