Я выпрямилась, сжала кулаки.
«Хорошо. Раз я — главный эксперт по странным состояниям, значит, пора соответствовать. Только бы этот „экспертный статус“ не оказался пожизненным…»
Лира стояла рядом, белая, как всегда, вышедшая из голофильма про святых. Риэль — тот самый юноша с кожей, покрытой зелено-чёрной чешуей, глазами, которые видят сквозь тебя, и улыбкой, точно он только что выиграл в космическом лото, — был рад меня видеть. Очень рад. Слишком рад.
— Фэй, — представила Лира, — это Риэль. Он поможет тебе вернуться туда, откуда ты пришла.
— Привет, — воскликнул он, протягивая руку. — Я слышал, ты умеешь говорить на всех языках. Даже на том, который не существует.
—Это комплимент? — спросила я, пожимая его руку.
— Ага, — улыбнулся он. —Я рад, что ты здесь.
Он рассмеялся — звонко, вероятно его чешуйки были сделаны из хрусталя.
Я легла на кушетку.
Риэль встал у моей головы. Его руки легли на мои виски — холодные, но не жёсткие. Чешуйки на коже слегка блестели, отражая свет.
Док подошёл — с пробиркой, в которой мерцала капля крови Лиры. Не красная. Не фиолетовая. А серебристая, как капля звездного света.
— Открой рот, — велел он. — Это не больно. Это… как первый шаг в другой мир.
Я открыла.
Капля упала на язык — холодная, сладкая, с привкусом чего-то ….томатного?
И тогда…
Я унеслась в прошлое.
***
Вот я — на станции «Прыгун». Новый день. Новая порция хаоса.
За последние две недели я:
— трижды переписала инструкцию к системе переработки отходов («Нет, фраза „если почувствуете запах вечности — бегите“ не подходит для официального документа»);
— пять раз объясняла новому повору, что «инопланетный бульон» — это не еда, а тест на выживаемость;
— перевела дипломатическую ноту от колонии грибных симбионтов, которые обиделись, что мы назвали их «спорами второго сорта» (оказалось, это у них — высшая похвала);
— и два раза спасла Гагарина от «санитарной обработки», убедив уборщика, что он — лицензированный инспектор по тишине.
Я сидела на рабочем месте, пила кофе и болтала с Гагариным.
Приходилось опять переводить инструкции к кибер-отверткам.
— Гагарин, — прошептала я, — ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то пользовался этими штуками? Они же выглядят как если бы их придумали в гневе, после того как сломали всё, что можно.
Он щёлкнул антенной — и уполз под пульт. Как знал, что сейчас придет запрос.
— Фэй! — крикнул один из инженеров. — У нас запрос на экстренную стыковку! От норелитов!
— Что? — спросила я. — Они же никогда не запрашивали стыковку! Они вообще не выходят на связь, кроме как раз в год, чтобы поздравить с Днём Планетарного Равновесия!
Но я переключилась на их канал и начала трансляцию. Потому что я — переводчик. И если кто-то хочет сказать что-то важное — я должна это услышать. Даже если это будет звучать как «мы случайно разбудили древнее зло, которое поглотило три планеты, и теперь оно идёт за нами».
Именно так и сказал посол — тихо, боясь, что сами звуки его слов разбудят то, от чего он бежал.
Он был высок и строен, но словно выточен из истончившегося камня: плечи опущены, спина чуть согнута под грузом, который не унести. Глаза — два потускневших кристалла, полных усталости и вины. Голос звучал как шёпот старого архива, где пергаменты крошатся от времени, а буквы стираются от бесконечного перечитывания.
Но он был не просто послом. Он был последним криком умирающей планетарной системы — единственным, кто уцелел, чтобы донести весть о катастрофе.
— Мы ошиблись, — прошептал он, и в этом шёпоте слышалась вся вина и отчаяние, высушенное световыми годами бегства. — Мы хотели понять своих предков. Они жили бесконечно долго. Мы думали — секрет в их крови, в их песнях, в их храмах. Изучали древние тексты, расшифровывали ритмы, искали коды в архитектуре…
Он замолчал, сглотнул, слова царапали горло.
