Книга ведьм - Хоу Кэтрин

Пункт 2. Эти четверо детей (из которых старшей из них – девочке – было лет тринадцать, а младшему – около четырех) получили религиозное воспитание и отличались должной богобоязненностью, особенно те из них, кто в силу возраста уже мог осознанно подходить к своим делам и поступкам. Дети чурались любого нечестивого поведения. Следует особо отметить, что родители содержали своих отпрысков в должной строгости и воспитывали помощниками по хозяйству, дабы избежали они искушений, порождаемых праздностью, а младшие Гудвины, несмотря на юный возраст, с удовольствием выполняли возложенные на них обязанности. Одним словом, ни одно из обстоятельств жизни этих детей не указывает на то, что они способны были притворством вызывать у себя те странные и пугающие припадки, свидетелями которых стали многочисленные члены нашей общины.

Пункт 3. В конце июня 1688 лета Господня старшая девочка решила, что следует расспросить их прачку о том, куда могло подеваться постельное белье, несколько штук которого пропали. У дочки Гудвинов были все основания считать, что простыни и наволочки могли понадобиться для колдовских ритуалов, ибо нрав воровки был им хорошо известен. Прачка приходилась дочерью невежественной и сварливой старухи, обитавшей по соседству, муж которой перед своей смертью, воспоследовавшей подозрительно быстро, называл ее самой настоящей ведьмой [255]. В ответ на вопрос младшей Гудвин женщина эта прокричала в защиту своей дочери некие злые слова, и сразу же после этого бедная девочка почувствовала себя плохо. С ней начали случаться странные припадки, не похожие ни на эпилепсию, ни на каталепсию, ни на паралич.

Пункт 4. Очень скоро младшая сестра старшей девочки и двое ее младших братьев один за другим также стали подвержены этим припадкам. Спустя несколько недель все четверо детей мучились от них несказанно, и их страдания были столь сильны, что могли бы растопить даже каменное сердце. Умелые доктора были призваны родителями и, в частности, наш дорогой друг доктор Томас Оукс, хорошо известный своим врачебным искусством. Течение приступов его малолетних пациентов поразило его столь сильно, что он пришел к выводу о колдовской их природе. Его мнение подкреплялось тем, что в какой-то момент у всех четверых принималась болеть одна и та же часть тела, хотя они не успевали услышать жалобы друг друга: если приступ поражал, подобно молнии, шею, голову или спину одного ребенка, тотчас же боль возникала в том же месте и у остальных.

Пункт 5. Приступы не прекращались и отличались все большим многообразием, но при этом каждый день в девять-десять вечера загадочный недуг отступал, дети могли что-то поесть на ночь и спокойно спали до утра. Днем же все домочадцы были постоянно заняты уходом за детьми, ибо припадки следовали один за другим, и приходилось применять самые разные средства для облегчения страданий. Временами детей одолевала глухота, немота или слепота, а иногда все три напасти одновременно. Иногда во время приступа язык у них западал глубоко в глотку, а в другой раз буквально вываливался изо рта, челюсти временами могли открываться очень широко, вплоть до вывиха, а иногда сводило так, что разжать их было невозможно. Сходным образом страдали плечевые, локтевые и запястные суставы юных Гудвинов, словно бы некая злая сила их нещадно выкручивала. Временами дети лежали без движения, не произнося ни звука, а иногда тела их выгибались так, что затылком могли они достать пятки, и окружающие боялись, что кожа у них на животах лопнет. Дети кричали, как будто бы их резали живьем или жестоко избивали. Особенно пугали окружающих те припадки, когда детские головы поворачивались на шее под опасным углом, а затем все мышцы внезапно обмякали, и казалось, что шеи сломаны. Эти страдания сопровождались особенно жалостными криками. Проходили недели, а состояние детей не улучшалось. Кое-что указало мне на то, что на младших Гудвинов наслали порчу. Помню, что, прибыв в дом по приглашению родителей и находясь у ложа одной из девочек, я начал горячо молиться за ее выздоровление; она сначала внимательно и благожелательно прислушивалась ко мне, а затем вдруг впала в полную глухоту и не была в состоянии воспринять ни слова, пока я не перестал молиться.

Пункт 6. Поскольку семья Гудвинов отличалась религиозностью, то они признавали лишь разрешенные нашей церковью способы излечения детей от недуга. Следует отметить, что многие предлагали родителям обратиться за крайне сомнительной помощью в виде неких заклинаний и ритуалов, и для меня осталось неизвестным, какие доводы такие «помощники» приводили в свою пользу и на какие случаи исцеления ссылались. Расстроенные Гудвины-старшие отвергали любые подобные советы и твердо были намерены дать бой нечистой силе, используя только молитвы и иные дозволенные средства воспрепятствования колдовству. Соответственно, они обратились к четырем известным в Бостоне проповедникам и одному проповеднику из Чарльзтауна, призвав их провести общую молитву в злосчастном доме для изгнания из него нечистой силы. Святые люди откликнулись, и такая очистительная совместная молитва была проведена с участием всех взрослых домочадцев, соседей и друзей семьи – людей добрых и богобоязненных. Тотчас в тот же день самый младший из четырех детей излечился, и более никаких приступов с ним не случалось. Однако события последующих дней показали, как неисповедимы пути Господни и насколько сильно нужно нам уповать на Его милость!

