— Ты… — он провёл пальцами по моей исчезающей руке, будто проверял реальность. — Ты становишься бестелесной.
— Я… я не контролирую это! — я попыталась выдернуть руку, но он держал крепко.
— Не бойся, — его голос дрожал, но не от паники, а от волнения. — Это не случайность. Это память крови.
Он приложил ладонь ко мне на лоб, и я почувствовала лёгкое покалывание — будто он сканировал меня невидимыми импульсами. Его зрачки расширились.
— Да… — прошептал он. — Теперь я вижу. В тебе — их кровь. Смешанная, разбавленная временем, но настоящая. Ты — потомок Вейланов. Но не просто потомок…
Он отпустил мою руку. Моя кисть медленно обретала плотность, возвращаясь к обычной материальности.
— Первые из Вейланов могли становиться бестелесными, — продолжил он, глядя на меня с почти священным трепетом. — Но потом… потом они возгордились. Решили, что свет — их собственность. Перестали благодарить. Перестали чувствовать течение. И потеряли эту способность. Остались лишь те, кто помнил: свет — не вещь. Он — движение.
— Но я… я даже не знала! — я сжала и разжала кулак — на этот раз нормально, без эффектов.
— Потому что твоя сила спала, — посол коснулся моего плеча. — До этого момента. До прямой угрозы. Твоё тело помнит то, что разум не знал.
— И как мне теперь с этим жить? — я нервно провела рукой по волосам, невольно косясь на тёмный проём иллюминатора, где клубилась угроза.
— Теперь я понимаю, облако не сможет тебя поглотить, — в голосе посла зазвучала новая твёрдость. — Ты ведь больше человек, чем вейлан. А человеческая природа — это вечный сюрприз. Ты можешь паниковать, ошибаться, нести чушь — и всё равно оказаться тем, кто переломит ход событий.
Он сделал паузу, внимательно глядя на меня, будто пытался прочесть ответ в моих глазах.
— Вейланы утратили способность становиться бестелесными, потому что перестали чувствовать себя частью чего-то большего. Они начали считать свет своей собственностью. А ты… — он чуть улыбнулся, — ты даже не осознаёшь своей силы, потому что для тебя это естественно. Ты не стремишься владеть — ты просто есть. И именно это делает тебя невидимой для облака.
И облако видит только те формы, что цепляются за материальность. Оно не увидит того, кто умеет растворяться. Ты сможешь пройти сквозь него. Сможешь найти тех, кто ещё сохранил истинную суть Вейланов
— Да я даже кофе сварить не могу без катастрофы на кухне! — вырвалось у меня.
— А это, — его взгляд потеплел, — как раз очень по-человечески. И очень важно. Потому что тот, кто помнит всё, часто забывает главное: мир не обязан подчиняться нашим планам. Иногда нужно просто довериться течению.
Он шагнул к своему кораблю — маленькому, израненному, с треснувшим иллюминатором, через который виднелось звёздное небо.
— У меня остался один заряд. Один прыжок. На самый дальний край галактики. Туда, где мы ещё не искали. Где, может быть, они ещё живы. Где ещё теплится свет.
— Я даже не знаю, с чего начать! — мой голос дрогнул. — Я не умею…
— Зато ты умеешь удивляться, — перебил он. — И это важнее, чем кажется. Именно это поможет тебе увидеть то, что мы давно перестали замечать.
Облако не поглотит тебя, — посол отступил на шаг, его силуэт дрогнул в тусклом свете ламп. — Потому что ты не дашь ему зафиксировать себя. Ты будешь течь, как свет. Будешь исчезать, как тень. Будешь появляться там, где тебя не ждут.
Мы ворвались в модуль. Воздух дрожал от напряжения, от предчувствия чего-то огромного, что вот-вот обрушится на нас. Я одним движением схватила термоконтейнер с Гагариным — он даже не пискнул, знал: сейчас не время для драмы, не время для шуток, не время для моих обычных выкрутасов.
Посол толкнул меня в спасательную капсулу. Его рука задержалась на моём плече на миг дольше, чем нужно, словно он пытался передать мне не только миссию, но и всю тяжесть веков, всю боль своего народа.
— Найди их, — велел он. — Передай им… наши мольбы о прощении. И просьбу о помощи. Ты — наш голос. Ты — наше будущее.
Я открыла рот, чтобы наконец-то выдать всё, что накопилось: что я не готова, не обучена, не героиня, что у меня даже термоконтейнер с Гагариным толком не упакован… Но слова застряли в горле — посол уже толкал меня внутрь капсулы.
— Я хотела… — попыталась возразить я, но он не дал договорить.
— Только не говори, что ты хотела окончательно запротестовать, — в его голосе проскользнула усталая улыбка. — Время протестов закончилось. Началось время действий.
Дверь захлопнулась с глухим щелчком, отрезая меня от прошлого, от привычного мира, от всех «я не могу» и «это не моя ответственность».
Прыжок.
Боль — острая, всепоглощающая, будто меня разрывали на части, но не физически, а на уровне души, на уровне памяти, которая вдруг проснулась и закричала.
Свет — ослепительный, рвущий сознание на лоскуты, но в этом свете я увидела… увидела то, что было скрыто. Увидела течение. Увидела свет. Увидела путь.
***
Очнулась — полупрозрачная.
Не призрак. Не тень. А что-то между, ещё не решила исчезнуть или остаться.
Вокруг — тишина.
Не просто тишина.
Вселенская.
Та, в которой слышно, как гаснут звёзды.
Гагарина нет.
Ни звука. Ни щелчка.
Но в голове — крик.
Тысяч. Миллионов. Миллиардов.
Каждая душа, поглощённая облаком, оставила след — как ожог на нерве времени.
И среди этого — ощущение.
Не голос. Не мысль.
А присутствие.
Кто-то ищет меня.
Кто-то — не добрый.
Кто-то знает: я — где-то рядом.
Тьма.
***
Очнулась — на корабле.
Белые стены. Белый свет. Тошнота. Кровь из носа.
Корв.
— Оклемалась? — прохрипел он. — Может, теперь расскажешь, кто ты на самом деле?
И огненные глаза-прожекторы впились в меня, словно я — последний виновник в цепи катастроф, которого он наконец поймал.
А я только подумала:
«Гагарин… если ты меня слышишь — пощёлкай. Пожалуйста. Я больше не хочу быть героем. Я хочу просто… быть Фэйлой».
Но в ответ — тишина.
И только где-то глубоко внутри — пульс облака, которое уже ближе, чем кажется.
***
Я с криком очнулась. Белый свет медотсека ударил в глаза, вырывая из кошмара.
Сердце колотилось так, видимо решило устроить побег через рёбра.
С меня градом валил пот. Волосы прилипли к лицу — теперь я официально выглядела как «мокрый мусор из вентиляции, одетый в форму».
Оглянулась — и поняла: я не одна это видела.
Весь медотсек стоял как вкопанный.
Лира — бледная, даже её белые глаза потемнели. В них читались шок и глубокое сочувствие.
Док держал пробирку так, что она вот-вот лопнет.
А Риэль… Риэль смотрел на меня с таким выражением, точно только что прочитал мою душу и нашёл там инструкцию к кибер-отвёртке.
Оказывается, он не просто залез в мои воспоминания.
Он вытащил их наружу — и развернул над кушеткой живую голограмму:
посол, облако, падающие миры, крик без звука…
Всё — в мельчайших деталях.
Даже запах страха — был.
Я сидела на кушетке, свесив ноги, как будто только что упала с орбиты. Руки тряслись, а в голове крутилась одна мысль: «Это было на самом деле? Или я сошла с ума?»