— Но это была не библиотека. Это была тюрьма. И мы… мы выпустили то, что Вейланы, наши далёкие предки — те, кто ушёл в свет — запечатали ценой собственного исчезновения.
Его взгляд устремился куда-то сквозь стены корабля, в бездну, откуда он явился.
— Это Облако не убивает, — промолвил он, и его глаза потемнели, как погасшие звёзды. — Оно забирает, высасывает сознание. Оставляет тела дышать, сердца биться… но души — засыпают навсегда. Вся наша система… сотни миров… миллиарды душ…
Я успел сбежать. Один. На последнем корабле, с последним генератором надежды — хрупким устройством, способным излучать сигнал, который ещё мог достучаться до тех, кто сохранил память.
— ПОМОГИ — найти прямых потомков Вейланов, если они еще существуют, — продолжил он, и в голосе зазвучала отчаянная настойчивость. — Тех, чья кровь помнит свет. Те, кто ещё может заговорить с тьмой на её языке и сказать: «Назад». У меня осталась одна попытка. Один импульс. Один шанс. Фэйла… ты — переводчик. Разошли моё послание. На всех языках. На всех частотах. Даже на тех, что уже забыты. Пусть услышат те, кто ещё хоть что-то помнит.
Я кивнула. Пальцы уже летели по панели — включая архивы, активируя древние протоколы, даже те, что помечены «не использовать: вызывает галлюцинации у ИИ». Экраны вспыхнули, заполняясь строками кода, символами, звуковыми волнами. Я запускала каналы, о которых половина экипажа и не подозревала: подпольные сети контрабандистов, заброшенные ретрансляторы, даже частоты, использовавшиеся тысячелетия назад для ритуальных песнопений.
И тут —
ВОЙ.
Резкий, пронзительный, как крик разрываемого пространства. Сигнал тревоги взорвал тишину, заставив вздрогнуть даже самые хладнокровные системы корабля.
— Оно здесь, — прошептала я, чувствуя, как холод пробегает по спине.
Облако. Оно почувствовало посла. Почувствовало страх. Пульс надежды. Запах живого разума, который ещё не спит.
Коридоры взорвались хаосом. Люди бежали, сталкиваясь, крича, пытаясь найти укрытия. Радары ревели, как раненые звери, выдавая хаотичные данные: «Объект не идентифицирован… Проникновение на всех уровнях… Нарушение целостности поля…»
Капитан орал приказы, но его голос тонул в общем гуле паники. Я видела, как он пытается взять ситуацию под контроль — жесты резкие, взгляд метается между экранами, но каждый новый сигнал тревоги лишь усиливает хаос.
— Оно увязалось за вами, — прошептала я, сжимая край панели. — Оно чувствует угрозу. И теперь хочет заглушить её навсегда.
Гагарин, сидевший на моём плече, щёлкнул антенной — коротко, резко, как тревожный код.
Я взглянула на посла. Он стоял неподвижно, уже знал, что произойдёт. Его губы дрогнули, как если бы он хотел что-то сказать, но вместо этого лишь закрыл глаза.
А потом свет померк.
Экраны погасли. Сирена захлебнулась на полузвуке. И в этой внезапной тишине, как ледяной шёпот, раздался голос — не человеческий, не машинный, а что-то древнее, забытое:
«Вы разбудили нас. Теперь вы станете нами».
***
Холод пронзил до костей. Я почувствовала, как что-то тянет меня — не тело, а саму суть, будто невидимые пальцы хватали за душу. Паника вспыхнула ослепительно, и в тот же миг…
Моя рука пропала.
Просто взяла и растворилась в воздухе. Я вскрикнула, глядя, как сквозь полупрозрачную кисть просвечивает панель управления. Пыталась сжать кулак — но пальцы проходили сквозь друг друга, как дым.
— Что… что это?! — голос сорвался на хрип.
Посол резко повернулся. Его глаза расширились — не от страха, а от узнавания. Он шагнул ко мне, схватил за запястье… и замер.