Пункт 7. Сведения о бедствиях, постигших семью Гудвинов, дошли до ушей членов городской управы и городского суда, которые поставили себе цель разобраться в этом деле с приличествующей случаю тщательностью. Отец детей принес официальную жалобу на свою соседку – старуху по имени Гловер, обвинив ее в колдовстве, а когда к ней явились для допроса представители коллегии судей, то ответы ее были столь противоречивы, что было принято решение заключить ее в тюрьму вплоть до публичного разбирательства дела в суде. У Гудвина не было прямых доказательств, что Гловер причинила вред его отпрыскам, но последняя не могла отрицать свое желание наслать на них порчу. Когда ее спросили, верит ли она в Бога, ответ ее был столь ужасен и исполнен богохульства, что мое перо не в силах начертать его. Гловер была подвергнута испытанию: она должна была прочитать «Отче наш» вслед за одним из мировых судей в присутствии свидетелей, но постоянно сбивалась, и слова молитвы звучали из ее уст богохульственно [256], а самый смысл молитвы извращался. Надо отметить, что в своей практике я прибегал к этому испытанию еще дважды, и оба раза подозреваемые в колдовстве не смогли его пройти. Возвращаясь к описываемому делу, должен отметить, что после того, как матушку Гловер заключили в тюрьму, все дети семьи Гудвин почувствовали заметное облегчение, пока кто-то из них не встретился случайно с малолетним родственником старухи, и последний не передал от нее благословение, бывшее на самом деле проклятием, после чего припадки у всех троих юных Гудвинов возобновились с новой силой.

Пункт 8. Итак, настал час открытого судебного заседания, и ведьма в оковах была доставлена в зал суда. Далее случилось так, что обвиняемая вдруг заявила, что она ирландка и будет говорить только по-ирландски, что не понимает вопросов, обращенных к ней на английском языке. Не могу не отметить, что до этого она прекрасно понимала английскую речь и не возражала, когда члены ее семьи общались между собой на английском. Не исключено, что в зале суда оказалась она под воздействием заклятия, насланного одним из ее нечестивых покровителей, который, возможно, даже присутствовал на заседании. Как бы то ни было, судьям пришлось пойти на то, чтобы вопросы присяжных и судей и ответы подсудимой передавались через посредничество двух честных и добросовестных людей, вызвавшихся быть переводчиками. Даже с их помощью потребовалось много времени, чтобы объяснить Гловер, в чем ее обвиняют, а ее ответы в конечном итоге содержали скорее признание ею своей вины, а не полное отрицание. Был выдан ордер на обыск дома матушки Гловер, и оттуда в суд были доставлены несколько фигурок, или куколок, изготовленных из тряпок и набитых козьей шерстью или чем-то подобным. По предъявлении этих улик нечестивица призналась, что сделала их нарочно для того, чтобы мучить своих жертв, и достигала она своей цели тем, что плевала на палец и этим пальцем водила по фигурке. До этого обвиняемая сидела на скамье подсудимых сгорбившись, словно бы неведомый груз гнул ее к земле. Однако, как только одну из фигурок предъявили ей, она выпрямилась, впилась в нее глазами, а затем взяла тряпичную куклу в руки, когда ей это позволили. Пострадавшие дети присутствовали на заседании, и как только кукла оказалась у Гловер, с одним из юных Гудвинов случился приступ прямо в зале суда на глазах всех присутствующих. Судьи решились повторить этот опыт, и результат был тот же. Тогда судьи обратились к женщине с вопросом, есть ли кто-то, кто готов ее поддержать и высказаться в ее защиту, а она окинула взглядом зал и ответствовала: «Нет, он ушел, и теперь его здесь нет». После этого она призналась, что у нее имелся покровитель, с которым она поддерживала некие отношения, о природе которых она говорить не пожелала. Известно, что на следующую ночь в темнице ее тюремщики слышали, как она обращалась к своему владыке и укоряла его за то, что он покинул ее в самый ответственный момент, вынудив тем самым признаться во всем. Как бы то ни было, суд назначил консилиум из пяти или шести врачей, чтобы они провели самый тщательный осмотр обвиняемой и проверили ее умственные способности на предмет того, не пыталась ли она в состоянии постоянного или временного помешательства выдать себя за ведьму, не являясь таковою [257]. Доктора провели с ней много часов, выслушивая ее речи, которые отличались разумностью и последовательностью, а на вопрос о том, что, по ее мнению, произойдет с ее душой, она ответила: «Вы задаете слишком серьезные вопросы, на которые у меня нет ответа». Также она объявила о том, что пребывает в лоне римско-католической церкви, после чего быстро и с готовностью начала произносить «Отче наш» на латыни [258], но не смогла объяснить значения некоторых фраз и призналась, что никогда в жизни не задумывалась об этом. Доктора в своем заключении признали Гловер вменяемой, и она была приговорена к смертной казни.